murakami_hroniki_zavodnoy_pticy (Антология Харуки Мураками), страница 7

— Да ерунда. Все нормально, не обращай внимания, — про­изнес я как можно более обыденно. Я и правда не собирался делать из этого случая трагедию. Со мной самим так много раз бывало. Ходить на работу — занятие не из легких, не то что сорвать в саду самую красивую розу и доставить ее за два квар­тала от своего дома к постели схватившей насморк бабушки. Иногда приходится заниматься скучными вещами, иметь дело с неприятными людьми и просто нет возможности позвонить домой. Нужно всего полминуты, чтобы сказать: «Сегодня буду поздно». Кругом полно телефонов, но все равно не получается.

Я принялся готовить: включил газ, налил масла в сковоро­ду. Кумико достала из холодильника пиво, взяла из буфета стакан. Оглядев провизию, села за стол, ни слова не говоря, и налила себе пива. Судя по выражению лица, напиток не дос­тавлял ей удовольствия.

— Ел бы без меня, — вымолвила она.

— Не бери в голову. Я не так уж и проголодался.

Пока я жарил мясо и овощи, Кумико пошла в ванную. Я слышал, как она умывалась и чистила зубы. Чуть погодя она вышла, держа что-то в руках. Это была туалетная бумага и сал­фетки, которые я купил в супермаркете.

— Зачем ты это купил? — спросила она усталым голосом.

Не выпуская из рук сковороды, я посмотрел на жену. Пере­вел взгляд на коробку с салфетками и рулон туалетной бумаги. Я никак не мог понять, что она имеет в виду.

— Это просто салфетки и туалетная бумага. Нам все это нужно. Конечно, кое-какой запас еще есть, но они не сгниют, если полежат немного.

— Я ничего не имею против салфеток и туалетной бумаги. Но зачем тебе понадобилось покупать голубые салфетки и бу­магу в цветочек?

33

— Не понял? — ответил я, стараясь сдержаться. — Я на са­мом деле купил голубые салфетки и бумагу в цветочек. На рас­продаже, по дешевке. Нос же у тебя не посинеет от голубых салфеток. Стоит ли об этом говорить?

— Стоит. Я терпеть не могу голубые салфетки и туалетную бумагу с рисунком. Ты разве не знал?

— Не знал, — сказал я. — А почему ты их терпеть не мо­жешь?

— Откуда мне знать? Не могу — и все. Вот ты терпеть не можешь чехлы на телефон, термосы в цветочек, расклешен­ные джинсы с заклепками, а я люблю делать маникюр. Объяс­нить это невозможно. Просто дело вкуса.

На самом деле я мог бы объяснить причины всего, что она перечислила, но делать этого, конечно, не стал.

— Хорошо, — сказал я, — пусть это дело вкуса. Я все по­нял. Но неужели за шесть лет, что мы женаты, ты ни разу не покупала голубые салфетки и туалетную бумагу с рисунком?

— Никогда. Ни разу, — отрезала Кумико.

— В самом деле?

— Да, в самом деле. Если я покупаю салфетки, то только белые, желтые или розовые. И конечно, никогда не беру туа­летную бумагу с каким-нибудь рисунком. Поражаюсь, как ты прожил со мной все это время и не знал этого.

Меня тоже поразило, что за шесть лет, оказывается, ни разу не пользовался голубыми салфетками или туалетной бумагой с рисунком.

— И уж если на то пошло, скажу еще, — продолжала Куми­ко. — Я ненавижу говядину, жаренную с зеленым перцем. Это ты знал?

— Нет, не знал.

— Терпеть не могу. И не надо спрашивать, почему. Просто не выношу запах, когда их вместе жарят на одной сковородке.

— Ты хочешь сказать, что за шесть лет ни разу не готовила говядину вместе с зеленым перцем? Она покачала головой.

— Я могу есть зеленый перец в салате. А говядину жарю с луком. Но никогда не делаю мясо и перец вместе.

34

Я вздохнул.

— Тебе никогда не казалось это странным? — спросила она.

— Странным? Я просто никогда этого не замечал, — отве­тил я, задумавшись на мгновение: неужели за все время, что мы живем вместе, мне действительно ни разу не довелось по­есть жареной говядины с зеленым перцем. Разумеется, при­помнить этого не удалось.

— Ты живешь со мной, — продолжала Кумико, — но при этом почти не обращаешь на меня внимания. Ты думаешь толь­ко о себе.

— А вот теперь сделай паузу, — сказал я, выключив газ и поставив сковородку на плиту. — Давай не будем отходить от темы. Допустим, я без должного внимания отнесся к таким вещам, как салфетки и туалетная бумага или говядина и зеле­ный перец. Признаю. Но это не значит, что я не уделяю вни­мания тебе. Мне наплевать, какими салфетками я пользуюсь. Ладно, если бы на стол положили черные, я, может, и удивил­ся бы. Но белые, голубые... для меня это не имеет никакого значения. То же самое — говядина и зеленый перец. Вместе, по отдельности — какое мне дело? Даже если бы сам процесс жарки говядины с зеленым перцем вообще исчез с лица зем­ли, меня бы это нисколько не задело. Это не имеет никакого отношения к тебе, к твоей сущности. Разве я не прав?

Вместо ответа Кумико двумя большими глотками покон­чила с пивом и уставилась на пустую бутылку.

Я отправил содержимое сковороды в мусорное ведро. К чер­ту говядину, зеленый перец, а заодно и лук с пророщенными бобами. Странно: только что была еда, а теперь — просто му­сор. Я открыл пиво и стал пить прямо из бутылки.

— Зачем ты это? — спросила Кумико.

— Тебе ведь противно было.

— Сам бы съел.

— Мне вдруг расхотелось говядины с зеленым перцем. Жена пожала плечами.

— Как хочешь.

Она положила руки на стол, опустила на них лицо и долго сидела в такой позе. Видно было, что она не плачет и не спит.

35

Я взглянул на пустую сковороду на плите, взглянул на Куми­ко и залпом допил пиво. Сумасшедший дом! Стоило подни­мать шум из-за салфеток, туалетной бумаги и зеленого перца? Я подошел к жене и положил руку ей на плечо.

— Ну хорошо. Я все понял. Никогда больше не буду поку­пать голубые салфетки или туалетную бумагу в цветочек. Обещаю. Завтра я отнесу все обратно в супермаркет и обменяю. Если не поменяют, сожгу их во дворе. А пепел выброшу в море. И больше никакой говядины и зеленого перца. Никогда. Запах скоро улетучится, и нам больше никогда не надо будет об этом думать. О'кей?

Кумико по-прежнему молчала. Хорошо бы выйти прогуляться на часок, а потом вернуться и увидеть, что она повесе­лела, но я знал, что такого не случится. Ситуацию надо ула­дить самому.

— Послушай, ты устала, — сказал я. — Отдохни немного, и пойдем куда-нибудь съедим пиццу. Когда в последний раз мы ели пиццу? С анчоусами и луком. Закажем одну на двоих. Мы ведь можем себе позволить изредка сходить куда-нибудь пе­рекусить.

Это тоже не помогло. Кумико по-прежнему сидела, вжав­шись лицом в руки.

Я не знал, что еще сказать, сел напротив и стал смотреть на нее через стол. Из-под ее коротких черных волос выглядывало ухо. На нем была сережка, которую я никогда раньше не ви­дел, — маленькая золотая рыбка. Где и когда она могла купить такую штуку? Хотелось курить. С тех пор как я бросил, не про­шло и месяца. Я представил, как достаю из кармана пачку и зажигалку, беру сигарету с фильтром и закуриваю. Я набрал полные легкие воздуха и вдруг почувствовал сильный запах жареной говядины и овощей. Откровенно говоря, есть хоте­лось страшно.

Взгляд вдруг остановился на календаре со значками лун­ных фаз. Приближалось полнолуние. Ну конечно — у Кумико наступали критические дни.

Только став женатым человеком, я по-настоящему осознал, что являюсь жителем Земли, третьей планеты Солнечной сис-

36

темы. Я жил на Земле, Земля обращалась вокруг Солнца, а вокруг Земли вращалась Луна. Нравится мне это или нет, но так будет продолжаться вечность (или то, что можно назвать вечностью в сравнении с моей жизнью). Я стал смотреть на вещи подобным образом под влиянием почти абсолютной точ­ности 29-дневных менструальных циклов своей жены, кото­рые полностью совпадали с фазами Луны. Критические дни Кумико всегда переживала тяжело. За несколько дней до на­чала становилась неуравновешенной, даже подавленной. По­этому, хоть это и касалось меня лишь косвенно, ее циклы ста­ли и моими. Каждый месяц приходилось быть внимательным, чтобы не создавать ненужных проблем. До женитьбы я почти не замечал фаз Луны. Может, она и попадалась мне на глаза, когда я смотрел на небо, но ее форме в тот или иной отрезок времени я не придавал никакого значения. А после свадьбы я стал следить за тем, что творится с Луной.