77580 (Мы не знаем войны)

Мы не знаем войны

Мы не знаем войны…

Нам она лишь по книгам знакома,

По рассказам и песням

Свидетели дней грозовых,

В ком доныне звучат

Отголоски далекого грома,

Кто прошел этот ад

И случайно остался в живых.

А. Пулькин

Многие из современных писателей были фронтовиками. Вернулся живым и белорусский писатель-фронтовик Василий Быков, шагнувший под смертоносный огонь в семнадцать лет, сменив школу- десятилетку на школу войны. О войне написано много… Но кровоточат раны солдата… И вновь берется он за перо, чтобы рассказать нам правду о партизанских буднях войны.

Да, автоматчик Василий Быков “сам ходил в атаку, стрелял по танкам, молча хоронил друзей, своими руками чувствовал металлическую дрожь пулемета,” поэтому он, зная войну изнутри, выступал против напыщенной героики тех грозных дней, не принимая ни малейшей лжи, неточности. В большинстве произведений о войне солдаты и офицеры были просто безликой массой. И полагалось дружно бросаться в атаку, кричать: “За Родину! За Сталина!” а крупным планом изображались “орлы”, ”чудо-богатыри”; которым все было нипочем: и в огне они не горели, и в воде они не тонули, неуязвимые для пуль и мин. Быков писал: “Полуправда нас измучила… Я был совершенно на другой войне… О своей войне рассказать могу только я сам… По-моему, полезно говорить о чести, о человеческом достоинстве… А главным аргументом должна быть правда, какой бы беспощадной она ни была.”

“Стужа.” Так называется новая книга Василя Быкова.

Вышла книга

В свет,

В эпоху.

К современникам на суд.

Сюжет этой повести прост. Проклятый сорок первый год… Скованный морозом белорусский лес… Холдный, продутый ветрами шалаш… Рассвет. Под одной шинелью спят два человека: Азевич бывший райкомовский работник, и Городилов – районный пркурор, ставший комиссаром партизанского отряда. Егор Азевич просыпается от воцарившейся в шалаше продолжительной тишины и обнаруживает, что Городилов скончался, умер не от пули, от простуды. Так случилось, что, похоронив комиссара, Азевич остался один в лесной глухомани. Что делать дальше? Испытание одиночеством уготовлено многим героям Василя Быкова. Так и здесь Азевич оказывается в ситуации, когда ему приходится действовать без команды и приказа, на свой страх и риск. Он вынужден совершать выбор, принимать решения, плата за которые – жизнь. Тут и раскрывается до конца, кто на что способен.

Партизанскому отряду к зиме пришел конец: кто погиб в схватках с немцами, кто попал в лапы полицаев, а кто, решив, что война проиграна, сам перешел на сторону врага.

Превозмогая холод и смертельную усталость, Азевич бредет наугад, неведомо куда. Он понимает, что надо идти к людям, где-то отлежаться, иначе его, разболевшегося, тоже ждет страшная, мучительная смерть. Но кто знает, что ожидает его на хуторе? Не все выдерживают испытание на честность, стойкость духа, порядочность. Да и самому Азевичу в начале скитаний едва удалось спастись. Хорошо, что проснулся и обнаружил, что хозяина в доме нет, а ведь тот был из своих, из “окруженцев”. Как объяснить предательства? Азевич пытается вспомнить, “кто чем дышал в недавнее предвоенное время, в годы классовой борьбы и разоблачения врагов народа”. Но разве можно дать этому объяснение? Скитается герой от села к селу. Родные места неподалеку – всего-то в десятке километров. Но нет ему дороги в родное село. Чего он боится? В горячем бреду одолевшей его простуды, как кошмаргый сон, вспыхивают эпизоды довоенной жизни. Много зла было сотворено при его участии, его руками. Он принес горе и беду даже в собственный отчий дом. Это он силой загонял в колхозы, выбивал план хлебозаготовок, обрекая народ на голод и нищету. Правда, не по своей воле Егор все это делал, а ради “светлого будущего” безропотно выполнял строгие приказы и распоряжения высокого партийного начальства. Быков пишет об этом так: “Азевич был тем топором, который крушил человеческие жизни, веруя в счастье последующих поколений.” Он был “настоящим большевиком”, твердым и безжалостным к себе и другим. Как тут не вспомнить Миколку, героя другой повести Быкова “Облава”, который с яростным усердием принимал участие в дикой травле собственного отца.

В районное начальство Егор попал случайно. Понравился. Послушный. Исполнительный. Легко научился произносить речи, составленные из газетных передовиц, а главное, умел претворять в жизнь решения партийного руководства по выколачиванию из бедствующих крестьян всего того, что было намечено в “контрольных цифрах”. Вряд ли люди забли причененное им зло.

Пришлось предать Азевичу самых близких: родителей, разбив их хозяйсво, любимую девушку Анелю, отвернувшись от нее после ареста ее отца. Один за другим исчезали из его жизни люди, которых он любил. Постепенно вокруг Азевича образовалась пустота, полоса отчуждения. Но ему так было спокойнее, так как “времена жестокие, поразительность стала государственной манией, а ему надо держать ухо востро”. То, что когда-то делало Азевича неуязвимым, сейчас оборачивалось против него. Не к кому в родном районе обратиться за помощью.

История Азевича в повести Быкова – это не просто история сломанной судьбы. За ней встает картина замороженного, изувеченного сталинскими порядками общества, в котором бесчеловечность и беззаконие приобрели государственный размах, проникли во все сферы жизни.

Повесть В. Быкова “Стужа” не только о войне, не только о страшном в своей жестокости сталинском казпрменно-лагерном режиме, она о человеческой ответственности за происходящее, за будущее. “Каждый отвечает за все!” – вот формула В. Быкова. Да, слаб человек, мало кто выдерживал страшный мороз сорок первого физически, но куда губительнее для людей стужа в человеческом обществе, когода замерзает совесть народная!

Для многих запуганных, заледеневших, замороченных потрясения сорок первого года были началом прозрения, пробуждения. И у Азевича стала “оттаивать” совесть. Он задумался (раньше Егор отгонял эти мысли) о своей и общей ответственности за то, что делали с людьми. И воевать он будет, если выберется из этой переделки, с надеждой, что после войны жизнь изменится, и люди смогут распрямится. Он убеждает себя: “Вечно не может так прдолжаться… народ имеет право на человеческое отношение к себе… Не может быть, чтобы такая война ничему не научила! Нельзя же всегда, всю историю жить в рабстве и унижении.”