Отзыв на диссертацию (Давыдова Д. М.) (Мотив дервишества в русской литературе (на материале творчества Сухбата Афлатуни, Тимура Зульфикарова, Александра Иличевского))

ОТЗЫВ ОФИЦИАЛЬНОГО ОППОНЕНТА на диссертацию Томиловой Надежды Анатольевны "Мотив дервишества в русской литературе (на материале творчества Сухбата Афалатуни, Тимура Зульфикарова, Александра Иличевского)", представленной на соискание ученой степени кандидата филологических наук Специальность 10.01.01. — русская литература Диссертационная работа Н. А, Томиловой посвящена необычайно занимательной теме. Восточные мотивы в отечественной словесности изучались многократно, и соискательница не просто это сознает, но и превосходно описывает многие извивы русского литературного ориентализма, что подводит ее, собственно, к формулировке темы: дервишество как мотив отечественной словесности.

Центром и темой стали три современных русскоязычных писателя, - Н. А. Томилова посвящает немалый обьем диссертации предшественникам Тимура Зульфикарова, Сухбата Афалтуни, Александра Иличевского. Здесь как раз кроятся достоинства и недостатки данной работы. И они настолько взаимосвязаны, что невозможно, пожалуй, говорить о них разделенно. Огромный параграф, посвященный собственно дервишеству как историкокультурному феномену, значимому элементу исламской структуры бытия, необыкновенно интересен и содержателен — более того, вполне имеет самостоятельную научную ценность, поскольку основан не на скор списанных из Википедии сведений, но на трудах востоковедов.

Именно в этом параграфе проясняется диалектика восприятия дервишей, как внутри исламской культуры, так и извне. Столь же подробно и убедительно соискательница рассматривает традиции восприятия данного феномена в русской словесности — от Афанасия Никитина до наших дней. И здесь Н. А. Томилова если не делает уникальных открытий, то по крайней мере актуализирует в пространстве научного чтения ряд занятных текстов не вполне запомненных культурным сообществом авторов — Н.

Каразина и Л. Василевского, и, что особенно ценно, Валентина Парнаха. В литературный контекст вводятся сочинения П. Д. Успенского— русского мистика, соратника Г. Гурджиева, интереснейшего персонажа русского модернизма и общемирового религиозного возрождения. Наконец, превосходно написан фрагмент, посвященный Велимиру Хлебникову, который автор сего отзыва читал с особым трепетом. И - что касается композиции работы — это, безусловно, один из главных успехов соискательницы: эпизод из предваряющей основные две главы диссертации первой, вступительной, по-новому звучит в анализе романа Иличевского «Перс», - там ведь Хлебников предстает одним из важнейших персонажей.

Все вышесказанное позволяет говорить о первой главе работы как о превосходной. Но, к великому нашему сожалению, мы не можем сказать того же о тех двух оставшихся, которые, собственно, и описывают вынесенный в заглавие работы предмет. Заранее оговоримся: у нас нет никаких претензий к формату работы, к ее качественности и добросовестности. Более того, мы готовы были бы — при соответствующей редакционной правке — рекомендовать ее к публикации. Претензии наши, как уже было сказано, являются оборотной стороной именно безусловно высокой оценки данной работы.

Претензии эти и чувственны, и концептуальны. Чувственные — это странно по отношению к научной работе, но никто не солжет, если скажет, что исследовательские тексты бывает читать интересно, а бывает — неинтересно. Так вот — именно филологическое чтение первой главы было интересным, а второй и третьей — не очень. Дело в том, что перед нами то, в чем соискательница никоим способом не виновата. Перед нами некая школа пересказывания, психологической интерпретации персонажей, в общем — малого разделения текста как текста и текста как наивного переживания.

Это закономерно: так устроено девять десятых сочинений, посвященных сколь-нибудь не канонизированной литературе. Про Пушкина, Толстого, Достоевского писать хорошо — там исследовательский палимпсест, там можно заниматься сугубой наукой. Но при письме о ныне живущих сочинителях исследователь сталкивается с необходимостью отталкиваться исключительно от текущих критических текстов ~кстати, соискательница это подмечает„и ей за это спасибо), а критика, будучи вообще феноменом проблематичным, в нынешнее время приобрела черты столь запредельного субъективизма, что филологу обращаться с ней требуется аккуратно.

Но, тем не менее, с нами Жаннетт и Барт, Шкловский и Якобсон, всегда можно найти структурные методы рассмотрения текста, а к ним соискательница прибегла единожды, в таблице, где сопоставляются фрагменты произведений Зульфикарова и Тимура Пулатова. Мы не видим здесь филологического счастья проникновения в текст как структуру, мы видим очень хорошую критику. Но, еще раз повторим, сие не упрек соискательнице, но наша общая беда и насущная, кстати, проблема. Концептуальная же проблема связана вот с чем.

Метаязыковая и метакультурная ситуация, описываемая соискательницей, в значительной степени порождена историко-культурными обстоятельствами. В недавней блестящей работе Александра Эткинда «Внутренняя колонизация» как раз описывается то пространство имперского, которое порождает специфические меж- и, одновременно, внутрикультурные феномены. Соискательница не может не понимать, что все рассматриваемые ею авторы принадлежат как раз к этой имперской или постиперской культуре, которая вносит в сам текст очевидные маркеры. Но это соображение увы, не стало каркасом анализа текста Афалтуни, Зульфикарова и Иличевского, а очень жаль. .