Отзыв Я. Ю. Муратовой (опубл. 11.04.2014) (Автобиографическая трилогия Дж. М. Кутзее - жанровое своеобразие)

ОТЗЫВ Официального оппонента о диссертации Григорьевой Кристины Александровны  «Автобиографическая трилогия Дж.М. Кутзее: жанровое своеобразие», представленной на соискание учёной степени кандидата филологических наук по специальности 10.01.03. – литература народов стран зарубежья (европейская и американская литература) Вцентрепредлагаемогоисследования–автобиографическаятрилогияюжноафриканского писателя Джона Кутзее, творчество которого долго оставалось вне полязрения отечественной филологии.Данная работа одна из восьми в российскомлитературоведении, обратившихся к нобелевскому лауреату, тогда как в библиографииуказывается 174 англоязычные работы, первые из которых появились ещё в 70-е гг.прошлого столетия, а одна из последних, не вошедшая в список литературы, - выполненное в2013 г.

диссертационное исследование современного британского писателя Алекса Престона«Жестокость и современный роман: Кутзее и Себальд». Несомненно то, что диссертацияГригорьевой К. восполняет лакуну, имеющуюся в области изучения современнойзарубежной литературы, что определяет актуальность её работы.Тема памяти и жизнеописания уже давно живёт в постмодернистсткой литературе ивызывает устойчивый интерес у современных писателей. Автобиография, где, казалось бы,автор имеет возможность быть предельно точным и правдивым, говоря о своей жизни,оказывается на поверку не менее вымышленной, фиктивной, чем обычное литературноепроизведение.

Об этом много размышляли такие авторы, как Дж. Барнс и М. Эймис. Вроманах «Англия, Англия» (1998) и «Чувство конца» (2011) Барнс выражает мучительноеощущение того, что человек не может целиком и достоверно воспроизвести своивоспоминания о прошлом. Более того, реконструкция прошлого предполагает немалую долювымысла, часто бессознательного. Кутзее, как показывает данная работа, также обратился кэтим открытиям постмодернистского сознания и при создании автобиографии обратилпостмодернистскую неуверенность в стиль своего письма.Научная ценность и новизна настоящего исследования состоит в описании и анализетого, как «компоненты автобиографического содержания» сплетаются с «романнойповествовательной формой», именно этот синтез документального и вымышленногоопределяет жанровое своеобразие трилогии Кутзее.

Григорьева К. последовательно и умелораскрывает механику подобного соединения, что позволяет оценить оригинальностьписателя, а также выявить специфические черты постмодернистской автобиографии.В исследовании есть несколько важных аспектов: 1) показ развития и трансформацииавтобиографического канона в трилогии Кутзее; 2) анализ истоков тем жестокости, насилия,проходящих через другие произведения Кутзее и, более того, образующих идейную и1  тематическую ось, практически, всей его прозы; 3) рефлексия Кутзее на темуправды/истинности в автобиографическом произведении.Григорьева К. всесторонне рассматривает специфическую позицию Кутзееотносительно откровенности в искусстве, а именно, его скепсис и убеждение, чтооткровенность не то, чтобы невозможна, а деструктивна.В современной русскойлитературе существует иная позиция: скажем, в творчестве Марины Вишневецкой илиАнтона Понизовского утверждается возможность откровенного высказывания, онорассматривается, как ценность.

Более того, эти авторы предпочитают употреблять такойтермин, как исповедальность, - термин, не используемый в западном литературоведении,насколько можно судить по настоящему исследованию. Тема исповеди возникает обычно всвязи с “Les Confessions” Ж.-Ж. Руссо, и тем интересней наблюдать отношение западныхкритиков и литераторов к этой проблеме, что позволяет сделать данная диссертация.

Чётко иумело проанализирован подход Кутзее к повествовательной технике, его стремлениедистанцироваться от героя, который есть он сам, посмотреть на себя со стороны.Многоплановость, многослойность и расщепленность автобиографического субъектапредставлена в диссертации во всех подробностях и на всех уровнях: личностном,социальном. Особую значимость для понимания постмодернистского письма приобретаетсоставная, комбинированная природа повествующего о себе героя, который составлен изсобственно автора – писателя Кутзее, протагониста, мальчика –юноши – молодого человекаДжона Кутзее, и повествователя.В ходе анализа детских страхов и взаимоотношений с родителями, описанных в первойчасти трилогии, Григорьева К. убедительно показывает истоки темы страха передунижением, позором, бесчестьем, связанных в сознании мальчика с обнаружением своегоподлинного «я» перед другими, - темы, легшей в основу романа «Бесчестье» (с.

59) и другихкниг Кутзее. Тот факт, что пристальный анализ автобиографии, его первой части «Детство»,открывает, подобно ключу, двери к пониманию творчества Кутзее, к проблематикежестокости, страдания и смерти, проходящей тёмной полосой через его романы (с. 73),является важной заслугой автора диссертации.Важнейший аспект исследования – заявка на дискуссию с точкой зрения Р. Кьюсека,исследователя творчества Кутзее, который утверждает, что трилогия Кутзее – пародия наавтобиографию. Григорьева утверждает, что «это не пародия, а очередной шаг на путипересмотра потенциала автобиографического жанра» (с.86).

К сожалению, данная мысльвысказывается лишь однажды, было бы интересно развить и провести эту концепцию черезвсё исследование, сделать её осью работы. Это сделало бы анализ более глубоким и острыми позволило бы точнее определить место Кутзее, сторонящегося всяческих дефиниций изакрытого от постороннего интереса, в постмодернистской литературе.Следующий существенный аспект диссертации касается интертекстуальности.Проблема литературных аллюзий естественно возникает в связи с подзаголовком «Сцены изпровинциальной жизни», сопровождающим все части трилогии, и отдельными названиямичастей «Детство», «Юность», а также эпиграфами из Гёте во второй части.

Григорьевапосвящает интертекстуальной проблематике отдельный раздел «Литературные аллюзии вЮности как разнонаправленные жанровые маркеры», где она раскрывает влияния иных сил,иных авторов на южноафриканского писателя, таких как Толстой, Гёте, Конрад и Джойс.2  Исследовательница не упускает сказать и о более опосредованном влиянии со стороны Т.С.Элиота, Ф. Кафки, Э. Паунда, Уильяма Хэнли и Р. Л. Стивенсона, что дополняет и расширяетпредставление о том, как устроена система ориентиров, «жанровых маркёров» в трилогии.Интересной представляется высказывание Григовьевой К.

о том, что обращение к Гёте иДжойсу указывает на присутствие вымысла в автобиографии, тогда как аллюзии на Толстогои Конрада подчеркивают связь текстов с реальными событиями (с. 90).Не менее существенным представляется интертекстуальный слой, связанный сподзаголовком. Рядом с подробным анализом аллюзий в части «Юность» скупая ссылка наБальзака и Дж. Элиот кажется недостаточной. Исследовательница ограничивается фразой:«Эта аллюзия исполняет функцию ориентации читательского восприятия «Детства» каклитературы художественного вымысла» (с.

42), тогда как подзаголовок относится ко всемчастям трилогии и, видимо, несет в себе больше смыслов, нежели показано в исследовании.В анализе «Юности» отсылка к провинциальной жизни вскользь трактуется как указание напровинциализм главного героя, приехавшего в мегаполис, на его статус колониальногосубъекта (с. 98). Не хватает каких-то связующих мыслей между сферой эпических полотенпровинциальной жизни у европейских классиков и сферой постколониального сознания втрилогии.В диссертации отмечается интересный парадокс: повествователь откровеннозаписывает свой интимный опыт, оговариваясь, что он хочет сохранить все подробности,связанные с интимной сферой, в тайне. Вместе с тем, он намеренно выпускает изавтобиографии несколько решающих лет (с 12 до 15), когда в судьбе Кутзее произошлирешающие события, определившие его дальнейший путь (первое знакомство с музыкой Баха,диссертация по Беккету, написанная в Америке).

Эти события автор диссертацииреконструирует по другим источникам, таким, как интервью и лекции Кутзее.Исследовательница выявляет элементы авторской игры с читателем и с конвенциямитрадиционной автобиографии - это очень интересный и существенный для проблематикиисследования вопрос. Однако, Григорьева К. не идет дальше констатации факта, а хотелосьбы услышать побольше о размышлениях автора относительно такого устройстваавтобиографии.Это общее замечание к первой части работы: при том, что исследовательницанесомненно является тонким и умным филологом, демонстриует технику пристальногочтения и глубокого анализа текста, там, где дается непосредственный анализ частейтрилогии, ощущается нехватка независимых идей и собственной рефлексии. Автор начинаетинтересно думать и тут же обращается к филологическим тонкостям, к чужим мнениям ицитатам (например на сс.