70588-1 (А. Фет и эстетика чистого искусства), страница 8
Описание файла
Документ из архива "А. Фет и эстетика чистого искусства", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "литература" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "остальное", в предмете "литература и русский язык" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "70588-1"
Текст 8 страницы из документа "70588-1"
Фет мог надеяться на сочувственное понимание Полонского, поскольку тот не раз писал ему о его исключительном даре лирика. Сходились они и в оценках молодых писателей, заявивших себя в 80-е годы и им обоим мало знакомых. "Что мы значим для молодого поколенья, - у которого есть свои Надсоны, свои Фофановы, Минские, Ясинские, Чеховы... и проч. и проч. Самые наши имена уже приелись, надоели..." (Полонский - Фету 8 октября 1888 года). И он же спрашивал Фета: "Слыхал ли ты когда-нибудь, что у нас в моде поэт Фофанов, которого раскупают так, как нас с тобой никогда не раскупали" (7 июля 1889 года). "Что касается до меня, то я слишком поверхностно знаком с произведениями Фофанова, - отвечал Фет 14 июля, - и слова мои о нем могут иметь только весьма относительное значение. Поэтическая жилка в нем бесспорна, и я лично, а быть может и другие, можем порадоваться, читая Фофанова, бесследному исчезновению той поганой семинарской гражданской скорби, которой хвост еще под соусом подавался у Надсона Надо быть дубиной, чтобы не различать поэтического содержания Тютчева, Майкова, Полонского и Фета. Но какое содержание у Фофанова? Может быть я ошибаюсь, но мне кажется, что это варьяции на Фетовские темы".
В заключение еще раз заметим: размышляя над судьбами поэзии в эпоху поэтического безвременья, Фет впервые в общем историческом контексте говорит о некотором сходстве своем с Некрасовым как характерном явлении русской лирики второй половины века. Это неожиданное суждение Фета, сближающее его, автора стихотворения "Псевдопоэту", с самым главным лицом его многолетнего художественного противостояния, знаменательно. В отличие от Пушкина и Баратынского он подчеркивает глубокий драматизм ("болезненность") своей поэзии и поэзии Некрасова, проявляющийся в одном случае в грусти, в другом - в проклятиях. Можно понять Блока, не принимавшего определения "болезненная поэзия". Оно и в самом деле не дает возможности увидеть то великое, чем обогатили литературу "поклонник вечной красоты" и поэт "мести и печали". Мы помним, как мечтал о сближении этих традиций А. Григорьев. Соединить их суждено было Блоку.
"О НАЗНАЧЕНИИ ПОЭТА"
Фет был одним из любимых поэтов Блока с юности. В предисловии к циклу стихов, названному словами Фета - "За гранью прошлых дней", Блок писал: "Стихи, напечатанные в этой книжке, относятся к 1898-1903 годам. Многие из них переделаны впоследствии, так что их нельзя отнести ни к этому раннему, ни к более позднему времени. Поэтому они не входят в первый том моих "Стихотворений". Заглавие книжки заимствовано из стихов Фета, которые некогда были для меня путеводной звездой. Вот они:
Когда мои мечты за гранью прошлых дней..."
(Далее стихотворение Фета цитируется до конца. - Л. Р.) [70]
В "Дневнике" К. И. Чуковского есть такая запись (от 7 декабря 1919 года): "Я говорил Блоку о том, что если бы в 16-20 лет меня спросили: кто выше - Шекспир или Чехов, я ответил бы: Чехов. Он сказал: для меня то же самое с Фетом! И Полонский! И стал читать наизусть Полонского" [71].
Любовь и интерес к Фету Блок сохранил до конца дней. На полях трехтомного "Полного собрания стихотворений" Фета (СПб., 1901) и других изданий его произведений находим многочисленные подчеркивания и пометы Блока - результат углубленного, пристрастного чтения [72] . "Занятия Фетом", - отмечает Блок в записной книжке 8 декабря 1919 года [73]. В это же время он работает над статьей "О списке русских авторов" для издательства Гржебина с рекомендацией в возможно большей полноте представить читателю "наследие духовное, которое в огне не горит" [74]. В разделе "Поэзия" сказано: "Кроме поэтов, признаваемых всеми, есть много стихотворцев, каждый из которых создал несколько замечательных вещей и массу произведений, потерявших всякое значение". К числу таких стихотворцев Блок теперь относит и "либерала" Полонского [75]. "Поэтому путь опять-таки должен быть таков: 1) дать в возможно неприкосновенном виде первых и великих и 2) дать много вторых и мелких - всех понемногу" [76]. Несомненно, к числу первых и великих, по убеждению Блока, принадлежал Фет. Именно стихами Фета (и это единственная литературная цитата в статье) Блок стремится обозначить "весь крестный путь русской духовной жизни", который проходит сквозь наше сердце, горит в нашей крови.
По слову Фета:
Как гордость дум, как храм молитвы,
Страданья в прошлом восстают.
"Страданья" - ошибки, падения, взлеты, все добытое человеческой кровью" [77] (Блок цитирует стихотворение Фета "Все, что волшебно так манило...").
Никто ни до, ни после Блока не соотносил так проникновенно трагические мотивы некоторых произведений Фета с темой русской исторической судьбы. Видимо, он считал, что великий поэт "чистого искусства", несмотря на отсутствие социальных и политических сюжетов, может это выразить. Судя по пометам Блока на страницах Предисловия Фета к третьему выпуску "Вечерних огней", он внимательно изучал "эстетические аргументы" Фета [78].
Даже в последние месяцы жизни Блок вдохновлялся, читая наизусть стихи Фета.
В воспоминаниях Н. А. Нолле-Коган рассказано о встрече с Блоком в Москве весной 1921 года, об их прогулке ранним утром по арбатским переулкам к Храму Христа Спасителя. Поначалу Блок был мрачен, но "мало-помалу поэт успокаивался, светлел, прочь отлетали мрачные призраки, рассеивались ночные кошмары, безнадежные думы покидали его. И надо было, чтоб в этой тишине прозвучал какой-то музыкальный аккорд, родственный сердцу поэта, зазвенели, запели бы живые струны в душе его. Вдруг в памяти моей всплыли строфы Фета:
Передо мной дай волю сердцу биться
И не лукавь:
Я знаю край, где все, что может сниться
Трепещет въявь.
Но дальше я вспомнить не могла. Блок улыбнулся и продолжал:
Скажи, не я ль на первые воззванья
Страстей в ответ
Искал блаженств, которым нет названья
И меры нет.
Так прочел он все стихотворение до конца, успокоился и обратно шел уже иным" [79].
По собственному признанию Блока ("Ответ на анкету о Некрасове"), он с детства любил Некрасова: на вопрос "Любите ли вы стихотворения Некрасова?" - ответ: "Да". "Как вы относились к Некрасову в детстве?" - "Очень большую роль он играл". "Не оказал ли Некрасов влияния на ваше творчество?" - "Оказал большое" [80].
Нам важно здесь отметить, что, воссоединив фетовскую и некрасовскую традиции, о чем мечтал в свое время еще А. Григорьев, Блок творчески отменил проблему "Фет или Некрасов?".
Вместе с тем Фет был дорог Блоку не только как великий лирик, открывший новый художественный мир и новые возможности русского стиха, но и как мыслитель, упорно утверждавший идею творческой независимости поэта. Еще в статье 1907 года "О лирике", где Фет назван "умным человеком и хорошим философом" [81], говорится именно о такой независимости: "Так я хочу. Если лирик потеряет этот лозунг и заменит его любым другим, - он перестанет быть лириком. Этот лозунг - его проклятие - непорочное и светлое. Вся свобода и все рабство его в этом лозунге: в нем его свободная воля, в нем же его замкнутость в стенах мира - "голубой тюрьмы". Лирика есть "Я", макрокосм, и весь мир поэта лирического лежит в его способе восприятия Поэт совершенно свободен в своем творчестве..." [82] (Цитата о "голубой тюрьме" - из стихотворения Фета "Памяти Н. Я. Данилевского").
Совершенно по-новому, с большой и трагической остротой вопрос о творческой свободе встал перед Блоком в первые послереволюционные годы. Его тревоги и размышления сконцентрированы в знаменитой речи "О назначении поэта" (1921), где рядом со стихами Пушкина о свободе вдохновения сразу же возникают строки Фета. Эстетическая концепция Блока не только не противоречит фетовской, а как бы вбирает ее в себя: "Поэт - сын гармонии; и ему дана какая-то роль в мировой культуре. Три дела возложены на него: во-первых - освободить звуки из родной безначальной стихии, в которой они пребывают; во-вторых - привести эти звуки в гармонию, дать им форму; в-третьих - внести эту гармонию во внешний мир" [83]. Творчество поэта Блок подобно Фету называет "служением": "Первое дело, которого требует от поэта его служение, - бросить "заботы суетного света", для того, чтобы поднять внешние покровы, чтобы открыть глубину" [84].
"Не будем сегодня, - продолжал Блок - в день, отданный памяти Пушкина, спорить о том, верно или неверно отделял Пушкин свободу, которую мы называем личной, от свободы, которую мы называем политической. Мы знаем, что он требовал "иной", "тайной" свободы. По-нашему, она "личная"; но для поэта это не только личная свобода:
... Никому
Отчета не давать; себе лишь самому
Служить и угождать; для власти, для ливреи
Не гнуть ни совести, ни помыслов, ни шеи;
По прихоти своей скитаться здесь и там,
Дивясь божественным природы красотам,
И пред созданьями искусств и вдохновенья -
Безмолвно утопать в восторгах умиленья -
Вот счастье! Вот права...
Это сказано перед смертью. В юности Пушкин говорил о том же:
Любовь и тайная свобода
Внушили сердцу гимн простой.
Эта тайная свобода, эта прихоть - слово, которое потом всех громче повторил Фет ("Безумной прихоти певца!"), - вовсе не личная только свобода, а гораздо бульшая: она тесно связана с двумя первыми делами, которых требует от поэта Аполлон" [85].
В том же 1921 году, когда была произнесена речь "О назначении поэта", написано последнее стихотворение Блока - "Пушкинскому Дому", где рядом с именем Пушкина вновь возникает память о стихах Фета:
Пушкин! Тайную свободу
Пели мы вослед тебе!
Дай нам руку в непогоду,
Помоги в немой борьбе!
Вероятно, невольно и неосознанно вспомнились Блоку фетовские строки:
В пору любви, мечты, свободы,
В мерцаньи розового дня
Язык душевной непогоды
Был непонятен для меня
................................................
Настало время отрезвляться
И долг велел - в немой борьбе
Навстречу людям улыбаться,
А горе подавлять в себе.
(В цитатах из стихотворения Фета курсив мой. - Л. Р.)
Долгое время, и до, и после Блока, в критике оспаривалось право "чистых поэтов" возводить свою эстетическую родословную к Пушкину, а если оно и подтверждалось, то иногда (как у Писарева) с целью умаления самого Пушкина. В этом смысле позиция Блока имеет принципиально важное значение: по его убеждению, "безумная прихоть" Фета - прямая наследница пушкинской "прихоти" и "тайной свободы". "Безумный" - эпитет, нередко встречающийся у Фета для характеристики творческого состояния, вдохновения, любовного восторга: "Моего тот безумства желал, кто смежал / Этой розы завои, и блестки, и росы, / Моего тот безумства желал, кто свивал / Эти тяжким узлом набежавшие косы..."; "Как богат я в безумных стихах!" или "Рассуждать сегодня стыдно, / А безумствовать - разумно" (стихотворение "Завтра - я не различаю...").
Нередко Фет придавал своей мысли заостренно-гротескное выражение, как, например, в известной статье о Тютчеве: "Кто не в состоянии броситься с седьмого этажа вниз головой, с непоколебимой верой в то, что он воспарит по воздуху, тот не лирик". Слова эти не раз иронически цитировались в современной Фету критике, как будто намеренно игнорировавшей и метафорический характер высказывания, и следующее за ним важное замечание автора: "Но рядом с подобною дерзостью в душе поэта должно неугасимо гореть чувство меры" [86].
Отстаивая свою позицию, Фет оставался непоколебимым. "Кто развернет мои стихи, - писал он почти тридцать лет спустя Полонскому (22 июня 1888 года), - увидит человека с помутившимися глазами, с безумными словами и пеной на устах, бегущего по камням и терновникам в изодранном одеянии. Всякий имеет право отвернуться от несчастного сумасшедшего, но ни один добросовестный не заподозрит манерничанья и притворства". Горько ощущая непризнанность и даже "остракизм", "безумец" гордится искренностью своего поэтического слова.
Сочувственно цитируя слова Фета о "безумной прихоти певца" из стихотворения "Псевдопоэту", Блок, однако, не присоединяется к фетовской критике демократического направления, хотя нелестно отзывается не только о Писареве, но и о Белинском. Его позиция значительно шире. "От дальнейших сопоставлений я воздержусь, ибо довести картину до ясности пока невозможно приговор по этому делу - в руках будущего историка России" [87].
"Приговор" и сейчас еще впереди, если он вообще возможен. Однако возможно и нужно понять не только своеобразие Фета как великого поэта, но и значение некоторых важных сторон его эстетики в их непреходящем значении.
Список литературы
1. Публицистические произведения Фета, опубликованные в 1861-1871 годах на страницах периодической печати, до последнего времени были известны только немногим специалистам. Они впервые были собраны и частично опубликованы в 1992 году ("Новый мир", 1992, № 5, с. 113-160. Подготовка текста, послесловие и примечания Г. Аслановой). Только в 2001 году вышел большой том публицистики Фета, включающий его статьи за период с 1861 по 1871 год: "Заметки о вольнонаемном труде" ("Русский вестник", 1862, № 3, 5), очерки "Из деревни" ("Русский вестник", 1863, № 1, 3; 1864, № 4; "Литературная библиотека", 1868, № 2; "Заря", 1871, № 6), а также (в Приложении) - стихотворения, написанные в Степановке. Сборник имеет первоначальное заглавие "Заметки о вольнонаемном труде" - "Жизнь Степановки, или Лирическое хозяйство" (это заглавие, данное Фетом, было изменено редакцией "Русского вестника"). Сборник издан в серии "Россия в мемуарах". Вступительная статья, составление, подготовка текста В. А. Кошелева. Комментарии В. А. Кошелева и С. В. Смирнова.
2. Белинский В. Г. Полн. собр. соч. и писем в 13 тт. Т. VII. М., 1955. С. 307, 322.
3. Фет А. А. Мои воспоминания. Ч. 1. М., 1890. С. 225.
4. Русское слово. 1859. № 2. С. 66.
5. Все цитаты из стихотворений Фета даются по изданию: Фет А. А. Стихотворения. Библиотека поэта (Большая серия). Л., 1986.