Диссертация (Поэзия И. Анненского и А. Ахматовой - формы лиризма), страница 102

1998; с. 311, 312]. Первая публикация стихотворения«Это просто, это ясно…» (газ. «Петроградское эхо». 1918. 22 января. Вечернийвыпуск) вышла со следующими строками 9–11: «Оттого, что, бросив друга / Иединственного сына, / Бросив город мой заветный <…>» и без восклицательногознака в конце последней строфы [Цит. по: Ахматова А. 1998; с. 844]. Упоминание«единственного сына», «друга» и «заветного» города создавало впечатлениеавтобиографичности произведения и несколько сдерживало мотив любовногобезумия.Конечно, это была игра поэтической фантазии, однако родилась она отреальной ситуации выбора, который стоял перед автором. Э.

Герштейн приводитдокументы, подтверждающие намерение Ахматовой покинуть страну в 1920-егоды, и при этом отмечает: «Но отказаться от своего призвания Анна Ахматова немогла. Долг матери столкнулся с долгом Поэта. Вот где было заложено началонастоящей, невыдуманной трагедии. Это предрешило трудную судьбу ЛьваНиколаевича Гумилева» [Герштейн Э. 1998; с. 346]. Решение остаться в стране и510продолжать выполнять свой долг поэта Ахматова, видимо, долго обдумывает ипринимает, понимая возможные последствия, связанные с судьбой сына, отецкоторого в 1921 году был расстрелян новой властью.6. 1.

ДиалогПоэтическое обращение к Б. Анрепу, навсегда покинувшему Россию вмарте 1917 года, имело особое значение в творчестве Ахматовой. В посвященныхему произведениях глубокое интимное чувство героини постепенно перерастает впорыв жертвенного патриотизма, лирическое«я» одерживает победу внравственном поединке с «отступником» («Высокомерьем дух твой помрачен…»,1917; «А ты теперь тяжелый и унылый…», 1917; «Ты – отступник: за островзеленый…», 1917; «Когда в тоске самоубийства…», 1917; «Нам встречи нет. Мы вразных станах…», 1921).

Стихотворения, осветившие проблему эмиграции и верыв истинность русского пути, представляют особую диалогическую форму лиризмасамоутверждения, раскрывающего глубокие личные переживания Ахматовой поповоду возможного отъезда из страны. В стихотворениях, обращенных к Анрепу,лирическое «я» ведет активную, контратакующую борьбу против позиции своегооппонента: дискредитируются мотивы оценки противника, ставятся под сомнениеценности, из которых он исходил, и наконец – обвинение бросается в адрессамого оппонента.Главным вопросом, который обсуждается в стихотворениях, становитсявера в Бога («Ты говоришь, что вера наша – сон / И марево – столица эта»[Ахматова А.

1998; с. 288]). «Высокомерным» герой назван потому, что выбрал вкачестве убежища английскую цивилизацию, в сознании русского человекаассоциирующуюся с культом разума («Высокомерьем дух твой помрачен…»).Ты говоришь – моя страна грешна,А я скажу – твоя страна безбожна.Пускай на нас еще лежит вина, –Все искупить и все исправить можно [Ахматова А. 1998; с. 288].Цель существования человека, даже целого народа, по мнению героини,заключается в познании «света», в исполнении Божьего Замысла, что умом511совершить невозможно, однако,заглянув в свое сердце, почувствоватьприближение судьбы можно. «Нищая грешница» верит в то, что личный и общийгрех можно искупить, она не воспринимает катастрофу в настоящем как конецпути нации, напротив, именно испытания, по ее мнению, и освятят русскуюисторию, принесут желанное очищение и свет.

Внешний достаток и комфорттолько подталкивают героя к смерти, от которой его пока отвращает инстинктсамосохранения. Таким образом, отсрочка смерти становится самой страшнойказнью для безбожника.Вокруг тебя – и воды, и цветы.Зачем же к нищей грешнице стучишься?Я знаю, чем так тяжко болен ты:Ты смерти ищешь и конца боишься [Ахматова А. 1998; с. 288].В последующих стихотворениях голос героя слабеет, так же как и его воля(«Все чаще ветер западный приносит / Твои упреки и твои мольбы»; «Для чего жты приходишь и стонешь / Под высоким окошком моим?» [Ахматова А.

1998; с.309, 310]). Ахматова разворачивает сюжет беспочвенного существования идеградации личности эмигранта, который, отрекаясь от «славы и мечты», губитсвой внутренний мир, перестает различать сон и явь, а также изводит плоть виноми «нечистыми» ночами («А ты теперь тяжелый и унылый…»). Со словлирической героини становится ясно, что он зовет ее вернуться, напоминает олюбви и просит молить за него Господа.

Она остается милостивой к тому, чейвзгляд мучителен и беспокоен («Но зелены мучительные очи, – / Покоя, видно, ненашел в вине» [Ахматова А. 1998; с. 311, 309]), признает «непоправимость» своейлюбви, однако считает необходимым отказаться от духовной близости свозлюбленным, возможной в пространстве памяти:Но разве я к тебе вернуться смею?Под бледным небом родины моейЯ только петь и вспоминать умею,А ты меня и вспоминать не смей [Ахматова А.

1998; с. 309].Личная свобода героя, ради которой он оставляет родину, сводитсялирическим «я» к комфорту. Россия противопоставляется Западу как страна,512обладающая не материальными ценностями, а благодатью, не аристократической(«королевской»), а народной культурой («Ты – отступник: за остров зеленый…»).Ты – отступник: за остров зеленыйОтдал, отдал родную страну,Наши песни, и наши иконы,И над озером тихим сосну.Для чего ты, лихой ярославец,Коль еще не лишился ума,Загляделся на рыжих красавицИ на пышные эти дома? [Ахматова А. 1998; с.

310].Отступничество«кощунствующего» герояи его устремленность к«пышному» комфорту, по Ахматовой, заслуживает наказания безрадостнымбессмертием Агасфера («Знаешь сам, ты и в море не тонешь, / И в смертельномбою невредим»; «И сердце только скорой смерти просит, / Кляня медлительностьсудьбы» [Ахматова А. 1998; с. 310, 309]). В легенде о грешнике, пораженномтаинственным проклятием и пугающем одним своим видом как привидение идурное знамение, присутствует мотив неожиданной и странной встречи.

Пословам С. Аверинцева, Агасфер «необходимо выступает (по самой структуремотива) то жутким и опасным, то готовым на помощь и добрым» [Аверинцев С.С.1980; с. 34]. В стихотворениях «Когда в тоске самоубийства…» и «Нам встречинет. Мы в разных станах…» героиня отвечает на «голос» призрака, желающего ейпомочь.В связи с темой эмиграции интерпретируется стихотворение Ахматовой«Когда в тоске самоубийства…». В качестве канонического исследователиприводят два текста, один состоит из трех, другой – из пяти строф. Возникаетпроблема статуса текста произведения. Н. Королева предполагает, что первая ивторая строфы написаны в начале 1918, накануне заключения Брестского мира,когда немцы наступали, приближаясь к Петрограду [Ахматова А.

1998; с. 846]. Помнению Н. Тропкиной, воспроизводимый сегодня пятистрофный вариант –контаминация текстов, составленная из двух вариантов, каждый из которых имеетзаконченный смысл [Тропкина Н.Е. 1996; с. 51]. Итак, можно говорить о513соединении в произведении мотива общей виновности и личной ответственностиза происходящее.В первых двух строфах («Когда в тоске самоубийства…») значимымявляется образ грехопадения города, который восходит к Книге Пророка Исайи:«Как сделалась блудницею верная столица, исполненная правосудия! Правдаобитала в ней, а теперь – убийцы» (Ис. 1: 21).Когда приневская столица,Забыв величие свое,Как опьяневшая блудница,Не знала, кто берет ее… [Ахматова А. 1998; с. 316].В варианте «Мне голос был.

Он звал утешно…» (3–5 строфы) Ахматовапишет о ситуации личного выбора героини, живущей с чувством причастности кнациональной трагедии и «черного стыда» в сердце. Зовущий «голос»воспринимается ею как искушение. Н. Тропкина считает, что возникает ситуациявыбора пути в момент духовного кризиса художника (в контексте западнойлитературы она соотносима с «Божественной комедией» Данте, а в русской – с«Пророком» Пушкина). Отмечается, что «пушкинский мотив призыва поэта квысокой миссии в стихотворении Ахматовой оборачивается мотивом искушения,соблазна отказа от жертвенного пути поэта», голос звучит сатанинскимискушением [Тропкина Н.Е. 1996; с. 53–54].Необходимо подчеркнуть, что голос с небес звучит и в других ахматовскихстихотворениях. С темой эмиграции связаны образы праведника Лота из Содомаи его жены, а также Данте, изгнанного из Флоренции («Лотова жена», 1924;«Данте», 1936).

В 1920-е годы автор однозначно становится на сторону женщины,не сумевшей оставить родной дом, понимание драмы того, кто ушел и неоглянулся, придет к Ахматовой позже («Этот, уходя, не оглянулся, / Этому я этупеснь пою. / <…> Но босой, в рубахе покаянной, / Со свечой зажженной не пошел/ По своей Флоренции желанной, / Вероломной, низкой, долгожданной…»[Ахматова А.

1998; с. 431]). В произведении «Мне голос был. Он звал утешно…»величие жеста («руками я замкнула слух») выдает решительную позициюгероини, которая не собирается оставлять на произвол судьбы родной город:514Но равнодушно и спокойноРуками я замкнула слух,Чтоб этой речью недостойнойНе осквернился скорбный дух [Ахматова А. 1998; с. 316].Отсутствие эпического плана в стихотворении «Нам встречи нет.

Мы вразных станах…» позволяет героине прямо назвать своего собеседника«наглецом», а любовь объявить «счастливейшей» в ее нераздельности ипринадлежности одной только женщине. Таким образом, диалогическая формалиризма перестает быть актуальной для трагической героини Ахматовой, твердозанявшей позицию христианского героизма [См. об этом: Булгаков С.

1990].И ни молящие улыбки,Ни клятвы дикие твои,Ни призрак млеющий и зыбкийМоей счастливейшей любвиНе обольстят… [Ахматова А. 1998; с. 350].Обращаясь к подруге В. Срезневской, Ахматова открыто заявляет оготовности принять вызов «дивной» судьбы. Женщин, молодость которых выпалана эпоху «бражничества» и «блуда» начала века, поэт называет «жрицамибожественной бессмыслицы», в их решительности, подкрепленной чувствомвины, есть какая-то истомленность по осмысленной жертвенности, почтиязыческий фанатизм самоотдачи:<…> Но я точно знаю – нам зачислятсяБденья у позорного столба,И свиданье с тем, кто издевается,И любовь к тому, кто не позвал…Посмотри туда – он начинается,Наш кроваво-черный карнавал [Ахматова А. 1998; с.

336].Лиризм самоутверждения, реализованный в форме поэтического диалога,вернетсявтворчествоАхматовойпослесобытийавгуста1946года.Постановление ЦК ВКП (б) о журналах «Звезда» и «Ленинград» оказалосьпереломным моментом в долгом противостоянии поэта и власти. Страх за сыназаставил Ахматову пойти на компромисс и подготовить к изданию сборник515«угодных» стихов «Слава миру!» (1950).