71500-1 (Иван Сергеевич Тургенев), страница 2

"Моя жизнь от тебя зависит. Как нитка в иголке; куда иголка, туда и нитка. Cher Jean! - я иногда боюсь, чтобы тебя не слишком ожесточить своими упреками и наставлениями. - Но! - ты должен принять мое оправданье. Век мой имела я одних врагов, одних завистников".

Отсюда, из Спасского Тургенев, сосланный лично Николаем I за "Записки охотника", не имевший права выезда далее Мценска, с паспортом на имя какого-то мещанина отправился в Москву для свидания с Полиной Виардо, гастролировавшей там "хорошо поющей проклятой цыганкой", как говорила Варвара Петровна, к тому времени уже покоившаяся в земле Донского монастыря.

Из деревни Тургенев писал Виардо грустные и нежные письма - о том, как они познакомились, как он по ней скучает и не мыслит творчества без нее, как "часами целует ее ноги..."

Слово о Тургеневе, убежден Бальмонт, должно начинаться нежным женским именем и золотым именем Пушкина. Женщина была основным верховным божеством всего его творчества... "Тургенев был первым поэтом русской прозы, равного которому доныне еще не было, - он воспринял все пушкинское золото и сковал серебряные звоны еще более певучие, он был не только учеником Пушкина, но и его родным братом, его равноправным наследником, и путь от Пушкина к утонченной и нежной поэзии наших дней идет... именно через Тургенева, воспитавшего наш язык, нашу многопевную мечтательность, научившего нас понимать через красивую любовь, что лучшая и самая верная сущность, благовеющая в художественном творчестве, есть Девушка-Женщина"...

Здесь, в ссылке в Спасском, Тургенев не был вовсе одинок. С охоты, с долгой ходьбы по тетерева, бекасы и вальдшнепы с калужскими и орловскими мужиками возвращался он в дом, где ждала его Феоктиста, горничная, которую он выкупил за огромные деньги у своей двоюродной сестры Елизаветы Алексеевны Тургеневой. "От барыни Фетистка перешла к барину, стала его любовницей, нарядней одевалась и сытнее ела, жизнь вела бесцветную. Скучала и даже раздражалась при его попытках сколько-нибудь ее просветить - научить чтению, дать какое-нибудь образование".

"Сад мой сейчас великолепен, - писал он Виардо ранним майским утром, поглядывая на спящую у раскрытого окна Фетистку, - зелень ослепительно ярка - такая молодость, такая свежесть, мощь, что трудно себе представить. Перед моими окнами аллея больших берез... В саду множество соловьев, иволг, кукушек и дроздов - прямо благодать! О, если бы я мог думать, что Вы здесь когда-нибудь будете гулять!"

А позже, во Франции, рассказывал навестившему его Фету, соседу по Спасскому, тяжелые, горькие вещи о себе и Полине. Сам себя ненавидел: лишь тогда блаженствовал, когда женщина каблуком наступит ему на шею и вдавит лицо в грязь. Девять месяцев спустя Полина родила сына Поля. Но и по сей день остается тайной, от кого: от Тургенева, от известного художника Ари Шеффера, писавшего ее портрет, или... Еще один удар по нашему классику, драма, воплотившаяся чуть позже, после вечного Рима, "способного до некоторой степени заменить все: общество, счастье, даже любовь", уже здесь, в Спасском, - в "Дворянское гнездо", в "тишайший и христианнейший образ" Лизы, в прощание со старой Россией.

Многое было здесь, в Спасском. В мае 1861 года гостил у Тургенева Толстой (не любили, но влекло их всю жизнь друг к другу - как единство и борьбу противоположностей). Поехали в гости к Фету. Говорили об охоте, рыбалке, о жеребятах и навозе, о России и благотворительности... И вдруг так разругались, что вызвали друг друга на дуэль. Толстой послал домой за ружейными пулями, настаивал на ружьях, а не на пистолетах, чтобы уж наверняка. Вернувшись в Ясную Поляну, записал в дневнике о Тургеневе: "Он подлец совершенный, но я думаю, что со временем не выдержу и прощу его". Что было бы с русской литературой, если б дуэль в самом деле произошла? И тот и Другой были прекрасными стрелками...

Именно от Тургенева Европа узнала о Пушкине, о Толстом. Тургенев, которого называли самым европейским писателем, для которого немецкий, итальянский, английский, испанский языки были родными (с Виардо, например, он говорил по-испански), а что касается французского, то и Золя, и Готье, и Жорж Санд, и Мериме, и Гонкуры, и Доде, и Мопассан восхищались его стилем и признавали, что даже "Флобер не мог состязаться с Тургеневым в вольной простоте речи, ее круглости, естественности, незакованности - дающей более места дыханию жизни"; он, Тургенев (учредивший в Париже первую русскую библиотеку), очень сердился, когда у него спрашивали, не французский ли он писатель, и отвечал, что рассказы свои пишет всегда по-русски! Высоко ценя Флобера, он ругал его за то, что тот плохо понимал Пушкина и Толстого. Яростно спорил с Золя, который утверждал, что любовь к женщине ничем не отличается в существе своем от дружбы или любви к родине - лишь обострена жаждой обладания; Тургенев же был убежден, что любовь - чувство совсем особое, ни на что не похожее и загадочного характера, что "в глазах любимой женщины есть нечто сверхчувственное". Он не только считал, что видит Божество в глазах любимой, но уверен был, что любовь вообще расплавляет человека, заставляет забывать о себе.

Они, эти русские великаны Тургенев и Толстой, мирились и вновь ссорились, и опять мирились - земляки, "две подлинные России, европейская и азиатская". В последнем своем письме незадолго до кончины Тургенев писал Толстому в Ясную Поляну: "Милый и дорогой Лев Николаевич... Выздороветь я не могу, - и думать об этом нечего. Пишу же я Вам, собственно, чтобы сказать Вам, как я был рад быть Вашим современником, - и чтобы выразить Вам мою последнюю, искреннюю просьбу. Друг мой, вернитесь к литературной деятельности! Ведь этот дар Вам оттуда же, откуда все другое... Друг мой, великий писатель Русской земли - внемлите моей просьбе! Дайте мне знать, если Вы получите эту бумажку, и позвольте еще раз крепко, крепко обнять Вас, Вашу жену, всех Ваших, не могу больше, устал".

Серебряным великаном из волшебной сказки называл Тургенева Мопассан. Поймают соловья, писал Бальмонт, он будет петь и в клетке, далеко от родимых лесов, отделенный от родной, от душистой весны. Здесь, в Спасском, незадолго до ухода "этот несравненный соловей, сладкоголосый среди всех птиц, повинуясь веленью вечности, живущей в сердце всех крылатых, спел "Песнь торжествующей любви", и ни у одного народа нет такой красивой песни. И еще за год до смерти этот волшебный сказочник, сказками своими давший неумирающую жизнь всему рассказанному, спел такой гимн русскому языку, что он будет жить до тех пор, пока будет жить русский язык, - значит, всегда..."

Список литературы

Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта http://turgenev.org.ru/