78038 (Лирический герой поэзии шестидесятников), страница 3

Ощущение настолько острое, что оно почти лишает лирического героя способности к действию. Почти. Ибо порыв к действиям он все-таки обнаруживает:

"Надо что-то делать, разморозить тебя, разбить это

зеркало, вернуть тебя в твой мир, твою страну, страну

естественности, чувства, – где ольха, теплоходы,

где доброе зеркало. Онежского озера…Помнишь?

И вероятно, самое поразительное в образной структуре 10 главы, да, пожалуй, и всей поэмы, когда эмоциональная стихия настолько захлестывает поэта, что самые высоты трагедии неразделенной любви оказываются занятыми персонажами из чужого ему "наоборотного мира".

"Модный поэт", а потом и "следующий поэт" из ненавистного окружения любимой заговорили голосом лирического героя Вознесенского:

Матерь Владимирская, единственная

первой молитвой – молитвой последнею –

я умоляю –

стань нашей посредницей.

Неумолимы зрачки ее льдистые.

Я не кощунствую – просто нет силы.

Жизнь забери и успехи минутные,

наихрустальнейший голос в России –

мне ни к чему это!

Видишь – лежу – почернел, как кикимора.

Все безысходно…

Осталось одно лишь –

грохнись ей в ноги,

Матерь Владимирская,

можешь, умолишь, может умолишь!..

В "Молитве", произнесенной "модным поэтом" по просьбе гостей "рвануть" что-нибудь, "чтобы модерново", Вознесенский достигает кульминации лирического чувства. Он как будто забывает о том, что персонаж этот враждебен ему. Лирический герой присутствует на пирушке невидимкой, а именно в этот момент торжества "наоборотного мира" любимая кажется, особенно не доступной, а чувство неудержимо рвется наружу. Вот почему лирический герой поэмы словно бы перевоплощен в другого персонажа ("модного поэта").

И хотя "следующий поэт" читает стихи, из можно разобрать только несколько слов, но этих слов вполне достаточно, чтобы определить источник страсти:

– Заонежье. Тает теплоход.

Дай мне погрузиться в твое озеро.

До сих пор вся жизнь моя –

Предозье.

Не дай бог – в Заозье занесет…

Щемящая, сладостная боль воспоминания первых двух строк и холодок недоброго предчувствия трех следующих… Написано в том же эмоциональном ключе, что и "Молитва". И здесь уже прямая связь с героиней поэмы – Озой.

В "Озе" поэт обнаженно и резко указывает на опасность, оставляет человека с глазу на глаз с нею, подводит его к краю пропасти, чтобы дать ощутить холодок небытия. Идея подобного "противостояния" заключается в том, что бы каждый человек подумал о предотвращении беды, не полагаясь на других, не сваливая ответственность на общество, на государство, на силу общественного прогресса во внешнем мире.

Поэтому человек и появляется в поэме таким беззащитным, потому что он и предстает в образе женщины, для которой "тридцать метров озона – вся броня и защита"

А один – лирический герой – проходит путь прозрения, который должен пройти каждый. Думая о любимой, он думает о человечестве.

Дай мне господи крыльев

не для славы красивой –

чтобы только прикрыть ее

от прицела трясины.

Путь к прозрению осложнен различными обстоятельствами. Поэт знает, что идейки циничного скепсиса имеют хождение и имеют своих апостолов и пророков. Ими удобно прикрывать любую нечистоплотность, в том числе и моральную.

Вот мой приятель лирик:

к нему забежала горничная…

Утром вздохнула горестно, –

мол, так и не поговорили!

Ангел, об чем претензии?

Провинциалочка некая!

Сказки хотелось, песни?

Некогда, некогда, некогда!

Еще одна фантастическая идея овладевает поэтом, идея возвращения вспять, "обратно", идея движения человеческой истории от "финиша к старту". Гротесковая картина заключается монологом историка. Он уверяет, что человечество имеет обратный возраст, что оно идет от старости к молодости. "Начало XX века – бешеный ритм революции!.. Восемнадцатилетие командармов. Мы – первая любовь земли…"

За не сразу угадываемыми символами Вознесенский, тем не менее, возводит стройное здание своей поэмы, связывая воедино нити лирического сюжета, вводя все новые и новые ассоциации. Лирический герой, выслушавший урок историка, снова погружается в мир условных образов, он ищет среди людей свою любимую, он идет навстречу ей.

Ассоциативные связи в "Озе" тянуться не из главы в главу в их арифметическом порядке, они пронизывают поэму.

"Оза" – поэма драматическая, построенная на резких эмоциональных и живописных контрастах. Лирическая тональность вступления контрастирует с гротескным изображением антимира. Но лиризм не единственное средство создания полюса тепла в поэме. Вознесенский находит деталь и через деталь создает настроение. Лаконизм и выразительность детали – характерная черта его стиля – в соединении с лиризмом создают высокую температуру эмоций. Уплотняя образную структуру произведения, поэт ищет синтез, он объединяет выразительную деталь с лирическими строками, дает ее в лирической оправе.

Композиционная сложность "Озы" не дает все же оснований рассматривать ее как некую криптограмму. Только вчитавшись в поэму, можно увидеть, с какой непринужденностью Вознесенский переходит от главы к главе, от лирики к эпосу, от раздумий к гротеску. Можно почувствовать внутреннюю выношенность темы, завершенность замысла. Композиционная сложность не нарочита, она продумана, продиктована стремлением к лаконизму, она может быть воспринята как протест против инфляции слов.

В поэме найдется только две-три главы, в которых цельно и законченно развивается один сюжет, лирический или эпический, все остальные разносюжетны, спрессованы, синтетичны.

Лирико-публицистическое отступление в двенадцатой главе вносит ясность в развитие идеи произведения, ставит точки там, где еще остаются какие-то недомолвки или неясности.

Не купить нас холодной игрушкой,

механическим Соловейчиком!

В жизни главное человечность –

хорошо ль вам? Красиво ль? Грустно?

Край мой, родина красоты,

край Рублева, Блока, Ленина,

где снега до ошеломления

заворажевающе чисты…

Выше нет предопределения –

мир к спасению привести!

Вознесенский проводит читателя через мир обжигающих контрастов, через драматические осложнения личной судьбы лирического героя, его сомнения, раздумья, через тревожное беспокойство за судьбу героини поэмы, через строй уродливых, "наоборотных" человеков, искажающих смысл жизни, говорит о красоте мира и необходимости ее в мире, о красоте отношений между людьми, высокой нравственности, социальном равенстве и свободе.

Оптимистический смысл драматически напряженной "Озы" выявляется трудно. Здесь, в этой главе, он аккумулирован в нескольких строках лирико-публицистического финала и выражен открыто:

Смертны техники и державы,

проходящие мимо нас.

Эти строки завершают главную тему произведения. "Под занавес" поэт еще раз заставляет нас задуматься об авторстве "дневника":

Прощай, дневник, двойник души чужой,

забытый кем-то в дубненской гостинице.

Но почему, виски руками стиснув,

я думаю под утро над тобой?

Ему и хочется отделить себя от лирического героя поэмы, и в то же время он признается, насколько близки ему все оттенки "чужой судьбы, тревог и галлюцинаций!" Мы слышим, как в полифоническом звучании "Озы" выделяется страстный многодиапазонный голос самого Вознесенского.

Подводя некоторый итог, еще раз хочется сказать, что Вознесенский в предыдущих книгах шел к "Озе", он синтезировал в этой поэме сквозные идеи многих стихов, поиски новой образности, он сделал успешную попытку создать свой жанр поэмы, объединяющей особенности разных жанров – от лирики до гротеска.

"Гойя"

Я – Гойя!

Глазницы воронок мны

выклевала ворог, слетал

на поле на Гойя.

Я – Горе.

Я – голос

войны, городов головни

на снег сорок первого года.

Я – голод.

Я – горло

повешенной бабы, чьё тело,

как колокол, било над

площадью голой…

Я – Гойя!

О, грязи

возмездья! Взвыл залпом

на запад – я пепел

незваного гостя!

И в мемориальное небо

вбил крепкие звезды –

как гвозди

Я – Гойя!

Вознесенский делает попытку усилить эмоциональную нагрузку рифмы и для этого переносит ее в начало строки. Однажды он признался, что хотел "вывести теорию современной рифмы из напряженного железобетона на изгиб" "Если воспринимать строку, как провисшую балку балкона, то напряжение идет вначале строки больше, в конце меньше и меньше, – говорит он. – Я попытался сделать это в стихотворении Гойя"

Гипотеза насчет "общих законов", что и говорить смелая, и мы оставим ее до той поры, пока на стыке психологии и металловедения не возникнет новая наука и не скажет своего решающего слова по этому поводу. Комментарии же о строении рифмы очень интересны, и для наглядности надо процитировать хотя бы несколько строк из стихотворения "Гойя":

Я – голос войны,

Я – голод

Я – горло

Я– Гойя

Напряжение строки снижается от начала, от первого рифмового удара, к концу, и сама строка насквозь "прорифмована", она как эхо набата, прозвучавшего вначале. Оркестровка здесь столь насыщена, что внимание целиком захватывает музыка, в ней начинает искать и находить трагический смысл стихотворения.

Цитированные строки почти полностью представляют собою большое распространенное предложение, где звучит сквозная рифма "го": в первой строке мощно, под ударением, во второй две безударных "го" смягчают ударное в слове "года", и потом снова набатный удар колокола

Я – голод

Я – горло

Повешенной бабы.

Кроме ударных "го", набатно звучат открытые "оло", "ло". "Как колокол" образ зрительный и звуковой, образ итоговый, подготовленный зрительными деталями и оркестровкой стиха.

Стихотворение такого рода, как "Гойя", при всей их необычайно сложной ассоциативной структуре, очевидно, нельзя рассматривать как голый эксперимент, они передают сильное внутреннее потрясение, ищущее выхода в необычайных формах.

Список используемой литературы:

1. В. Дементьев "Грани стиха".

2. А. Вознесенский собрание сочинений том I, стихотворения и поэмы.

3. Журнал критики и литературоведения, 1994 год.

4. Ал. Михайлов "Ритмы XX века панорама поэзии".

5. С. Чуприн "Поэзия наших дней, проблемы и характеристики".

– 2 –