74886-1 (Богородица)

Богородица

Б. Кисин

Богоматерь, божья матерь, святая дева, дева Мария — издавна образ русской словесности. Появление ее в апокрифах относится к началу христианской эры. Наиболее известны апокрифы «Хождение Б. по мукам» (записан впервые в сборнике Троицкой лавры XII в.) и «Сон Б.». Народное творчество создало из этих апокрифов целый ряд песен, заговоров, стихов, рассказов и т. п., в которых Б. — главное действующее лицо.

Не следует однако думать, что образ Б. явился чем-то новым. Представление о владычественном женском существе уже давно существовало в народном сознании. К образу земли как живого существа, — всеобщей кормилицы, источника силы и жизни, — со временем присоединились еще два образа — зори и громовницы (обе — богини плодородия). Синтезом этих образов явилась богиня плодородия — Лада.

Такое обожествление земли понятно. Славянин-землепашец всецело зависел от нее, в ней была и жизнь и смерть. Слова «жить» и «жито» — от одного корня. При тех отношениях к земле, при земледелии с первобытными орудиями — сохой и бороной — человек ничем не мог влиять на урожай, все было предоставлено на волю случая. Эта роковая случайность заставляла его всячески умилостивлять землю и необъяснимые для него силы природы. Б. так. обр. приняла по наследству уже готовый образ языческой богини. И действительно, более всего Б. почиталась как владычица неба и земли, царица всех царств природы, воздушных явлений (грозы), как подательница плодов земных и в связи с этим — покровительница плодовитости животных и брака людей. В одном заговоре говорится: «Святой Адам жал, Христос семена давал, бог сеял, и матерь божья поливала да всем православным на помин давала». В заговоре о сохранении и размножении скота говорится, что Б. укрывает человека и его скот, «милой, любимой крестьянский живот». Существовал также обычай в Благовещенье ставить образ Б. в кадку с зерном, оставленным для посева, чтобы хлеб дал богатый урожай. А крестьянские девушки обращались к Б. с просьбой дать жениха: «Матушка-покров, покрой сыру землю снежком, меня женишком» и т. п. Следует отметить, что официальная церковь, стремившаяся сочетать церковное понятие о Б. с народным, повторяет языческие верования. «Первобытная, девственная земля... произрастила все разнообразие и великолепие растительной природы. Это является первым указанием на деву Марию».

У древнего славянина, кроме неурожая, кроме засухи, был еще один страшный враг — огонь, который слизывал целые деревни, деревянные дома под соломой. И этот ряд — жара — засуха — огонь, а также гроза, частая виновница пожаров, заставляли опять прибегать к Б., повелительнице стихий. Она получает название «неопалимой купины», горящего, но не сгорающего куста. Икону «Неопалимой купины» выносили во время пожара.

Земля исстари считалась подательницей силы и здоровья. В былине рассказывается, что Илья Муромец, поверженный богатырем на землю, от прикосновения к ней обретает вновь силу (ср. борьбу Геркулеса и Антея в греческой мифологии). Отсюда и Б. стала считаться целительницей всяких болезней и связанных с ними страданий. Особенно обращались к Б. при родах (см. «12 Пятниц» и «Заговоры»).

Любопытна народная картинка XVII в., где Б. является к особенно почитавшему ее клирику и избавляет его от смертной болезни, «стиснув сосцу своя» и окропив уста болящего. Этот необычный способ излечения станет нам понятен, если мы припомним статую халдейской богини Иштар, которая олицетворяла вечное плодородие земли. Иштар представлена в виде нагой женщины, стискивающей руками обе груди, из которых «забьют ключом два источника жизни». Надпись гласит: «Иштар, мать и кормилица, богиня, которая утешает человечество». Это звучит совсем, как о Б. У разных народов богиня плодородия становится утешительницей и помощницей вообще. Одинаковые отношения к земле заставляют одинаково работать фантазию. И к Б. начинают постепенно обращаться за помощью во всем. «Спаси и помилуй ты меня, мать пресвята Б., а живу я в крайней избе на селе». Здесь указывается даже точный адрес, чтобы Б. не ошиблась.

Подтверждение почитания Б. преимущественно в указанных значениях мы находим в иных изображениях Б. — как матери, потерявшей сына. Мы видим, как стираются с Б. все черты божественности лишь только она выступает не в образе земли-кормилицы. Достигая большой глубины и трагизма, описания эти трактуют Б. как человеческий образ. Это уже не всесильная владычица, а придавленная горем женщина, которая совсем как деревенская осиротевшая мать печалится: кто же «ее старость прибережет, кто ее приспокоет». Она недальновидна, и Христос говорит: «Всего ты у бога, матерь, не знаешь, мою живоносную смерть не ведаешь».

Христиански настроенные исследователи возражают против положения, что образ Б. развился из языческого представления. Они указывают на исключительное милосердие Б., которого не могло быть у языческой богини. Но Б. совсем не рисовалась первоначально особенно милосердной, хотя бы в произведениях, возникших на основе «Хождения Б. по мукам». Б. молится за «души грешные, кои с роду матерным словом не бранились», молится за христиан, но не молится за иноверцев. Но когда за прощение грешников требуется вторичное распятие ее сына, она говорит:

«Не жаль мне такого народа многогрешного,

А жаль мне сына своего родимого,

Христа царя богоравного».

Милосердие ее определяется земледельческими нуждами русского крестьянина. Крестьянку, работавшую в воскресный день в поле, очевидно не по нужде, а по жадности, чтобы быть не только «сытой», но и «богатой» (прообраз кулака), Б. наказывает тем, что «весь хлеб дал большой прибыток», только со сжатого в воскресные дни даже «семян не воротили». Кара, оправдывающая как будто представление о милосердии Б. Но у другой женщины за воскресную (неземледельческую) работу «отнялись ноги ее и пригнулись к самому седалищу, и так было два года». В первом случае автор рассказа не мог допустить, чтобы за грехи Б. карала страшной карой, погубив, скажем, весь хлеб, все его «жито», т. е. «жизнь». Во втором же случае наказание слишком жестоко. Весь образ Б. определен таким образом земледельческим характером Руси.

Даже представление о Б. как защитнице от врагов, которое объясняли раньше влиянием исторических событий, в действительности вытекает непосредственно из представления о богине плодородия — подательнице силы и здоровья. Факты исторической действительности определяли только детали (спасение от Тамерлана, от татар и т. д.).

Это подтверждается тем, что у многих народов богиня плодородия была одновременно и богиней войны, например упомянутая выше Иштар. В нашей иконописи, наряду с изображениями Б., поражающей врагов, характерна трактовка ее как богини плодородия. На иконе «Всех скорбящих радости» вокруг Б., разрастаясь из-под ее рук, пышно распускаются цветы. На другой иконе, более позднего происхождения, из-под рук Б. вырастают огромные, вырывающиеся из масштаба всей композиции, пучки злаков. На иконе псковского письма XV в. («Б. — неопалимая купина») цветовое разрешение изображения делает Б. центром. Б. как центр всего живущего изображена на иконе строгановского письма XVI в. «О тебе радуется, обрадованная, всякая тварь». Б. в центре иконы, в круге, среди ангельских и человеческих сил, на фоне города, окруженного деревьями (символ растительности вообще?). Сверху, тоже в круге, изображен бог. Бог выше, он царит, но основа, точка, в которой все собрано, Б., матушка-земля.

В основных чертах образ Б. сохранился неизменным вплоть до революции. «Наша древняя письменность, — говорит Пыпин, — почти не знает хронологии: большая масса памятников оставалась в обращении в течение целых веков, иногда с XI-XII до XVII и даже XIX столетия», даже XX, скажем мы. История делала свое, совершались события — целые перевороты в политической жизни народа, но письменность сохраняла те же традиционные формы. Так напр. «Хождение Б. по мукам» существовало в списках как XII, так и XIX вв. Причина этого постоянства лежит в экономических условиях. «Городская Русь, истощенная собственными грабежами, подбитая передвижкой мировых путей с Черного моря и Днепра на Средиземное море и на Рейн, была окончательно добита татарами и после татарского разгрома... стала той деревенской страной, которою мы привыкли ее видеть» (Покровский).

Деревенская Русь дожила до наших дней с издревле существовавшими способами обработки земли. Сошник XIV в. из музея и сошник XX в. — одни и те же, борона — одна и та же, трехполье — одно и то же. А поэтому и засуха и огонь, уничтожающий соломенные хаты, таковы же, по своему значению, как много веков назад, и все это, определяя сознание, оставляет действенными и полными живого смысла старые образы и представления и особенно образ Б., тесно спаянный, как мы видели, с землей, с хлебом. Б. в ее традиционном, ничуть не изменившемся понимании, встречаем мы и в литературе, близкой нам по времени. Корни творчества многих поэтов, идущих из деревни и от деревни, уходят в вековые традиции. Таковы напр. Кольцов , Есенин , Клюев . У Кольцова страшная для крестьянина дума о хлебе связывается с Б. — «Жарка свеча поселянина пред иконою божьей матери». У Есенина — целый ряд стихотворений с традиционной богородицей, связанной с образами земледелия:

«Кроют зори райский терем,

У окошка божья мать

Голубей сзывает к дверям

Рожь зернистую клевать.

Клюйте, ангельские птицы,

Колос — жизненный полет...».

Но яснее всего непрерывность и неизменность представления о богородице выражены Клюевым:

«Богородица — ваша землица,

Вольный хлеб мужику уроди».

Одно стихотворение из «Песнеслова» он, перечислив различные предметы, кончает так:

«Под порогом зарыт „Богородицын сон“, —

От беды — худобы нас помилует он».

Упомянутый выше «Сон Б.» имел еще в древности значение заговора. Тому, кто его носил с собою, «будет от меня (т. е. от Б.) великая благодать и милость, здравие и благополучие, и на полях большое изобилие и урожай во всяком его хлебе, и на лугах трава и покосы сухие и счастливые будут». И вот в XX в. крестьянин зарывает под порог этот «Сон» с такой же верой и на тот же случай, как его предок чуть не тысячу лет назад. Не только в деревне, но и в городе «Сон Б.» не утратил своего значения. Бабушка у Горького «сказывала наизусть „Сон Б.“, чтобы женщины заучивали его на счастье» («Детство»).

Горький вообще показывает, как цепко укоренился в сознании городского мещанства идущий от деревни образ Б. В том же «Детстве» она «преславная... радости источник, красавица пречистая, яблоня во цвету... сердечушко мое чистое небесное... солнышко золотое». «Богородица всегда была, раньше всего. От нее родился бог... Я любил богородицу... И когда нужно было приложиться к ручке ее... я трепетно поцеловал икону в лицо, в губы» («В людях»).

Деревенская, первобытно-земледельческая Русь отразилась и в сознании людей, и не вышедших непосредственно из ее гущи. У Достоевского в «Бесах» читаем: «Богородица, что есть, как мнишь?» — «Великая мать, отвечаю, упование рода человеческого». — «Так, говорит, Богородица — великая мать сыра-земля есть, и великая в том для человека заключается радость». В этих словах — почти исчерпывающий пересказ народного представления о Б.: образ ее неизме́нен. В одном стихотворении Ф. Сологуба, , где Б. расстилает свое «святое покрывало» над обидевшим ее селом и тем спасает его от гнева Ильи-пророка, все строфы кончаются словами: «Заря-заряница, красная девица, мать пресвятая Б.». Эти слова станут понятными и полными смысла, если припомнить песенное обращение к заре, которая считалась богиней плодородия и сестрой солнца: «Заря — заряница, красная девица, полунощница» и т. д. У А. Блока мы находим:

«О, исторгни ржавую душу,

Со святыми меня упокой,

Ты, держащая море и сушу

Неподвижно тонкой рукой».

Характерно начало этого стихотворения:

«Ты в поля отошла без возврата...»

У него же Б., в одежде, «свет струящей», идет по Куликову полю, и ее «лик нерукотворный» сияет на щите. Здесь уместно вспомнить древний «Стих о Дмитриевой субботе» о той же битве. Б. ходит по «изустланному мертвыми телами» полю и «кадит на мощи православных». И. Бунин в «Бегстве в Египет» употребляет даже обычный прием народного творчества — перенесение библейского события в русскую обстановку: Б. бежит, «в кунью шубку завернув младенца», и дальше ряд картин природы России, с медведями и лосями.

Как защита от врагов, как помощь в победе Б. с особой силой выступает в литературе периода войны 1914–1918. Буржуазия охвачена ура-патриотизмом, и ее литература черпает образы из народного хранилища. Эти образы навеваются «мужицким» характером войны — ведет ее армия, состоящая главным образом из крестьян-землепашцев. А. Белый в стихотворении «Родине» придает России черты Б., «неопалимой купины». У А. Ахматовой «супостат» не разделит нашей земли, ибо

«Богородица белый расстелит

Над скорбями великими плат».

Революция (Февральская) не внесла сколько-нибудь заметного изменения в образ Б. Образ этот по инерции продолжает свой путь, оставаясь старым, со всеми установленными вековой традицией свойствами. Этому способствует то обстоятельство, что коренных изменений в производственных отношениях земледельца Февральская революция не принесла. В стихотворении Э. Германа говорится, что генерал молится Б. о помощи против восставшей «голытьбы». Но «помогла уж другим богородица, запоздала мольба генералова». Б., помогающая пролетариату в революции, — это весьма характерно для данного момента. И. Эренбург , враждебно встретивший Октябрь, выводит Б. со всеми ее атрибутами. У него пресвятая Б., «пронзенная стрелами нашими», поит своею кровью голубицу, чтобы та утолила этой кровью жажду умирающего на площади солдата, который «выстрелил в церковь печальную». Б. просит сказать ему, что «приходит богородица, когда больше ждать уже некого».

Изменились обстоятельства, обстановка, но не образ. После Октябрьской революции происходит коренная перестройка всех отношений, и образ Б. расслаивается. Новая жизнь требует новых не только по содержанию, но и по форме песен. Новые же формы могут быть выработаны только новым бытом, а он еще только складывается тяжело и медленно. И в литературе старые формы приспособляются к новому содержанию. В. Кириллов говорит о свободе: «Свобода — дева огневая» (ср. со старинным изображением Б. в рамке из огня), «ее дыханье — розы рая». Стихотворение о девушке он заканчивает: «О, богородица, поют мои уста: роди веселого и буйного Христа». Ив. Филиппченко говорит о матери, начиная это слово с заглавной буквы:

«На всем Твои черты,