76959-1 (Зеркало Шекспира), страница 6

He was a man, take him for all in all,

I shall not look upon his like again.

Он человек был, человек во всем;

Ему подобных мне уже не встретить.

(I, 2. Перевод М. Лозинского)

Далее будет показана главная причина, приведшая В. Шекспира к мысли, что он может на века остаться единственным человеком, решившим задачу связывания времен. Но и уже из приведенных примеров видно, что он имел основания так думать, поскольку главным для него было быть человеком. Просто его счастье состояло еще и в том, что дар мыслителя у него соединился с даром поэта. Естественно, сыграло свою роль и то обстоятельство, на которое сам В. Шекспир указал в «Гамлете»: нахождение им решения задачи связывания времен – это «удача, нередко выпадающая на долю безумия и которою разум и здравие не могли бы разрешиться так счастливо» (II, 2. Перевод М. Лозинского).

При этом В. Шекспир думал не о себе. О себе и о своем месте в веках он написал в сонете 123. Он думал о тех людях, о которых он написал в ключе сонета 121:

Уж лучше согрешить, чем грешным слыть,

Когда упреки грешников так колки

И радость светлую нельзя продлить,

Чтобы ее не съели кривотолки.

И почему чужой порочный глаз

Меня презреньем должен обдавать,

А соглядатаи, грешнее нас,

Мои восторги скверной называть?

Я – это я. Грехи мои считая,

Грехов не видят в собственной судьбе.

Но путь мой прям, а их везет кривая,

Так пусть меня не судят по себе.

Они хотят весь мир оговорить,

Чтобы тем легче было им царить.

Последнюю строку третьей строфы и ключ сонета В. Шекспир написал так:

By their rank thoughts, my deeds must not be shown

Unless this general evil they maintain –

All men are bad, and in their badness reign.

И все читатели много потеряли, не поняв или не узнав точный смысл этих строк:

По ним, свои дела я должен скрыть в себе:

Ведь лишь твердя: «Все люди плохи»,

Продляют царства над людьми они эпохи.

Потому В. Шекспир и предложил читателям пойти вместе с ним.

V

В надписи под бюстом В. Шекспира в стрэтфордской церкви он сравнивается по гению с Сократом. И в этом можно видеть еще одно свидетельство того, что были все-таки люди, понимавшие смысл творчества и жизни В. Шекспира.

На знакомство В. Шекспира с Сократом указывает уже реплика Башки в пьесе «Бесплодные усилия любви» (V, 2), в которой В. Шекспир полемизирует с Сократом: «…we know what we know – мы знаем, что мы знаем». В пьесе же «Венецианский купец» на свое знакомство с учением Сократа В. Шекспир уже в самых первых строках указывает ясно и открыто:

And such a want-wit sadness makes of me,

That I have much ado to know myself.

Печалюсь я недостаточностью своего ума, из-за которой

Я испытываю большие затруднения в познании самого себя.

Ну как тут не вспомнить Абу-ль-Фараджа: «Глупец не испытывает огорчения от скудости своего ума».

Конечно, люди, читавшие только отдельные произведения В. Шекспира, могут и не согласиться с тем, что переведенные слова В. Шекспира имеют именно такой смысл. Но если не забывать завета Х. Холланда, то можно убедиться, что все творчество В. Шекспира посвящено именно решению задачи, условия которой были выбиты на фронтоне храма в Дельфах: «Познай самого себя».

На это указывает вопиющий, вызывающий анахронизм, допущенный В. Шекспиром в «Зимней сказке», в которой подтверждение невиновности Гермионы приходит от оракула из Дельф. На это имеется прямое указание в «Мере за меру» в ответе Эскала на вопрос о склонностях герцога: «Самая главная – это стремление познать самого себя» (III, 2. Перевод М. Зенкевича). На это указывают слова Вулси в «Генрихе VIII», которыми В. Шекспир подвел итог своей жизни:

Так счастлив… никогда я не был.

Теперь себя познал я…

(III, 2. Перевод Б. Томашевского)

Но никто не заметил и не понял этого даже не потому, что никто не читал и не понял Х. Холланда. Главное здесь заключается в том, что никто из читателей на деле не интересовался, не занимался задачей, решению которой были посвящены жизнь и творчество В. Шекспира. Недаром В. Шекспир указывал в «Троиле и Крессиде» (II, 2):

Цена зависит не от частной воли,

Но столько же от качества самого

Предмета, сколько и от людей, ценящих его.

То есть, возвращаясь к содержанию третьей главы, к моменту написания «Гамлета» В. Шекспир знал и видел, что задачу познания самих себя уже многие века никто перед собой не ставил. И, естественно, у В. Шекспира не было никаких оснований полагать, что в ближайшие века эта задача еще кого-нибудь заинтересует. Что, кстати, последние века и показали. Поэтому он мог с полным основанием написать, что он единственный человек, решивший задачу познания самого себя не только за многие века после ее постановки, но и на многие века вперед. Но он также считал еще, что время решения этой задачи уже пришло, что решение ее всегда своевременно. Поэтому он и написал в «Антонии и Клеопатре»: «Любое время годно для решения назревших дел…»

Кстати, положение В. Шекспира о цене очень высоко ценил один выдающийся экономист и большой почитатель В. Шекспира, к сожалению, не занимавшийся задачей, которую В. Шекспир считал самой важной для всех людей. Поэтому В. Шекспир прямо сказал об этом в «Макбете» (IV, 2) с несвойственной ему откровенностью: «But cruel are the times, when we are traitors, and do not know ourselves.– Но ужасны времена, когда мы предатели, и не знаем самих себя».

Уяснив для себя это обстоятельство, В. Шекспир и приступил к решению этой задачи, начав с того, чего никто, в том числе Сократ, не делал ни до него, ни после него. В произведениях В. Шекспира пословицы и поговорки представлены в количестве, достаточном для того, чтобы не сомневаться в его знании и понимании одной из важнейших из них: «То, что дурак делает в конце, умный делает в начале». Аналогичная русская пословица не менее хлестка: «Когда в хвосте начало, то в голове мочало».

Без сомнения, В. Шекспир знал, что решение любой задачи необходимо начинать с уяснения ее условий. Недаром он в «Двенадцатой ночи» повторил за Сенекой: «…потому что когда не знаешь, куда идти, то заходишь всего дальше» (II, 4. Перевод А. Кронеберга). А в «Мере за меру» (IV, 2) он особо подчеркнул: «…all difficulties are but easy when they are known. – …все трудности становятся легкими, когда они поняты». Но В. Шекспиру было очень важно, чтобы такое его понимание зафиксировалось в памяти читателей, и поэтому он во второй части «Генриха IV» не жалеет слов для его обозначения:

Задумав строить,

Исследовать сперва мы станем почву,

Потом начертим план; когда ж готов

Рисунок дома – вычислить должны,

Во сколько обойдется нам постройка,

Но коль превысит смета наши средства,

Что сделаем? Начертим план жилища

Размеров меньших иль затею бросим.

Тем более в таком великом деле,

Когда хотим разрушить государство

И возвести другое, мы должны

Исследовать и почву и чертеж,

Избрать фундамент прочный, расспросить

Строителей – знать средства наши, можно ль

Врага нам перевесить, а не то

Сильны мы будем только на бумаге,

Владея именами, не людьми;

И мы подобны будем человеку,

Который план строения начертит,

Но, увидав, что не хватает средств,

Оставит недостроенное зданье –

Нагой скелет – на произвол дождей

И на расправу яростной зиме

(I, 3. Перевод Е. Бируковой)

Наверное, В. Шекспир не случайно выбрал пример именно со стройкой. Ведь, действительно, всю свою жизнь человек строит: свой дом, свое общество, свои отношения с людьми, с природой и многие, многие другие отношения. И всегда, прежде чем «строить», нужно вдумываться в условия стоящих перед нами задач. А думать – значит связывать «до» и «после», прошлое и будущее. Как объяснял свои действия Перикл в одноименной драме (I, 2): «…bethought me what was past, what might succeed. – …продумал, что произошло, что воспоследует».

И здесь можно вернуться к сонету 59. Скорее всего, В. Шекспир твердо уверился в том, что никто до него на деле не решал задачу познания самого себя, именно потому, что нигде не нашел даже признаков попыток уяснения условий этой задачи, а нашел только «слова, слова, слова». Кроме того, он убедился в том, о чем, повторяя Гомера, написал в «Троиле и Крессиде» (III, 3):

Никто ни разу не был почитаем

Сам по себе; нас чтут лишь за дары

Слепого случая…

Как зародилось у В. Шекспира понимание условий решаемой им задачи видно уже из слов Бассанио в пьесе «Венецианский купец» (V, 1):

…клянусь тебе твоими

Прекрасными глазами, где себя

Я вижу сам…

Положение, содержащееся в словах Бассанио, получает развитие во второй части «Генриха IV» (II, 3) в словах Леди Перси о своем сыне:

Был зеркалом наш Гарри,

В которое смотрелась молодежь…

И, наконец, окончательно, мысль В. Шекспира выкристаллизовалась в слова Марка Брута в «Юлии Цезаре»:

…ведь себя мы можем видеть

Лишь в отражении, в других предметах.

(I, 2. Перевод М. Зенкевича)

Нашла эта мысль свое отражение и в «Гамлете» в диалоге Гамлета с Озриком. Но наиболее определенно В. Шекспир выразил ее в «Троиле и Крессиде» (III, 3) в диалоге Улисса и Ахилла:

Улисс: Чудак один мне пишет,

Что человек, владеющий дарами

Душевными иль внешними, не может

Познать своих сокровищ до тех пор,

Пока в других они не отразились….

Ахилл: Это

Естественно…

Ведь лишь по отраженью наших взоров

Во взорах тех, кого мы созерцаем,

Мы познаем себя. Понятно все!

Результат своих размышлений В. Шекспир представил широкой общественности во второй сцене пятого акта трагедии «Гамлет». Естественно, это представление отличается не только изобретательностью, но и особенной изящностью. Самым интересным здесь является то, что трудности в восприятии мысли В. Шекспира возникли не у его соотечественников, а у его переводчиков. Поскольку главная мысль В. Шекспира, ради выражения которой, собственно, и написан-то «Гамлет», содержится в диалоге Гамлета с недотепой Озриком, соотечественники В. Шекспира и пролетают ее с лихостью марсовых «Дракона». Переводчики же по роду своей деятельности подходят к тексту более внимательно и потому не могли не споткнуться на следующих словах Гамлета: «I dare not confess that, lest I should compare with him in excellence, but to know a man well, were to know himself».

В книге10 В.И. Пешкова, предложившего свой вариант перевода трагедии «Гамлет», в комментарии к этим словам Гамлета вставшие перед русскими переводчиками трудности показаны достаточно четко:

«Я не так самонадеян сравниваться с ним в отличиях; но ведь, чтобы узнать человека поглубже, нужно познавать его I dare not confess that, lest I should compare with him in excellence; but, to know a man well, were to know himself (выделено В.И.Пешковым – Авт.) Сложное место. АК (В.И.Пешковым приняты следующие сокращения имен переводчиков “Гамлета”: АК – А.И.Кронеберг, КР – в.кн. Константан Романов, Л- М.Л.Лозинский, АР- А.Д.Радлова, М- М.М.Морозов, БП- Б.П.Пастернак – Авт.) Этим знанием я не могу похвастаться, чтобы не равнять себя с ним, так как знать совершенно другого–– значит знать самого себя КР Не дерзаю в этом признаться; ибо хорошо знать другого все равно, что знать самого себя Л Я не решаюсь в этом сознаться, чтобы мне не пришлось притязать на равное с ним совершенство; знать кого-нибудь вполне – это было бы знать самого себя АР Этого бы я не посмел признать, боясь сравнения с ним в высоком искусстве. Чтобы знать человека хорошо, надо знать самого себя М Я не смею этого утверждать, чтобы не сравнивать самого себя с его совершенством. Ведь чтобы знать хорошо другого, нужно прежде знать самого себя БП Не смею судить, чтобы не быть вынужденным с ним меряться. Хотя, вообще говоря, себя вполне узнаешь только из сравнения с другими По смыслу такой перевод, восходящий к высказываниям античных мудрецов (Познай самого себя), вполне приемлем, но вообще-то не обязателен».

Для понимания сути вставшей перед переводчиками трудности, иллюстрируемой приведенным отрывком из книги В.И. Пешкова, в котором все знаки, пробелы и т.п. полностью соответствуют оригиналу, нужно вспомнить одно, ставшее крылатым выражение В. Шекспира: «Краткость – душа ума». Всю же душу своего ума В. Шекспир вложил не только в несколько слов «…to know a man well, were to know himself», но и в одно из них – «himself», поскольку именно оно является ключом к пониманию смысла всех этих слов.

Переводчики, заметно, каким-то образом чувствовали связь этих шекспировских слов со словами «Познай самого себя». Но их смущало именно слово «himself» . Например, в приводившихся выше словах Эскала из пьесы «Мера за меру» такой сложности нет. На вопрос о склонностях герцога он по-английски отвечает так: «One that, above all other strifes, contended especially to know himself». Эти слова с полным на то основанием и с чистой совестью можно так и перевести: «Самая главная – познать самого себя». Смысл понятен: его (герцога) самая главная склонность – понять (его) самого себя». То есть Эскал как-бы отвечает так, как на этот вопрос ответил бы сам герцог.

Но в «Гамлете» Гамлет говорит не за Лаэрта, не пересказывает Лаэрта. Гамлет от своего лица говорит о Лаэрте. Он говорит о том, как можно познать его – Лаэрта. И он говорит о том, что нужно познать, чтобы можно было познать его – Лаэрта. Поэтому любой добросовестный переводчик должен понимать, что в этом контексте слово «himself» нельзя переводить просто словами «самого себя». Вместе с тем, любой здравомыслящий переводчик должен понимать, что знать кого-нибудь вполне, совершенно знать некого человека вовсе не означает вполне, совершенно знать его – Лаэрта.