77644 (Валентин Распутин), страница 2

Носителям народных нравственных ценностей пи­сатель противопоставляет современных «обсевков», нарисованных в весьма жесткой манере. Лишь внука Дарьи Пинигиной наделил писатель более или менее сложным характером. С одной стороны, Андрей уже не чувствует себя ответственным за род, за землю предков (не случайно он так и не обошел родную Ма­теру в свой последний приезд, не простился с ней пе­ред отъездом). Его манит суета большой стройки, он до хрипоты спорит с отцом и бабушкой, отрицая то, что для них является извечными ценностями.

И в то же время, показывает Распутин, «минутное пустое глядение на дождь», завершивший семейную дискуссию, «сумело снова сблизить» Андрея, Павла и Дарью: не умерло еще в парне единство с природой. Объединяет их и работа на сенокосе. Андрей не под­держивает Клавку Стригунову (для писателя харак­терно наделять уничижительными именами и фами­лиями персонажей, изме­нивших национальным тра­дициям), радующуюся исчезновению родной Матеры: ему жалко остров. Более того, ни в чем не соглашаясь с Дарь­ей, он ищет бесед с ней, «ему для чего-то нужен был ее ответ» о сущности и предназ­на­чении человека.

Другие антиподы «старинных старух» показаны в «Прощании с Матерой» совсем иронично и зло. Сорока­летний сын Катерины, болтун и пьяница Никита Зо­тов, за свой принцип «лишь бы прожить сегодняшний день» лишен народ­ным мнением своего имени – пре­вращен в Петруху. Писатель, с одной стороны, ви­димо, обыгрывает здесь традиционное имя балаганного пер­сонажа Петруш­ки, лишая его, правда, той положи­тельной стороны, которая все-таки была у героя народ­ного театра, с другой – создает неологизм «петрухать» по сходству с глаголами «громыхать», «воздыхать». Пределом падения Петрухи является даже не сожже­ние родного дома (кстати, это сделала и Клавка), но из­дева­тель­ство над матерью. Интересно отметить, что от­вергнутый деревней и матерью Петруха стремится но­вым бесчинством привлечь к себе внимание, чтобы хоть так, злом, утвердить свое существование в мире.

Исключительно злом, беспамятством и бесстыдст­вом утверждают себя в жизни «официальные лица». Писатель снабжает их не только «говорящими» фами­лиями, но и емкими символическими характеристи­ками: Воронцов – турист (беззаботно шагающий по земле), Жук – цыган (т. е. человек без родины, без корней, перекати-поле). Если речь стариков и старух выразительна, образна, а речь Павла и Андрея – ли­тературно правильна, но сбивчива, полна неясных для них самих штампов, – то Воронцов и ему подоб­ные говорят рублеными, не по-русски построенными фразами, любят императив («Пони­мать будем или что будем?», «Кто позволил?», «И никаких», «Вы мне опять попустительство подкинете», «Что требуется, то и будем делать. Тебя не спросим»), В финале повести две стороны сталкиваются. Автор не оставляет сом­нений в том, за кем правда. Заблуди­лись в тумане (символика этого пейзажа очевидна) Во­ронцов, Павел и Петруха. Даже Воронцов «затих», «си­дит с опущенной головой, бессмысленно глядя перед собой». Все, что остается им делать, – подобно детям, звать мать. Характерно, что делает это именно Пет­руха: «Ма-а-ать! Тетка Дарья-а-а! Эй, Матера-а!» Впро­чем, делает, по словам писателя, «глухо и безнадеж­но». И, прокричав, вновь засыпает. Уже ничто не мо­жет разбудить его (вновь символика!). «Стало совсем тихо. Кругом были только вода и туман и ничего, кроме воды и тумана». А материнские старухи в это время, в последний раз объединившись друг с другом и малень­ким Колюней, в глазах которого «недетское, горькое и кроткое понимание», возносятся на небеса, равно при­надлежа и живым, и мертвым.

Этот трагический финал просветлен предварявшим его рассказом о царском листвене – символе неувяда-емости жизни. Пожегщикам так и не удалось ни сжечь, ни спилить стойкое дерево, держащее, по пре­данию, на себе весь остров, всю Матеру. Несколько ранее В. Распутин дважды (в девятой и тринадцатой главах) скажет, что, как бы тяжело ни сложилась дальнейшая жизнь пере­селен­цев, как бы ни издева­лись над здравым смыслом безответственные «ответ­ственные за переселение», построившие новый посе­лок на неудобных землях, без учета крестьянского распорядка, – «жизнь... она все перенесет и примет­ся везде, хоть и на голом камне и в зыбкой трясине, а понадобится если, -то и под водой». Человек своим трудом сроднится с любым местом. В этом – еще одно его назначение во Вселенной.

10