72432-1 (Анри Бергсон), страница 3

Важнейшую роль в царстве животных выполняет инстинкт. Это также полезное знание, но оно существенно отличается как процесс от процедур интеллектуального рассуждения. Инстинкт позволяет постичь важные для жизни вещи безо всякого научения или интеллектуальных операций. Инстинктивный разум, как полагал Б., является необходимым дополнением к научному познанию. Он позволяет человеку жить, понимая других людей и жизнь в целом. Способность инстинктивного постижения присуща всем людям, поскольку она есть всего лишь проявление на новом уровне того, что было достигнуто ранее в эволюционной истории живых существ. Б. называет эту способность и знание, которое удается получить с ее помощью, «интуицией». Идея «первичной интуиции» у Б. отражает его идею «длительности» (франц. duree – дление) – психологического, субъективного времени, которое нетождественно статичному времени научного познания и которое предполагает взаимопроникновение прошлого и настоящего, различных состояний сознания, перманентное становление новых форм внутренней жизни. В последней, по мнению Б., «нет ни окоченелого, неподвижного субстрата, ни различных состояний, которые бы проходили по нему, как актеры по сцене. Есть просто непрерывная мелодия... которая тянется, как неделимая, от начала до конца нашего сознательного существования». «Длительность», образующая «ткань психологии жизни», и задает, согласно Б., духовное своеобразие индивидов. В отличие от традиционных подходов рационалистического типа, стремящихся реконструировать репертуары познающего сознания и логического мышления, Б. ориентировался на прояснение многомерной модели сознания: от внешних, интеллектуальных, обслуживающих практические социальные потребности слоев, до внутренних, дорефлексивных, недеформированных воздействием интеллекта и языка. (Противопоставляя на протяжении всего своего творчества научного наблюдателя философскому персонажу, который «проходит» сквозь «длительность», Б. стремился подчеркнуть, что именно первый из них порождает второго – не только в физике Ньютона, но и в физике относительности Эйнштейна.) Согласно Б., и философия рационализма, и ассоциативная психология, и психофизика, интерпретирующие сознание как последовательность рядоположенных состояний, параметры которой могут быть охарактеризованы посредством количественных методик, не в состоянии описать человеческую субъективность.

Резкое разведение Б. «длительности» и пространства, отвержение Б. принципа психологического детерминизма, постулирующего существование в сознании взаимообусловливающих друг друга состояний и противоречащего возможности свободы, критика Б. доктрины психофизиологического параллелизма, четкое различие, отмеченное Б., между временем как параметром физического описания реальности, как одной из координат движущейся точки и временем как мерой и величиной жизни человека в значимой мере обусловили пафос феноменологии Гуссерля, утверждавшего, что именно представители его философской школы выступают «подлинными и последовательными бергсонианца-ми». Отвергая классический догмат о субстанциальности сознания («...есть изменения, но нет меняющихся вещей: изменчивость не нуждается в подпоре... Изменчивость довлеет самой себе, она и есть сама вещь... Нигде субстанциальность изменчивости так не видна, так не ощутима, как в области внутренней жизни»), Б. стремился создать теорию субстанции принципиально нового характера, принципиально индетерминистскую концепцию сознания, единство которого достигается самой его временностью, постоянным «интегрирующим» влиянием настоящего и прошлого, стягивающим в единое целое его разнообразные состояния. Применительно к сознанию как процессу, по Б., ни в какой момент времени невозможно вычленить что-либо устойчивое: «Отношение внутренней причинности есть чисто динамическое отношение и не имеет ничего общего с отношением двух явлений, друг друга обусловливающих. Ибо эти последние, будучи способны воспроизводиться в однородном пространстве, укладываются в закон, между тем как глубокие психологические акты даются раз сознанию и больше не появляются». Отвергая существование в сфере духовной жизни законов (в отличие от непосредственных фактов), Б. подчеркивал, что поскольку исключено предвидение будущего, означающее, в свою очередь, принципиальную невозможность знаний либо предположений о возможном, постольку возможное не существует в принципе – оно выступает как ретроспективная оценка, сформулированная «после того, как» («возможное – мираж настоящего в прошлом...»). Первичным, неопределимым фактом сознания Б. полагал свободу («свобода есть факт, и среди всех констатируемых фактов она наиболее ясный... всякое определение свободы оправдывает детерминизм...»). Индивид свободен, по Б., изначально: по сути, «длительность» и свобода для Б. синонимичны – они не доступны ни интеллекту, ни работе мышления. Теория сознания Б. была дополнена им сопряженной концепцией социальных ценностей. Трактуя мораль как продукт либо «общественного прессинга», либо «любовного порыва», Б. подчеркивал, что в первом случае («статическая мораль») человек являет собой элемент некоего механизма и, действуя соответственно, порождает для себя «закрытую» (авторитарную и националистическую) модель общества – продукт эволюционного круговорота, к которому неприложимы категории прогресса и возможности продвижения «жизненного порыва». «Открытое» же общество, пророками которого были, по Б., пророки Израиля, Сократ и Иисус Христос, основано на абсолютной морали творческой личности, на признании главной ценностью идеалов целостного человечества, на предельном динамизме общества и его институтов.

По мнению Шелера, величие Б. заключалось «в той силе, с которой он сумел дать иное направление отношению человека к миру и душе. Новое отношение можно охарактеризовать как стремление полностью положиться на чувственные представления, в которых выступает содержание вещей, это новое отношение характеризуется как проникновение с глубоким доверием в непоколебимость всего «данного», выступающего как нечто простое и очевидное, его позволительно квалифицировать также как мужественное саморастворение в созерцании и любовном стремлении к миру во всей его наглядности». В своей работе «Бергсонизм» (1966) Делез постулирует в качестве «главных вех философии Б.» разработку понятий: «Длительность», «Память», «Жизненный порыв», Делез формулирует в качестве целей своей книги «установление связи» между ними и представление того «концептуального развития, какое они в себе несут».

По мысли Делеза, основополагающим методом бергсонизма выступает интуиция – «один из наиболее полно развитых методов в философии» – сам по себе, по мысли Б., предполагающий «длительность». (Согласно Б., «размышления относительно длительности, как мне кажется, стали решающими. Шаг за шагом они вынуждали меня возводить интуицию до уровня философского метода».) Конституируя интуицию как метод, Б. различает (по мысли Делеза) «три разных типа действий, задающих... правила метода»:

а) постановка и созидание проблем

б) обнаружение подлинных различий по природе

в) схватывание реального времени.

С точки зрения Б., проверка на истинность либо ложность должна относиться к самим проблемам. Ложные проблемы подлежат элиминированию из сферы размышлений – соответствие истины и творчества должно достигаться на уровне постановки проблем. Как подчеркивает Делез, это означает, что «проблема всегда обретает решение – которого она достойна – лишь в зависимости от того способа, каким она ставилась, от тех условий, при которых она определилась как проблема, и в зависимости от средств и терминов, какими мы располагаем для ее постановки». Естественно, истина и ложь трудно разводимы в ходе собственно постановки проблем, поэтому, по мысли Делеза, «крупное достижение Бергсона состоит в попытке изнутри определить, что такое ложь в выражении ложная проблема».

По мысли Б., бытие, порядок или существующее истинны сами по себе но в ложной проблеме присутствует фундаментальная иллюзия, некое «движение истины вспять», согласно которому предполагается, что бытие, порядок и существующее предшествуют сами себе или же предшествуют полагающему их творческому акту, проецируя образ самих себя назад в возможность, в беспорядок и в небытие, считающиеся изначальными. Как отмечает Делез, «это центральная тема философии Бергсона она подытоживает его критику отрицательного и всех форм негации как источников ложных проблем». В данном контексте существенно то, пишет Делез, что Б. осуждает в «несуществующих» проблемах навязчивое стремление (во всех его проявлениях) мыслить в терминах большего и меньшего. «Идея беспорядка, фиксируется в «Бергсонизме», появляется тогда, когда – вместо уразумения того, что существует два и более несводимых порядков (например, порядок жизни и порядок механизма, причем один присутствует тогда, когда другой отсутствует) – мы удерживаем только общую идею порядка, которой и ограничиваемся, дабы противостоять беспорядку и мыслить в связи с идеей беспорядка. Идея небытия появляется, когда вместо схватывания различных реальностей, неопределенно замещаемых одна другой, мы смешиваем их в однородности Бытия вообще, которое может быть противопоставлено только небытию, может относиться только к небытию... Каждый раз, когда мыслят в терминах большего или меньшего, то уже игнорируют различия по природе между двумя порядками, между [видами] бытия, между [типами] существования... Первый тип ложной проблемы надстраивается... над вторым: идея беспорядка рождается из общей идеи порядка как плохо проанализированный композит, и так далее». Согласно Делезу, «возможно, самая общая ошибка мышления, ошибка, присущая как науке, так и метафизике» – это «воспринимать все в терминах большего или меньшего, не видеть ничего, кроме различий в степени и различий в интенсивности там, где более основательным образом присутствуют различия по природе». Такое положение дел Делез именует «фундаментальной иллюзией, неотделимой от наших условий опыта». По его мысли, хотя Б. и полностью переинтерпретировал идею Канта о «неизбежности» иллюзий, порождаемых разумом в своей собственной глубине, суть проблемы он трактует созвучным образом: иллюзия у Б. коренится в самой глубине интеллекта: она не рассеивается и не может рассеяться, скорее, ее можно только подавить. По мнению Делеза, вычленение ряда правил бергсоновской интуиции характеризует данный метод как проблематизирующий (критика ложных проблем и изобретение подлинных), дифференцирующий (вырезания и пересечения), темпорализирующий (мышление в терминах длительности). Этим выводом завершается первая глава «Бергсонизма», названная Делезом «Интуиция как метод». Во второй главе – «Длительность как непосредственное данное» – Делез обращает внимание на две фундаментальные характеристики длительности по Б.: непрерывность и неоднородность.

Таким образом, понимаемая длительность выступает у Б. уже в качестве условия любого опыта: длительность постольку оказывается «памятью прошлого», поскольку «воспоминанию о том, что произошло в пространстве, уже следовало бы подразумевать длящийся разум». Согласно Б., пространство – это многообразие внешнего, одновременности, расположенности, порядка, количественной дифференциации, различия в степени это числовое многообразие, дискретное и актуальное. Длительность же оказывается внутренним многообразием последовательности, расплавленности, неоднородности, качественной различенностью, или различием по природе виртуальным и непрерывным многообразием, не сводимым к числам. Как отмечает Делез, «у Бергсона речь идет не о противопоставлении Многого и Единого, а напротив, о различении двух типов многообразий». На первый план тем самым выступает противопоставление «качественного и непрерывного многообразия длительности» «количественному и числовому многообразию». Определенное разъяснение этой проблемы Б. осуществляет («Опыт о непосредственных данных сознания»), разводя субъективное и объективное: «Мы называем субъективным то, что нам представляется совершенно и адекватно известным, объективным же – то, актуальная идея чего может быть заменена непрерывно возрастающей массой новых впечатлений... Актуальное, а не только возможное предвосхищение деления неделимого есть именно то, что мы называем объективностью». Согласно Делезу, «фактически, Бергсон четко указывает, что объект может быть разделен бесконечным числом способов, значит, даже до того, как эти деления произведены, они схватываются мышлением как возможные без того, чтобы что-нибудь менялось во всем обличьи объекта. Следовательно, эти деления уже видимы в образе объекта: даже не будучи реализованными (а просто возможными), они актуально воспринимаются или, по крайней мере, могут быть восприняты в принципе».

Таким образом, в соответствии с позицией Б. («Материя и память»), у материи никогда не бывает ни виртуальности, ни скрытой силы, и именно поэтому мы можем уподобить ее «образу» несомненно, в материи может присутствовать нечто большее, чем в имеющемся относительно нее образе, но в ней не может быть ничего такого, что по природе отличалось бы от образа. В развитие данного тезиса («Мысль и движущееся») Б. впоследствии отмечал, что у материи «нет ни внутреннего, ни изнанки... [она] ничего не скрывает, ничего не содержит... не обладает ни силой, ни какой-либо виртуальностью... [она] разворачивается только как поверхность и является лишь тем, что предоставляет нам в каждый данный момент». Тем самым, резюмирует Делез, объектом, объективным у Б. называется не только то, что делится, а то, что – делясь – не меняется по природе. Итак, это то, что делится благодаря различиям в степени. (По мысли Б., «пока речь идет о пространстве, можно продолжать деление сколько угодно: это ничего не меняет в природе того, что делят».) Субъективное же (или длительность) у Б., по Делезу, выступает как нечто виртуальное, как нечто, находящееся в перманентном процессе актуализации. В главе третьей «Память как виртуальное существование», Делез обращает внимание на «замечательный отрывок, где Бергсон подводит итог всей своей теории». Согласно данному фрагменту, когда мы ищем ускользающее от нас воспоминание, «мы осознаем при этом, что совершаем акт sui generis, посредством которого отрываемся от настоящего и перемещаемся сначала в прошлое вообще, потом в какой-то определенный его регион: это работа ощупью, аналогичная установке фокуса фотографического аппарата. Но воспоминание все еще остается в виртуальном состоянии: мы пока только приготавливаемся таким образом к его восприятию, занимая соответствующую установку. Оно появляется мало-помалу, как сгущающаяся туманность из виртуального состояния оно переходит в актуальное...». По мнению Делеза, особо значимо то, что в прошлое мы перемещаемся сразу («скачком в онтологию») есть некое «прошлое вообще» – не особое прошлое того или иного настоящего – а подобное онтологической стихии, данное на все времена как условие «прохождения» каждого особого настоящего. Мы перескакиваем в бытие-в-себе прошлого и лишь затем воспоминание начнет обретать психологическое существование: по Б., «из виртуального состояния оно переходит в актуальное». Аналогично памяти у Б. интерпретируется и язык: мы сразу попадаем в стихию смысла, а потом в какую-либо ее область. В целом, по мысли Б.:

1) мы сразу перемещаемся – скачком – в онтологическую стихию прошлого