77250 (Афоризмы в романе Тургенева Отцы и дети)

АФОРИЗМЫ В РОМАНЕ “ОТЦЫ И ДЕТИ”

Половина стихов “Горя от ума” вошла в пословицы, как и пред­сказывал А. С. Пушкин. О баснях Крылова нечего и говорить. Но в русской литературе существует еще один источник афоризмов — роман И. С. Тургенева “Отцы и дети”. Может быть, это не такой богатый источник, как стихи Грибоедова и Крылова, может быть, афористичность высказываний Базарова и других героев романа не так широко вошла в наш речевой обиход, но и жанр философского романа Тургенева — это не жанр комедии или басни. И все же...

“Природа не храм, а мастерская”. Весь строй романа отрицает эту базаровскую философию. Сам Базаров к концу романа приходит к осознанию своей ошибки. Но фраза осталась, а вторая половина ее (“человек в ней работник”) не раз выдавалась за синоним горьковского “Человек — это звучит гордо”.

Хорошо, конечно, что другое высказывание Базарова, всем из­вестные слова о порядочном химике, не стало руководством к дей­ствию для современных деятелей прогресса. Впрочем... Забытая ныне дискуссия о физиках и лириках в пору научно-технической революции лет двадцать — тридцать назад проходила под этим зна­ком.

Удивительно точно и емко сформулировал Тургенев устами своего героя credo физиологов (Павлова и др.). “Мы с тобой те же лягушки”, — объяснял Базаров дворовым мальчишкам физиоло­гию человека. Зловещий смысл этой фразы, вложенный в нее Тур­геневым, раскрылся в начале XX века, когда “Роковые яйца” и “Собачье сердце” Булгакова показали весь ужас такого подхода к природе и человеку.

Афоризмы Базарова о воспитании человека, о психологии и сложной душевной жизни, которую он в начале своего поприща склонен был отрицать, тоже несут в себе пугающе-пророческий смысл, неясный, конечно, для героя, но предчувствуемый автором. “Люди что деревья в лесу”... Отсюда один шаг до знаменитого: “Лес рубят — щепки летят”. “Ни один ботаник, — как говорил Ба­заров, — не станет заниматься каждою отдельной березой”. Конеч­но, если между древесиной и человеком не усматривается принци­пиальной разницы (а древесина — это ведь даже не лягушка!), всег­да найдется “ботаник”, который пустит на щепки “русский лес”. И пустили.

Так вот, если первобытный человек видел в дереве дриаду, в ручье — наяду, то есть душу, то от физиолога Базарова, не желаю­щего видеть душу в самом человеке, один шаг до какого-нибудь киборга. И вполне в духе этой логики отношение Базарова к любви. У лягушек разве есть любовь? А мы с тобой те же лягушки. Значит, нет таинственных отношений между мужчиной и женщиной. “Mы, физиологи, знаем, какие это отношения”. А женщины... “Свободно мыслят между женщин только уроды”, — считает Базаров. В тота­литарном государстве замечательный герой Тургенева сделал бы ка­рьеру Благодетеля из романа Замятина. Личность отменяется, поэ­тому все — “Мы”. Любовь отменяется, всем выдаются билеты на “физиологические отношения”. Свобода мысли тоже ни к чему. Свободно не мыслят уже ни женщины, ни мужчины. Впрочем, для себя Базаров оставляет некоторую недосягаемую для других высо­ту. Известно его высказывание: “Когда я встречу человека, кото­рый не спасовал бы передо мной, тогда я изменю свое мнение о самом себе”. Значит, “мы с тобой” лягушки, “твари дрожащие”, а Базаров-то, оказывается, “право имеет”, говоря словами другого “сверхчеловека”, который уже не лягушек “распластал”, а челове­ка убил. И для Раскольникова человек тоже был лягушкой, “вошью”. Впрочем, некоторые интересные в анатомическом отно­шении экземпляры таким сверхчеловекам даже очень нравятся.

“Этакое богатое тело! Хоть сейчас в анатомический театр” — так оценивает Базаров прекрасный экземпляр “той же лягушки”. Когда-то мы писали сочинение на тему: “Почему Одинцова не отве­тила на любовь Базарова?” А вы бы ответили на “любовь” индиви­дуума, сладострастно прикидывающего, как лучше пустить вас под скальпель? Как и следовало ожидать, природа сумела отомстить за себя, “лягушка” оказалась не “тварью дрожащей”, а “царевной-ля­гушкой”, тайну которой Базаров не постиг, “спасовав” перед непо­стижимой природой и величием Вселенной. Сообразил герой Турге­нева довольно-таки поздно, что он “атом”, “математическая точка”. Раньше он готов был отказаться даже от неба (“Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть”), а теперь увидел, что “может быть, точно, всякий человек — загадка”. Последний афо­ризм в жизни Базарова — его слова, обращенные к Одинцовой:

“Дуньте на умирающую лампаду, и пусть она погаснет”. Поэтично. И слова эти сказал уже не тот Базаров, который гордо провозгла­шал: “Рафаэль гроша медного не стоит”. И не тот Базаров, который рекомендовал “не говорить красиво”. Страшное, гибельное ослепле­ние, за которое Базаров поплатился жизнью, которое он осознал (недаром последние его слова — перифраз из “Гамлета” — “теперь темнота”) — удел тех, кто посягает на загадку жизни, предсказан­ный автором великого романа.

Но у меня есть любимый герой в этом романе, и есть любимый афоризм. Это, по-моему, ключевые слова произведения, сказанные ключевым героем, Павлом Петровичем.

“Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным”. Об этом и написан роман Тургенева. В романе показано, как потерпела крах передовая теория, выраженная в афоризмах, потому что никакие умники и сверхчеловеки, никакие Чацкие и Базаровы, самые передовые и умные, не смогут понять “живую жизнь”, а тем паче сформулиро­вать ее сущность в двух броских словах.

Как видим, средства выражения авторской позиции в тургенев­ском романе многообразны. Это и композиция произведения, и ав­торские характеристики, и комментарии, и деталь (зачастую симво­лическая), и пейзаж. Мотивы и образы предшествующей литерату­ры (реминисценции из пушкинской поэзии, “Героя нашего време­ни” Лермонтова, баллад Жуковского, даже греческой мифологии) создают своеобразный интертекст (литературный и мифологический контекст) романа, помогающий выявить авторскую позицию. По-разному можно интерпретировать такое, казалось бы, точное, ясное, напоминающее формулу название (“Ни отцы, ни дети”, — остроумно заметила Тургеневу одна читательница).

И все-таки этот роман всегда останется одним из самых загадоч­ных произведений мировой литературы наряду с “Горем от ума” Грибоедова; в этих книгах отражены извечные противоречия чело­веческой жизни — максимализм юности и житейская умудрен­ность, бескомпромиссность и умение прощать, дерзание и философ­ская созерцательность... Что лучше? Ответ на это в вечности, в спо­койствии “равнодушной природы”, в последних, примиряющих строках романа.