diplom Vysockiy (Онимы Владимира Высоцкого), страница 7

В «Песне о сумасшедшем доме» Высоцкий использует фамилии известных русских писателей 19 века Достоевского и Гоголя:

Куда там Достоевскому с «Записками известными,

Увидел бы, покойничек, как бьют об двери лбы!

И рассказал бы Гоголю про нашу жизнь убогую, -

Ей богу, этот Гоголь бы нам не поверил бы. (71)

Выбор именно этих фамилий неслучаен и лишний раз подтверждает достаточно глубокие знания Владимиром Семеновичем русской литературы. Ведь каждый из авторов в свое время написал «Записки сумасшедшего». Таким образом, двумя «воплощенными» антропонимами Высоцкий дает яркую метафорическую характеристику современной действительности, которую оценивает как сумасшедший дом.

Иногда фамилии известных писателей Высоцкий вводит в свои стихи с целью описания лирического героя:

И вкусы и запросы мои – странны, -

Я экзотичен, мягко говоря

Могу одновременно грызть стаканы –

И Шиллера читать без словаря.

Такое «экзотическое» сочетание «высокого» и «низкого» является характерным и для современного русского человека и для самого Высоцкого.

Однако, в первую очередь он – поэт, точно воспринимающий жизнь, способный ее анализировать из случайностей выводить закономерности. Свидетельством этого является стихотворение «О фатальных цифрах и датах», включающее фамилии поэтов Пушкина, Маяковского, Рембо, Байрона.

С меня при цифре 37 в момент слетает хмель, -

Вот и сейчас – как холодом подуло.

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль

И Маяковский лег виском на дуло…

Задержимся на цифре 37! Коварен Бог –

Вопрос поставил: или – или!

На этом рубеже легли и Байроны, и Рембо, -

А нынешние – как-то проскочили. (264)

Действительно, так тонко уловить и передать трагическую схожесть в судьбах великих поэтов мог только тот, кто сам является одним из них. В жизни и творчестве самого Высоцкого повторились мотивы биографии его великих предшественников. Неслучайно в таких стихотворениях, как «Две судьбы», «Райские яблоки», «Кони привередливые», «Мне судьба – до последней черты, до креста…» и другое поэт обдумывает свой реальный конец, предел своих сил, предел своей жизни. Но у него свой взгляд на это: он не предается мыслям о бессмертии, о собственных заслугах, показывает в стихах не настроение, не состояние, а свое поведение в присутствии смерти. Причем это поведение действительно динамично.

Мне судьба – до последней черты, до креста

Спорить до хрипоты (а за ней – немота)…

Убеждать и доказывать с пеной у рта,

Что – не то это вовсе, не тот и не та!…

Триста лет под татарами – жизнь еще та.

Но под властью татар жил Иван Калита,

И уж был не один, кто один против сто. (413)

В стихотворении поэт свою поэтическую деятельность сопоставляет с жизнью московского князя Ивана Калиты – дальновидного политика периода монголо-татарского ига.

У каждого человека свое в жизни, свой путь по которому он должен достойно пройти и сделать для своей страны все, что в его силах.

Имена/фамилии известных людей, которые Высоцкий вводит в свои произведения, не является суммой энциклопедических знаний об этих лицах. В отдельных случаях – это определенный художественный образ, отражающий концепцию автора, порой уходящую от реальности. В шутливой, ироничной манере автор подает образ гениального художника эпохи возрождения – Леонардо Да Винчи, которого поэт своеобразно характеризует через фамилию другого выдающегося живописца.

Вот испохабились нынче –

Так и таскают в постель!

Ишь Леонардо Да Винчи –

Тоже какой Рафаэль (206)

Иногда поэт использует имена/фамилии известных личностей в текстах своих стихотворений в качестве ярких, подчас неожиданных сравнений. Так, характеризуя лирическую героиню, Высоцкий обращается к знаменитой сказке Метеринка:

Маринка, слушай, милая Маринка,

Далекая как в сказке Метеринка,

Ты – птица моя синяя вдали, -

Вот только жаль – ее в раю нашли! (221)

В стихотворении «Случай» для яркого, точного описания одного из персонажей Высоцкий берет кардинала Франции Ришелье.

Вот он – надменный, словно Ришелье,

Как благородный папа в старом скетче, -

Но это был – директор ателье,

И не был засекреченный разведчик. (275)

Порой аналоги между современностью и историй, проводимые автором, могут иметь исключительный непредсказуемый характер, как в «Одной научной загадке или почему аборигены съели Кука». В шутливой манере повествования звучат серьезные ноты предостережения о том, что «толпа» во все времена может с легкостью расправиться с одним человеком, а потом «переживать» по этому поводу:

А дикари теперь заламывают руки,

Ломают копья, ломают луки,

Сожгли и бросили дубинки и бамбука, -

Переживают, что съели Кука! (265)

Имена знаменитых личностей у Высоцкого могут звучать в разговоре простых людей. Так, например, солдаты подшучивают над своим товарищем во время короткой передышки между боями:

…Шумит окопная братва

«Студент, а сколько дважды два?

Эй, холостой, а правда – графом был Толстой?

А кто евоная жена?»

Не тут встревал мой старшина

«Иди поспи – ты ж не святой, а утром в бой».

В повседневном общении мы порой даже не замечаем, как сравниваем знакомых или малознакомых людей с историческими авторитетами. Но это не может остаться незамеченным для настоящего художника, у которого каждая строчка звучит правдой реальной жизни:

А вы знаете? Мамыкина снимают –

За разврат его, за пьянство, за дебош!

Кстати, вашего соседа забирают, негодяя, -

Помощь, что он на Берию похож! (187)

В стихотворении «Банька по – белому» немного жутковатым юмором окрашено использование имени Сталина, которое создает исключительный эмоционально-художественный эффект.

Сколько веры и лесу повалено,

Сколько изведано горя и трасс!

А на левой груди – профиль Сталина,

А на правой – Маринки анфас. (165)

Не менее интересным представляется и употребление имен известных личностей в функции нарицательных слов.

Товарищи ученные, Эйнштейны драгоценные,

Ньютона ненаглядные, любимые до слез.

В основе такого употребления тенденция к переносу значения, в основе которого лежит прием метонимии. Авторские оценки, возникающие при переосмыслении этих образов, отвлекаются от собственного имени и служат для характеристики персонажей стихотворения.

В онимическом пр-ве поэзии Высоцкого разнообразие и стилистические функции, выполняемые «невоплощенными» именами.

Близкие друзья и просто незнакомые люди не называли поэта Владимир Семенович. К нему обращались просто Володя. Сам Высоцкий не любил официальности при обращении. Можно заметить тогда, когда автор выбирает именования для персонажей своих стихотворений. Среди них мы не найдем ни вежливо «имени+отчества», ни официального «имени+отчества+фамилии». Высоцкий дает имена своим героям такие какие можно услышать в реальной повседневной жизни. В песенный строй его стиха легко укладываются «немелодичные» и «непоэтические» формы:

Мне очень-очень не хватает вас, -

Хочу увидеть милые мне рожи!

Как там Надюха, с кем она сейчас?

Одна? – тогда пускай напишет тоже. (49)

Порою использование тех или иных форм вплотную притерто к житейским обстоятельствам. Например, такой диалог:

«Рядовой Борисов!» - «Я» -

«Давай, как было дело!» - (189)

Однозначно воспринимается, как обращение к солдату вышестоящего по званию офицера, чем в рассуждениях подвыпившего типа:

Считай по нашему, мы выпьем не много –

Не вру, ей-богу, - скажи, Серега! (279)

В забавном диалоге у телевизора:

Ой Вань, гляди какие клоуны!… (329)

Когда читаешь эти стихи, создается впечатление, что до них как бы и не притрагивалось перо поэта. Таково самое первое, может быть поверхностное, впечатление. Впечатление силы от реальности изображаемого.

В выборе имени можно заменить отголоски личного опыта поэта. Так, по поводу написания своего первого стихотворения «Татуировка» Высоцкий вспоминал следующее: «Дело было летом, ехал я автобусе и увидел впереди себя человека, у которого была распахнута рубаха» на груди была видна татуировка – нарисована была очень красивая женщина, а внизу написано: «Люба, я тебя не забуду!» И мне почему-то захотелось написать. Я сделаю песню «Татуировка», только вместо Любы поставил для рифмы Валя:

Не делили мы тебя и не ласкали,

А что любили, так это позади

Я ношу в думе твой светлый образ, Валя,

А Алеша выколол твой образ на груди. (6)

Нельзя не вспомнить о телефонном романе с Парижем. Разговоры между Высоцким и Мариной Влади становятся все взволнованнее и романтичнее. Девушки-телефонистки уже не ограничивают их во времени, заворожено слушая, как «звезда» со «звездою» говорит – и все о любви. Ничего и придумывать не надо – песня слагается сама собой:

Девушка, здравствуйте! Как вас звать? «Тома »

«Семьдесят вторая! Жду, дыханье затая.

Быть не может, повторите, я уверен дома!

Вот уже ответили. Ну здравствуй, это я!» (174)

Выбор неофициальных форм личного имени придает стихотворениям Высоцкого просторечно-разговорный оттенок, и обусловлено это тем, что носители данных имен – представители простого народа. Автор реалистически передает манеру употребления и соотнесенность групп имен с конкретными социальными слоями общества. Сам Высоцкий отмечал: «Героев я не ищу в каждом из нас похоронено по крайней мере тысяча персонажей… Я не знаю, это трудно объяснить, где я беру героев для песен – вот они здесь, вы все здесь передо мной сидите».

Официальные формы имени (Аграфена, Евстигней, Иван, Марья) поэт вводит в свои фольклорные стихотворения. В них оживает нечто важное и неожиданное для русской поэзии индустриального XX века.

Использование данных форм личного имени обогащения языковую структуру его произведений и способствует выражению народного мироощущения. Песни к кинофильму «Иван да Марья» погружают нас в мир старины, рассказывают о нелегком солдатском быте, передают неповторимую атмосферу русской ярмарки, где все поет и все играет:

Подходи народ, смелее!

Слушай, переспрашивай!

Мы споем про Евстигнея

Государя нашего. (311)

Примечательно то, что в данном стихотворении автор использует для именования царя и его дочери имена, которые были свойственны только крестьянской среде. Но это является вполне стилистическим оправданием: стихотворение так и дышит искрометным юмором, но он чувствовал себя абсолютно уверенно в этой стихии «скоморошества и балагурства», которую достоверно воссоздал в этом стихотворении:

В себе представьте сцену,

Как папаша Евстигней

Дочь – царевну Аграфену

Хочет сплавить поскорей

Но не получается

Царевна не сплавляется (311)

Этот культ смеха уходит в глубь народной жизни и сохраняется там веками. В поэзии Высоцкого он нашел выход в «свет», хотя и язык и смех у него не является, строго говоря, фольклорным. Это, скорее всего, искусство поэта – профессионала, редкий пример фольклорного сознания у современного человека. Тут все от народного ума – настроение, интонации, обороты, мыслям. Наверно, только у настоящего русского поэта женихам царской дочери выступает соловей-разбойник, который в своей серенаде величает ее Феней и Груней:

Во лесных кладовых моих уйма товара –

Два уютных дупла, три пенечка гнилых

Чем же я тебе, Груня, не пара?

Чем я, Феня, тебе не жених? (318)

2.3. Стилистические функции мифонимов и поэтонимов.

Мир русской народной сказки всегда привлекал поэта. Но он не копировал сказочные сюжеты, а придумывал свои, оставляя от традиционной сказки нескольких героев. Потому песни-сказки Высоцкого наполнены духом старины и духом современности одновременно. Это единство ограничено и глубоко характеризует менталитет русского человека «Сказочные» обзоры, создаваемые поэтом, занимают особое место в его творчестве. Только у Высоцкого они могут заключать в себе юмористические, комические, сатирические характеристики. Например: Водяной Высоцкого рассказывает о себе следующее:

Я старый больной, озорной Водяной,

Но мне надоела, квартира

Лежу под корягой простуженный, злой,

А в омуте мокро и сыро. (313)

У Лешего обязательно есть Лешачка:

Нету мочи, нету сил, -

Леший как-то недопил –

Лешачку свою бил и вопил… (113)

Вряд ли традиционный сказочный персонаж мог допустить такие «вольности» в своем поведение.

В довольно неприятную ситуацию попал у поэта Оборотень:

Привет, добрый тень, я так – Оборотень