murakami_pinbol_1973 (Антология Харуки Мураками), страница 21

Пинбольный гул разом и навсегда исчез из моей жизни. Вместе с ним ушли мысли о тупике. Конечно, это еще нельзя считать Окончательной Развязкой, достойной короля Артура и рыцарей Круглого Стола. До развязки пока далеко. Когда лошади истощены, мечи поломаны и доспехи в ржавчине, я лучше поваляюсь на лугу, сплошь заросшем кошачьей забавой, спокойно слушая ветер. А потом пойду туда, куда должен пойти - будь то дно водохранилища или холодильник птицефермы.

Эпилог здесь возможен разве что символический - как бельевая веревка под грозовой тучей.

Вот он.

Близняшки купили в супермаркете коробку ватных тампончиков. Триста палочек, обмотанных ватой и уложенных в коробку. Когда я вылезал из ванны, девчонки усаживались по обе стороны от меня и принимались чистить мне сразу оба уха. Это у них получалось здорово. Я любил сидеть с закрытыми глазами, прислушиваясь к деловитому шуршанию тампончиков и потягивая пиво. Но однажды случилось так, что в самый разгар процедуры я чихнул. И моментально потерял едва ли не весь слух.

- Меня слышишь? - спрашивала правая.

- Чуть-чуть, - отвечал я. Собственный голос звучал где-то в глубине носа.

- А меня? - спрашивала левая.

- И тебя чуть-чуть.

- Нашел время чихать.

- Дурачина.

Я вздохнул. Точно две кегли разговаривали со мной с другого конца дорожки - самая правая и самая левая. Две кегли, оставшиеся несбитыми.

- Водички попей, вдруг поможет, - сказала одна.

- Какой еще водички!!! - заорал я.

Они все-таки заставили меня выпить чуть ли не ведро воды. От нее только живот раздулся. Боли в ушах не было - наверное, просто серу протолкнуло чихом в глубину. Другого объяснения в голову не приходило. Я достал из шкафа два фонарика, и девчонки долго светили мне в уши, напряженно всматриваясь вглубь.

- Ничего нету.

- Ни сориночки.

- Почему ж они не слышат?! - снова заорал я.

- Срок годности истек.

- Глухой теперь будешь.

Не слушая их больше, я взял телефонную книгу и позвонил ближайшему отоларингологу. Голос в трубке был еле различим, и говорившая со мной сестра посочувствовала мне. Приходите быстрее, - сказала она, - клиника еще открыта. Мы быстро оделись, выскочили на улицу и зашагали по автобусному маршруту.

Врач, женщина лет пятидесяти, вместо прически носила какие-то проволочные заграждения, но все равно выглядела располагающе. Открыв двери приемной, она двумя хлопками заставила девчонок умолкнуть, потом предложила мне стул и без видимого интереса спросила, что случилось.

- Понятно, - сказала она, когда я все объяснил, - больше не кричите. - Достала огромный шприц без иглы, засосала в него побольше жидкости янтарного цвета, вручила мне какой-то жестяной мегафон и велела держать под ухом. Затем ввела шприц. Янтарная жидкость, как стадо зебр, ринулась мне в ухо, переполнила его и полилась в мегафон. Промывание повторилось три раза, потом в ухе потрудился ватный тампончик. Так же обработали второе ухо. Когда процедура закончилась, слух полностью вернулся.

- Все нормально!

- Это сера.

Лаконичный ответ доктора походил на строчку детского стишка. Мы словно играли в рифмы.

- А не видно было...

- Криво.

- ?

- Ушной канал у вас совсем кривой. Обычно прямее.

На спичечном коробке она нарисовала мой ушной канал. Формой он напоминал металлический уголок, какими укрепляют мебель.

- Вот завалится ваша сера за этот угол, тогда уже никто не достанет.

Я застонал.

- Что же делать?

- Что делать... Внимательнее быть, когда уши чистишь. Внимательнее.

- А эта кривизна, она больше ни на что не влияет?

- Как это?

- Ну, например... психически?

- Не влияет.

Домой мы шли четверть часа - окольным путем, через поле для гольфа. На одиннадцатой лунке фервей изгибался "собачьей ногой", напоминая мне об ушном канале. Флажки казались ватными тампончиками. И это еще не все. Закрывшее луну облако напоминало эскадрилью самолетов "b-52", густая роща на западе - пресс-папье в форме рыбы, звездное небо - заплесневесую петрушку... Впрочем, хватит. Самое главное, что мои уши теперь прекрасно различали все на свете. Мир сбросил вуаль. Я слышал, как на многие километры вокруг поют ночные птицы, люди закрывают окна и говорят о любви.

- Как хорошо, - сказала одна.

- И правда хорошо, - отозвалась другая.

Как отмечал Теннесси Уильямс, о прошлом и настоящем говорят, как есть. А говоря о будущем, добавляют "вероятно".

Но когда я оглядываюсь на потемки, через которые мы брели, то не вижу там ничего определенного - только "вероятное". Ведь мало того, что воспринимать нам дано лишь мгновения, именуемые "настоящим", - даже сами эти мгновения проскальзывают мимо нас, почти не задевая.

Вот о чем я думал, когда провожал близняшек. Мы шли через гольфовое поле к автобусной остановке - и всю дорогу я молчал. Было воскресенье, семь утра, над нами раскинулось пронзительно голубое небо. Газон под ногами наполняло предчувствие смерти - впрочем, недолгой, до весны. Скоро траву затянет ледяной коркой; может, даже завалит снегом. И снег заискрится на утреннем солнце. А пока одетый в белое газон хрустит под нашими ногами.

- О чем думаешь? - спросила одна.

- Ни о чем, - ответил я.

На них были подаренные мною свитера. Футболки и прочую мелочь они несли в бумажном пакете.

- И куда вы поедете? - спросил я.

- Обратно.

- Откуда пришли.

Мы перепрыгнули песчаный бункер, прошли по длинному фервею до восьмой лунки, спустились по эскалатору. Огромное количество мелких птиц наблюдало за нами с газона и проволочной сетки.

- Даже не знаю, как сказать, - проговорил я. - Скучать я без вас буду...

- Не только ты!

- Мы тоже!

- И все равно уедете?

Обе кивнули.

- А вам правда есть куда ехать?

- Конечно, - сказала одна.

- Иначе бы не ехали, - добавила другая.

Мы перелезли через сетку, миновали рощу, вышли к остановке и сели на скамейку ждать автобус. В воскресное утро остановка была замечательно тихой, ее заливали мягкие солнечные лучи. Сидя на солнышке, мы поиграли в рифмы. Минут через пять подошел автобус. Я выдал им денег на билеты.

- Увидимся еще? - спросил я.

- Где-нибудь, - сказала одна.

- Где-нибудь, конечно, - добавила другая.

Их слова эхом отозвались у меня в душе.

Двери автобуса захлопнулись, близняшки помахали из окна. Всё повторялось... Я один вернулся той же дорогой. В залитой осенним солнцем квартире поставил "rubber soul". Сварил кофе. А потом до самого вечера сидел у окна и смотрел, как мимо проходит день. Прозрачное и тихое ноябрьское воскресенье.

1 Декоративное садовое растение с крупными цветами.

2 Японская песенная баллада.

1

1