8721 (Жизнь и творчество Герберта Уэллса), страница 2

Уэллс заканчивает роман замечательным художественным штрихом. Трактирщик Томас Марвел, в руках которого очу­тились гениальные труды Гриффина, мечтает сам сделаться невидимкой. Правда, в книгах покойного ученого он ничего понять не может, но мечты своей он не оставляет и каждый день на сон грядущий читает несколько строк, состоящих из каких-то таинственных цифр, крестиков и закорючек.

Создавая образ Гриффина, Уэллс осудил ницшеанский культ “сверхчеловека”, презрение к народу. Более того — он показал Гриффина — безумца, маньяка-убийцу, мечтающего о власти над человечеством, как плоть от плоти буржуазного общества, как его порождение.

Восхищаясь силой и возможностями науки, Уэллс пони­мает, что прогресс науки не обязательно связан с прогрессом общества. В том, с. какой целью - на пользу или на вред че­ловечеству — будут употреблены достижения науки, он спра­ведливо видит проблему политическую.

Этой проблеме — центральной для всего раннего творче­ства Уэллса — посвящен его роман “Война миров”.

2.2 “Война миров” на “Острове доктора Моро”

“Война миров” дает наиболее полное представление о свое­образной художественной форме ранних романов Уэллса. Рассказывая о вторжении на землю марсиан, писатель ведет свое повествование в форме подробного научного отчета, окра­шенного эмоциями рассказчика, который сообщает не только о своих выводах, но и о ходе наблюдений, и обстоятельствах, при которых они сделаны. Уэллс предусматривает самые раз­личные возможные последствия вторжения марсиан на Землю, включая изменения людской психологии, земной флоры и т. д. Но рассказчик — не безразличный наблюдатель. Он не просто очевидец интересного эпизода, добросовестно, но бесстрастно повествующий о нем, а один из тех, кто на собственном опыте пережил крушение земной цивилизации. Правда, в отличие от других участников этих событий, он глубоко задумывается над происходящим и видит в победе марсиан не результат не­ожиданного вмешательства какой-то посторонней силы, а след­ствие внутренней противоречивости и слабости современного общества. Человечество оказалось на краю гибели потому, что оно было разобщено, закоснело в своих предрассудках, отстало в развитии технических и научных знаний.

Более глубоко та же мысль раскрывается писателем через обобщенный образ марсиан. В этих фантастических существах воплотились тенденции современного собственнического обще­ства, доведенные до предела. Уже в первой главе романа автор замечает, что жестокость марсиан, поставивших себе целью истребить большую часть человечества, не может удивить того, кто достаточно знаком с нравами буржуазной цивилизации.

“Прежде чем судить их слишком строго,— пишет Уэллс,— мы должны припомнить, как беспощадно уничтожали сами люди не только животных... но и себе подобных представителей низших рас. Жители Тасмании, например, были уничтожены до последнего за пятьдесят лет истребительной войны, затеян­ной иммигрантами из Европы. Разве мы сами уж такие апостолы милосердия, что можем возмущаться марсианами, действовав­шими и том же духе?” Прибытие первого “цилиндра с Марса” застаёт героя романа за работой над статьей о развитии нрав­ственности в связи о общим прогрессом цивилизации. То, что он увидел во время вторжения марсиан, заставляет его оставить статью недописанной.

Марсиане, которые в своих научных и технических позна­ниях намного опередили человечество, совершенно лишены человеческих чувств. Единственного рода эмоция, которую они испытывают, это удовольствие при пожирании пищи. Марсиане бесчеловечны, но их жестокость — лишь форма осу­ществления экономической (в данном случае физиологической) необходимости, и тем она страшнее.

Картина “царства марсиан” списана Уэллсом с натуры. Для человека, воспитанного буржуазным обществом и при­нимающего его нормы, господство марсиан не принесет ничего по существу нового. У него “нет мужества, нет силы, нет гор­дости. А без них человек — ничто... Для таких людей марсиане будут просто благодетелями: чистые, просторные клетки, пи­тательный корм, порядок и уход, полное спокойствие. Про­бегав на пустой желудок с недельку по полям и лугам, они сами придут проситься в клетку... Они будут удивляться, как это раньше жили без марсиан... Среди них появятся разные на­правления, секты... Найдется немало откормленных глупцов, которые просто примирятся с новым положением, другие будут мучиться тем, что это несправедливо и что они должны что-нибудь сделать. Когда надо на что-нибудь решиться, слабые и те, которые сами себя расслабляют бесконечными рассуждениями, изобретают религию, бездеятельную и заносчивую, проповедующую смирение перед насилием, перед волей божьей. В этих клетках будут набожно распевать псалмы и молитвы. А другие, не такие простаки, займутся... эротикой... Может быть, марсиане воспитают из некоторых людей своих любим­чиков, обучат их разным фокусам... Может быть, им вдруг жалко станет какого-нибудь мальчика, который вырос у них на глазах и которого надо зарезать. Некоторых они, быть мо­жет, обучат охотиться за нами...” Уже в романе “Остров доктора Моро” писатель впервые поставил вопрос о результате развития современною общества.

Молодой биолог Эдуард Прендик в результате корабле­крушения попал на остров, где в пределах жизни одного поко­ления протекает вся история цивилизации. Действие романа развертывается сразу в двух планах—реальном и фантастико-символическом. Доктор Моро, которого встречает Прендик, — смелый ученый-экспериментатор, человек огромного творческого дерзания, не сумевший ужиться среди ханжей и филистеров и уехавший на необитаемый остров, чтобы произ­водить там свои опыты по очеловечиванию зверей. Но по ходу романа образ Моро вырастает в грандиозную символическую фигуру, олицетворяющую тенденции буржуазного прогресса. Процесс роста человечества в условиях буржуазного общества очень противоречив. В своей лаборатории, которую обитатели острова назвали “домом страдания”, Моро превращает зверей в людей, нo звери очеловечиваются только до определенного предела. Чтобы держать их в подчинении, Моро приставил к ним уродливое существо, именуемое “чтец закона”, который грозит возвращением в “дом страдания” тем, кто нарушит “закон”. Сцена чтения “закона” одна из самых сатириче­ски-острых в этом романе. “Не ходить на четвереньках”, “не лакать воду языком”, “не охотиться за другими людьми” - таковы предначертания “закона”. Следом за чтецом люди-звери тянут в своей пещере эту полубезумную литию, повторяя после каждой фразы “разве мы не люди?” В буржуазном об­ществе человек очеловечен лишь отчасти. Наполовину он еще подчиняется законам животного царства, с его звериным за­коном борьбы всех против всех.

В методах “очеловечивания” на острове доктора Моро скры­та бесчеловечность, противная принципу, ради которого оно, по видимости, совершается. На острове вспыхивает возмуще­ние, люди-звери освобождаются. “Мы любим Закон и будем соблюдать его, но для нас навсегда исчезли страдания, госпо­дин и бичи”,— говорят они. Однако революция, по мнению Уэллса, тоже несет в себе внутреннее противоречие. Направлен­ная против жестокости современного общества, она сама осу­ществляется через жестокость. Этой мысли подчинена финальная часть романа. Несмотря на благие намерения людей-зверей, человеческое в них исчезает в процессе ре­волюции. Они снова опускаются на четвереньки. Цивилизация гибнет.

2.3 Тематика государства будущего

В романе “Когда спящий проснется” (When the Sleeper Wakes, 1899) Уэллс прибегает к своему излюбленному приему — фиксации тенденций современности в их предельно резком, крайнем выражении. Однако писатель отказывается от фантастической символики “Острова доктора Моро” и “Вой­ны миров”. Он переносит нас в “реальное” государство далекого будущего с его классовыми конфликтами, показанными здесь в неопосредствованной форме.

Развитие капитализма привело к образованию всемирного треста, главный комитет которого, так называемый “Белый совет”, держит в подчинении все человечество. Высокое раз­витие производительных сил в этом государстве сочетается с безудержной эксплуатацией и террором. Рабочие — на пути к состоянию морлоков. Существует двенадцать видов полиции. Грандиозные возможности, открывшиеся в результате прогрес­са науки, используются во вред человечеству.

“Белый совет” не видит больше смысла прикрывать свое господство авторитетом традиции и представительными учреж­дениями. Английский король спился и подвизается на сцене второразрядного мюзик-холла. Парламент превратился в про­стой пережиток старины. На него никто больше не обращает внимания. Создание “мирового государства” не привело к уни­чтожению шовинизма, напротив, его всячески раздувают с целью ослабить сопротивление трудящихся. Прибегая и парадоксу, Уэллс показывает, что национальная рознь является по су­ществу лишь замаскированным способом осуществления клас­совых интересов буржуазии. Когда в Париже вспыхивает восстание рабочих, правительство привозит из Африки негров, и они с пением стихов Киплинга о “бремени белого человека” идут на штурм рабочих кварталов. Окончательно выродившаяся церковь с “ускоренным исполнением треб для занятых деловых людей” тоже находит свое место в системе “мирового государ­ства”.

Из персонажей романа наиболее интересен инженер Острог— своего рода Гриффин, но показанный на более широком обще­ственном фоне. Острогу, который ведет демагогическую аги­тацию против “Белого совета”, удается с помощью обманутых рабочих организаций на время захватить власть. Острог — представитель научного знания, направленного против народа. Цель его прихода к власти — предотвратить социальную ре­волюцию, которая грозит “мировому государству” в результате недальновидной политики “Белого совета”, и сохранить старый порядок вещей. Новая революция свергает Острога, На этот раз Уэллс не видит в революции угрозы цивилизации — на­против, она оказывается единственным способом сохранить достижения культуры, спасти человеческую личность от гибели.

Через несколько лет Уэллс снова вернулся к своему рома­ну для того, чтобы подвергнуть его основательной редактуре. Переработанный роман, получивший несколько иное название, “Спящий просыпается” (The Sleeper Awakes, 1910), не вытеснил, однако, вариант 1899 г. “Когда спящий проснет­ся”; он продолжал переиздаваться в своём первоначальном виде и после выхода в свет его переделки.

Свое представление о государстве будущего Уэллс излагает в романе-трактате “Современная Утопия” (A Modern Utopia, 1905). Утопия — счастливое государство, организованное на основах фабианского социализма или, попросту говоря, госу­дарственного капитализма. В Утопии установлена государ­ственная собственность на землю и природные ресурсы и муни­ципальная собственность на энергию. Промышленность и сельское хозяйство отданы на концессионных началах частным владельцам и кооперации. Право наследования, отменено, и благосостояние человека зависит исключительно от его трудо­любия. Но не всякий человек по природе трудолюбив, рассуждает Уэллс, и поэтому в Утопии немало бедняков.

Утопия создалась в результате целой эпохи политических потрясений, разрушивших старый общественный строй, что дало возможность интеллигентской партии, принявшей назва­ние “самураев Утопии”, построить свое идеальное государство. Самураи Утопии — это одновременно и политическая партия, подчиненная строжайшей дисциплине, и что-то вроде высшей интеллектуальной расы. Место классовых различий заняла классификация по интеллектам. В Утопии существуют четыре класса ума: поэтический, аналитический, тупой и пошлый.

Всякий, кто сумеет доказать, что принадлежит к одному из двух высших классов и пожелает подчиниться строгому уставу “самураев”, может войти в эту партию.

Однако Уэллс сам не очень верит в возможность осущест­вления своей мечты. Способно ли современное общество пре­образоваться и Утопию? “Суд Линча в Соединенных Штатах”, “Погромы в царской России”, “Бандитизм в Лондоне” — эти заголовки, прочитанные на газетном листе, заставляют автора кончить свою книгу нотой неумеренности и сомнения. “Огром­ная сила чувствуется в этом мире,— пишет он в заключение книги.— Она бьет в нос, она сбивает с ног. Какая польза, семеня мелкими шагами по тротуару, рассуждать... об Утопии, защищать ее, доказывать ее превосходство...”

2.4 Общество по Уэллсу и связь с просветительством

Тем не менее в следующем романе-трактате “Новый Маккиавелли” (The New Machiavelly, 1910) писатель призывает реформировать современное общество усилиями капиталистов и ученых, не разрушая его.

Фантастические романы Уэллса, написанные в начале XX в. — вплоть до первой мировой войны,— значительно слабее его ранних произведений. Каждый из них посвящен доказательству какого-нибудь определенного умозрительного тезиса, вытекающего из ошибочных теоретических построений Уэллса, и сильно теряет из-за этого в своей художественной ценности.

В романе “Пища богов” (The Food of the Gods, and How It Саше to Earth, 1904) писатель говорит о тех возможностях построить счастливое общество, которые, по его мнению, та­ятся в биологическом улучшении человеческого рода. Сходный тезис лежит и в основе романа “В дни кометы” (In the Days of the Comet, 1906), в котором, как писал Уэллс в предисловии к первому русскому собранию своих сочинений, “представлены все последствия внезапного роста нравственных чувств в че­ловечестве”. Прошедшая мимо земли комета оставила в атмо­сфере зеленый газ, который морально преобразует каждого человека в отдельности и тем самым — все человечество це­ликом. С этого момента на земле покончено со злобой, ревностью, со взаимным непониманием. Заодно покончено с войной и общественной несправедливостью.

Шире охват социальных явлений в романах “Война в воз­духе” (The War in the Air, 1908) и “Освобожденный мир” (The World Set Free: A Story of Mankind, 1914), в которых писатель высказывает надежду, что надвигающаяся война разрушит старый социальный строй, поскольку массы на собственном опыте поймут его порочность, а государственный аппарат ока­жется настолько расшатанным, что не в силах будет противо­стоять стихийному образованию нового порядка. В романе - “Освобожденный мир” писатель рассказывает о том, как соби­рается мировой конгресс, который объединяет мир. “Мы — не созидатели, мы — только следствие...— говорит один из его участников, король Эгберт. — Сегодня не мы значим что-ни­будь, а тот дух убежденности, который собрал нас сюда”. О характере нового социального строя Уэллс, впрочем, гово­рит скупо и неопределенно.

Отказ от радикализма ранних романов, естественно, ска­зывается на характере критики современности. Ни один из этих романов не достигает разоблачительной силы “Острова доктора Моро” или “Войны мирон”.

Творчество Уэллса но многом связано с, традициями лите­ратуры Просвещения.

Фантастика является для Уэллса способом сатирического обобщения тенденций современности. Сатира Уэллса лишена смягчающего юмора, она достигает силы гротеска и одновре­менно деловито-фактографична, как у Свифта. Мелкие под­робности часто являются средством характеристики больших социально-исторических категорий. Видимая наивность на­блюдателя-рассказчика прикрывает издёвку над современным обществом.

Для Уэллса, как и для просветителей, существует понятие “естественного человека” в его философско-этическом смысле. Вера в способность человека к постоянному умственному и моральному совершенствованию, борьба за то, чтобы он имел возможность раскрыть все неисчерпаемые силы своего духа и разума, роднят Уэллса с демократическими традициями английского Просвещения. В ранних романах Уэллса можно без труда обнаружить типично просветительские мотивы кри­тики современного общества, где нарушена “гармония чувства и разума”. Эти просветительские, гуманистические стороны творчества Уэллса резко противопоставляли его декадентской литературе, стремившейся опорочить человека.

Однако связь Уэллса с просветительством имела и свою оборотную сторону. К Просвещению Уэллс обращался не только в период своего творческого подъема, но и в годы упадка, заимствуя из идеологии просветителей ее наиболее ограни­ченные, исторически изжитые стороны. Он безоговорочно принимает идеи просветителей о человеческом обществе как меха­нической сумме индивидов, принимает их идеализм в понима­нии исторического процесса. Фантастика в этом случае пере­стает служить Уэллсу средством концентрированного выражения тенденций современности; она отражает теперь фантастич­ность, нереальность, предвзятость социальных идей писателя.

3.1 Период творческого кризиса