folklor v poeme Nekrasova (Фольклорные мотивы в поэме Н.А.Некрасова Кому на Руси жить хорошо)
Описание файла
Документ из архива "Фольклорные мотивы в поэме Н.А.Некрасова Кому на Руси жить хорошо", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "литература" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "остальное", в предмете "литература и русский язык" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "folklor v poeme Nekrasova"
Текст из документа "folklor v poeme Nekrasova"
НОУ «Поиск» МОУ «Средняя школа №37 г. Омска»
ФОЛЬКЛОРНЫЕ МОТИВЫ В ПОЭМЕН.А.НЕКРАСОВА«КОМУ НА РУСИ ЖИТЬ ХОРОШО»Выполнил ученик 10 «Б» класса Ахмеджанов Аскар Проверил учитель русского языка и литературы Сергеева Татьяна Дмитриевна г. Омск 2002-2003 г. |
План.
Гл. I Вступление.
Гл. II Стиль написания поэмы.
Гл. III Творческое использование Некрасовым фольклорных мотивов в
поэме «Кому на Руси жить хорошо».
1 гл. Использование причитаний и песен из книжных источников.
2 гл. Создание собственных произведений с использованием
фольклорной стилистики.
3 гл. Использование других видов фольклорного творчества.
Гл. IV Заключение.
Гл. V Список использованной литературы.
Тема «Фольклор в творчестве Некрасова» неоднократно привлекала к себе внимание исследователей. Тем не менее, я считаю небесполезным еще раз вернуться к ней. В многочисленных исследованиях внимание исследователей было обращено главным образом на изучение текстуальных или стилистических совпадений фольклорных текстов и текстов, принадлежащих Некрасову, на установление «заимствований» и «источников», и т. п. До сих пор, однако, тема не поставлена в литературном плане. Ведь мы имеем дело с художником-мастером. Само собою разумеется, что этот художник-мастер, крупная поэтическая индивидуальность, является вместе с тем социальной фигурой. Некрасов—поэт революционной демократии, и это определяет характер его поэзии. И естественно, было бы интересно исследовать как использует Некрасов фольклорный материал? Какие цели он при этом ставит перед собою? Какой именно фольклорный материал берет Некрасов (не в смысле точного определения источников, а в смысле качественной—художественной и социальной характеристики этого материала)? Что он с этим материалом делает (т. е. какими композиционными приемами вводит его, насколько и как изменяет)? Каков результат его работы (потому что результат этот может не совпадать с субъективными целями художника, т. е. художник может и не суметь осуществить свои задачи)?
Условимся прежде всего, что под фольклорностью мы будем понимать черты традиционного устно-поэтического творчества, а не черты живой, разговорной крестьянской речи. Когда Некрасов писал, например:
Ругательски ругаются,
Немудрено, что вцепятся
Друг другу в волоса...
Гляди — уж и вцепилися!
Роман тузит Пахомушку,
Демьян тузит Луку,
А два братана Губины
Утюжат Права дюжего,
И всяк свое кричит!
то это было весьма «народно» с точки зрения интеллигентного читателя и, конечно, достаточно понятно и доступно для читателя-крестьянина, но о фольклорности говорить здесь не приходится: это не крестьянская поэзия, а крестьянский язык.
Поэма «Кому на Руси жить хорошо» не вполне однородна по своему характеру: если «Пролог», первая часть, «Крестьянка» и «Последыш» рассчитаны почти полностью на крестьянского читателя, то уже в части «Пир на весь мир» есть главы и эпизоды, изложенные совершенно иначе (особенно это приходится сказать о главе IV — «Доброе время — добрые песни»). Для иллюстрации этого можно сопоставить хотя бы две песни из этой части. В главе («Горькое время—горькие песни») есть такая песня («Барщинная»):
Беден, нечесан Калинушка,
Нечем ему щеголять,
Только расписана спинушка,
Да за рубахой не знать... И т. д.
В главе IV можно взять одну из песен Гриши:
В минуты унынья, о родина мать!
Я мыслью вперед улетаю.
Еще суждено тебе много страдать,
Но ты не погибнешь, я знаю... И т. д.
Два различных стиля Некрасова (условно говоря, «народный» и «гражданский»), мне кажется, здесь проявляются достаточно ярко.
Однако в основном поэма написана именно «народным» стилем. В связи с этим стоит и широкое использование в ней фольклора.
Фольклорно-сказочный материал, несомненно, вошел в сюжетную основу поэмы. Так, говорящая пеночка, вмешивающаяся в спор мужиков и обещающая выкуп за птенчика, — образ сказочный. Сказочный мотив также скатерть-самобранка, хотя применение ее в поэме Некрасова совершенно оригинальное: она должна кормить и одевать мужиков во время их странствований.
Избранная Некрасовым сказочная форма развития сюжета открывала перед ним широчайшие возможности и позволяла дать ряд ярких реалистических картин русской действительности; «сказочность» не мешала реализму по существу и в то же время помогала создать ряд острых столкновений (иначе весьма трудно было бы осуществить, например, встречу крестьян с царем).
В дальнейшем собственно фольклорный материал Некрасов особенно широко использует в части «Крестьянка». Однако, различные фольклорные жанры использованы далеко не в равной степени. Особенно широко использованы здесь, во-первых, похоронные причитания (по сборнику Барсова «Причитанья Северного края»), во-вторых, свадебные причитания невесты, в-третьих — лирические семейно-бытовые песни. Некрасов берет главным образом произведения лирического характера, потому что именно в этих произведениях наиболее ярко и эффективно отразились настроения, чувства и думы крестьянства.
Но эти лирические произведения Некрасов нередко превращает в эпическое повествование, причем: сплавляет их в одно целое, создавая тем самым такой сложный комплекс, какого нет и не может быть в фольклоре. Некоторые же песни Некрасов вставляет в повествование именно как песни и иногда приводит их с абсолютной точностью. Так, глава I («До замужества») построена почти целиком на свадебных причитаниях из сборника Рыбникова. В этой связи уместно привести следующую параллель, которая позволяет сделать некоторые выводы.
У Некрасова глава кончается так:
Велел родимый батюшка.
Благословила матушка,
Поставили родители
К дубовому столу,
С краями чары налили:
«Бери поднос, гостей-чужак
С поклоном обноси!»
Впервой я поклонилася —
Вздрогнули ноги резвые;
Второй я поклонилася —
Поблекло бело личико;
Я в третий поклонилася,
И волюшка скатилася
С девичьей головы...
У Рыбникова1:
Повелел мой сударь-батюшка,
Да благословила моя матушка...
...Поставили родители
К дубову столу во стольницы,
К зелену вину в разливщицы.
Я у дубового стола да постояла,—
Во рунах были подносы золоченые.
На подносах были чарочки хрустальные,
Во чарочках хмельное зелено вино
Злодеям чужим чужанинам,
Этым гостям незнакомыим.
И покорила свою младую головушку:
Первой раз я поклонилася,—
Моя волюшка с головушки укатилася,
Другой раз я поклонилася, —
Поблекло мое бело личико,
Третий раз я поклонилася,—
Подрожали мот резвые ноженьки,
Свое род-племя красна девушка посрамила...
Несомненно, Некрасов использовал именно данный текст, так как близость здесь совершенно очевидная. Но автор использовал материал не механически. Мы видим у Некрасова чрезвычайное сжатие всего текста по числу строк. Кроме того, и каждая строка у Некрасова короче соответствующей фольклорной строки (например, у Рыбникова—«К дубову столу во стольницы», у Некрасова—«К дубовому столу»). Это придает стиху Некрасова большую эмоциональную напряженность (фольклорный размер медленнее и эпичнее) и большую энергичность (в частности, важны в этом отношении мужские односложные клаузулы,2 употребляемые Некрасовым, тогда как в фольклорном тексте их нет).
Характерна произведенная Некрасовым перестановка: в фольклорном тексте при первом поклоне укатилась волюшка, при втором—поблекло личико, при третьем — подрожали ноженьки невесты; Некрасов переставляет эти моменты (сначала «вздрогнули ноги резвые», потом «поблекло бело личико», и, наконец, «волюшка скатилася с девичьей головы») и тем придает изложению большую силу и логичность. Кроме того, у Некрасова слова «И волюшка» скатилася с девичьей головы» (с сильной мужской концовкой) завершают повествование Матрены Тимофеевны о девнчьей жизни, тогда как в фольклорном причитании дальше идет длительное продолжение, чем ослабляется значение этого мотива. Так мастер-художник придает большую силу и значимость материалу, к которому он обращается.
В главе II («Песни») песенный материал подается именно в виде песен, иллюстрирующих положение замужней женщины. Все три песни («У суда стоять ломит ноженьки», «Спится мне младенькой, дремлется» и «Мой постылый муж подымается») известны по фольклорным записям (в частности, аналогии к первой и к третьей есть в сборнике Рыбникова, ко второй - у Шейна). Первая песня, по-видимому, построена на основе текста Рыбникова, но значительно сокращена и отточена. Вторую песню Некрасов дал, по-видимому, совершенно точно (или почти точно), но без последнего куплета, в котором муж ласково обращается к жене: тем самым отпадает у Некрасова смягчение темы. Третья песня дана опять-таки весьма точно, но снова без последней части, в которой жена покоряется мужу; и здесь Некрасов избегает смягчающей концовки. Кроме того, песня эта в записях называется хороводной и является игровой: парень, изображающий мужа, в шутку ударяет девушку-жену платком, а после последнего куплета поднимает ее с колен и целует (игра заканчивается традиционным хороводным поцелуем). Некрасов же дает эту песню в качестве бытовой и подкрепляет ею рассказ Матрены Тимофеевны о побоях мужа. В этом четко проявляется стремление Некрасова к показу именно тяжелого положения крестьянства и, в частности, крестьянской женщины.
В этой же главе описание красоты Демушки («Как писаной был Демушка») опирается на текст величания жениху3; и здесь Некрасов производит значительное сокращение текста.
Глава IV («Демушка») в значительной степени построена на основе похоронных причитаний Ирины Федосовой (из сборника Барсова). Часто Некрасов использует конкретный текст причитания; но важен здесь именно текст, который сам по себе позволяет развернуть картину крестьянского быта. Кроме того, мы узнаем таким образом о факте существования похоронных причитаний в крестьянской среде. Такое использование фольклора, в свою очередь, имеет двоякое значение: во-первых, автор отбирает наиболее сильные и яркие в художественном отношении данные и тем повышает эмоциональность и изобразительность своего произведения, во-вторых, фольклорность произведения делает его доступнее для крестьянской (и вообще демократической) аудитории, а именно эта ориентация на демократическую аудиторию характерна для Некрасова. Особенно значительны здесь заимствования из «Плача по старосте», одного из самых, острых в социальном отношении. Некрасов при этом свободно обращается с материалом и вместе с тем несколько видоизменяет его. Особенно показательно сопоставление проклятия судьям у Некрасова и у Ирины Федосовой. Ирина Федосова заканчивает «Плач по старосте» так:
Вы падите-тко, горюци мои слезушки,
Вы не на воду падите-тко, не на землю.
Не на божью вы церковь, на строеньице,
Вы падите-тко, горюци мои слезушки,
Вы на этого злодея супостатово,
Да вы прямо ко ретивому сердечушку,
Да ты дай же, боже, господи,
Чтобы тлен пришел на цветно его платьице,
Как безумьице во буйну бы головушку.
Еще дай же, боже, господи,
Ему в дом жену неумную,
Плодить детей неразумныих,
Слыши, господи, молитвы мои грешные
Прими, господи, ты слезы детей малыих...4
У Некрасова:
Злодея! Палачи!
Падите мои слезыньки,
Не на землю, не на воду,
Не на господень храм.
Падите прямо на сердце
Злодею моему!
Ты дай же, боже, господи,
Чтоб тлен пришел на платьице,
Безумье ни головушку
Злодея моего!
Жену ему неумную
Пошли, детей — юродивых!
Прими, услыши, господи,
Молитвы, слезы матери,
Злодея накажи!..
И здесь Некрасов, следуя своему правилу («чтобы словам было тесно»), значительно сокращает фольклорный текст, не уменьшая, однако, числа строчек: каждая строка, у него гораздо короче, чем у Ирины Федосовой, так как освобождена от «балластных» слов. Вследствие этого меняется ритм: у Ирины Федосовой, при большой внутренней силе, изложение дается медленное и потому сравнительно мало напряженное, у Некрасова же короткие строчки с многочисленными восклицаниями как раз создают большую эмоциональную напряженность (и здесь мужские клаузулы имеют, такое же значение). Кроме того, подхватив из причитания Ирины Федосовой слово «злодея», Некрасов четырехкратным повторением этого слова превращает его как бы в лейтмотив всего проклятия, тем более что слово это звучит в самом начале, а затем в конце каждого смыслового отрезка. Так и здесь подчеркивается и усиливается социальная значимость текста.
В главе V («Волчица»), кроме некоторых мелких заимствований, можно отметить следующую параллель:
У Некрасова: