20347-1 (Краткий очерк зарождения и первоначального развития русского национального литературного языка (XV-XVII века)), страница 4

51. Замечательно, что Курбский, охранявший церковнославянский язык от русского языка, сам уснащал без всякой нужды свои произведения различными польско-латинскими и польскими словечками, вроде: плювия 'дождь', аер 'воздух', эпистолия 'послание, письмо', сикованция 'обман, клевета', альбо или година 'час', меский (вместо местский от польского mesto 'город') 'городской' и др. Таким образом, Курбский боролся не вообще за "чистоту" церковнославянского языка; он боролся против живой русской речи в литературном языке, не чуждаясь сам лексикона польской шляхты.

52. Понятно, почему идеология господствующего класса всячески стремилась охранять литературный язык от проникновения в него народного языка, живой речи вообще. Оторванный от живой речи литературный язык как нельзя лучше выражал оторванность господствующего класса от народа и узкосословную замкнутость его культуры. Оторванный от живой речи литературный язык отвечал объективным классовым интересам церковных и светских феодалов XV-XVI вв. Охраняя литературный язык от живой речи, они этим самым "охраняли" народ от просвещения. Народная темнота была одним из главнейших оснований их господства.

53. Несмотря на господство церковнославянского языка, родной язык находил свое, хотя и ограниченное, выражение в литературе. В XV-XVI вв. появляются литературные произведения и на русском языке. Число их невелико, но тем драгоценнее они для нас.

54. В начале XV в. была составлена героическая поэма, посвященная одному из крупнейших событий русской истории - Куликовской битве. Название поэмы: "Задонщина великого князя господина Дмитрия Ивановича и брата его Володимира Ондрhевича". Наиболее близкая копия не дошедшего до нас оригинала "Задонщины", хотя в ней нет конца поэмы, относится к 1470 г. Таким образом, и оригинал "Задонщины", и копия ее составлены в XV в., в самый разгар господства церковнославянщины и южнославянского влияния. Автор поэмы вдохновляется образами "Слова о полку Игореве" и народной поэзии, часто использует самый текст "Слова". Церковнославянские элементы в "Задонщине" незначительны. Русские полногласные формы решительно преобладают в ней над неполногласными церковнославянскими (город, ворон, оболоко 'облако', сторожевой, хоробрый, берег, золоченый и др.); собственные имена выступают всегда в полногласной форме (Володимер, Новгород), встречаются такие типичные русские образования, как вотчина, вострый, доселева, одина, есмя (мы) и др. В сжатых и энергичных выражениях автор описывает наступление татар: "выступи (ли) кровавыя оболока, а из них пашють синие молньи. . . сhрые вольци воють. То ти были не сhрые волци: придоша поганые татареве, хотять пройти воюючи, взяти всю землю русскую". В образах, напоминающих былины, рисуется богатырь Пересвhт: "хоробрый Пересвhт поскакиваеть на своемь вhщемь сивцh, свистомь поля перегороди, а ркучи таково слово: лучши бы есмя сами на свои мечи наверглися, нежели намъ от поганыхъ положеным пасти". В стремительном ритме описывается битва: "тогда соколи и кречати, бьлозерскыя истреби борзо за Донъ перелетhша, ударишася на гуси и на лебеди. Грянуша копия харалужныя, мечи булатныя, топори легкие, щиты московьскыя, шеломы немецкие, боданы (кольчуги) бесерменьскыя. Тогда поля костьми насhяны, кровьми полиано..."

55. По-русски написаны путевые записки тверского купца Афанасия Никитина "Хождение за три моря" (XV в.), описывающие его путешествие в Индию, и путевые записки Трифона Коробейникова (XVI в.), описывающие его путешествие в Египет и другие страны. Путевые записки "Хождения" были в старину любимейшим литературным жанром; записки Коробейникова пользовались огромной популярностью и известны больше чем в двухстах списках. "Хождение" Никитина по своему значению в географической литературе стоит на уровне самых выдающихся западноевропейских географических памятников XV-XVI вв.

Афанасий Никитин был образованным, "книжным" человеком, он печалуется о том, что когда его в дороге ограбили, то отняли и книги: "коли мя пограбили, ино книги взяли у мене", в лирических религиозных отступлениях он пользуется церковнославянским языком, но все его изложение написано простою русской речью, как, например: "Есть в томъ Алянде и птица гукукъ, летаетъ ночи (ночью), а кличетъ: "гукукъ": а на которой хороминh съдить, то тутъ человек умретъ, а къто ея хочеть убити, ино у ней изо рта огнь выйдеть..." и т. п. В "Хождении" Никитина встречается много восточных слов, а также целые фразы на различных восточных языках, с которыми он познакомился во время путешествия; одна из них в переводе на русский язык гласит: "Да сохранит бог землю русскую. Боже сохрани ее. В сем мире нет подобной ей земли. Да устроится русская земля".

56. По-русски написаны многие статьи известного "Домостроя" (XVI в.), являющегося сводом правил жизни человека, воспитания детей, домоводства. "Домострой" был составлен, по-видимому, в Новгороде. Но существует его особая московская редакция, принадлежащая протопопу Сильвестру, приложившему к "Домострою" свое "Послание и наказание от отца к сыну". Сильвестр, духовник и ближайший советник Ивана Грозного в период существования "избранной рады", был крупным торговцем и зачинателем в России коммерческого образования. Значение "Домостроя" заключается, между прочим, в том, что как в самом памятнике, так и в "Послании" впервые в русской литературе появляются рассуждения, правда, очень элементарные, по экономическим вопросам. Язык "Домостроя" отличается местами значительной живостью и выразительностью; вот как, например, наставляет хозяин своего слугу, посылая его к чужим людям: "А куды пошлют в добрые люди, у ворот легонько поколотить; а по двору идешь, и кой (кто-нибудь) спросит: "каким дhлом идешь?" - ино того не сказывати, а отвhчать: "Не к тебе аз послан, к кому аз послан с тем то и говорить". А у сеней, или у избы, или у кельи - и ноги грязные отерти, нос высмаркати, да выкашляться, да искусно молитва створити..." и т. д.

57. К XVI в. относится деятельность замечательного публициста Ивана Пересветова. Пересветов, русский по происхождению, побывал за границей, в Польше, Чехии, Венгрии, Молдавии и приехал в Россию из Литвы. Он был образованным человеком и, в частности, прекрасно знал современную ему русскую литературу. Острие его произведений направлено против "вельмож" (бояр); он выступает апологетом абсолютизма, опирающегося на простых "воинников", на военное служилое сословие. В публицистической повести "Сказание о Магмете-салтане" Пересветов яркими красками описывает счастливое положение "воинников" у "Турецкого царя", ставя его политику в пример Ивану Грозному: (царь) "дал им волю и взял их себе в полк, и они стали у царя храбры, лутчие люди, которые у вельмож царевых в неволи были. И как учали быть в воле, в цареви имени, всякий стал против недруга стояти и полки недругов разрывати, смертною игрою играти и чести себе добывати..." Изложение Пересветова отличается литературным мастерством: у него часто встречаются сжатые афористические выражения, заметно ритмизованные и скрепленные рифмой: "как конь под царем без узды, так царство без грозы", "поберегите меня во всем, чтобы нам бога не разгневати ни в чем", "хотя мало царь оплошится и окротеет, ино царство его скудеет", "кто был у них (у вельмож) богат, тот и виноват, да в напрасно у них люди прямые погибали, мученический смерти принимали", "ино таковому смертная казнь бывает, кто цареву заповедь преступает" и др. Пересветов пользуется церковнославянскими элементами в стилистических целях; так, например, в "Сказании о Магмете-салтане" в собственных словах Магомета, отличающихся торжественностью, много церковнославянских слов: "Видите ли яко (как) они (вельможи) богати и лживы, осетили царя вражбами (ворожбами) и уловили его великим лукавством своим и козньми, диявольской прелестью и мудрость и счастие его укратили (укоротили, сократили) и меч его царский обнизили своими прелестными вражбами..." Любопытно, что, употребляя здесь церковнославянскую лексику, Пересветов сохраняет русский грамматический строй: он, например, вовсе не употребляет церковнославянских форм прошедшего времени (аориста), но русские формы с суффиксом -л-, он пишет, таким образом, не осетиша, уловиша и пр., как это было обычно в литературном языке его времени, а осетили, уловили и пр. Пересветов писал по-русски не потому, что он не умел или не мог писать по-церковнославянски, а потому, что он хотел писать именно по-русски. Выражая прогрессивные для своего времени идеи, Пересветов выражал и передовые тенденции в развитии литературного языка.

О ЯЗЫКЕ НАРОДНОЙ ЭПИЧЕСКОЙ ПОЭЗИИ В ХV-ХVII ВЕКАХ

58. Среди бесконечно разнообразных произведений русского народного творчества особо важное место занимает народная эпическая поэзия. В ней с необычайной мощью, в замечательных художественных образах отражены исторические судьбы русского народа. В XV-XVII вв. народная эпическая поэзия переживает замечательный расцвет. На основе былинной традиции, идущей еще из седой старины, создается новый эпический жанр, историческая песня с ее острой политической направленностью.

59. Народное эпическое творчество в XV-XVII вв. отнюдь не было местным, областным. По своему содержанию оно было не "калужским" или "вологодским", а общерусским, национальным. В исторических песнях XVI-XVII вв. получают свое отражение и оценку крупнейшие события отечественной истории - и "взятие Казани и Астрахани в плен", и сибирские походы Ермака Тимофеевича, и народная борьба с польско-литовским нашествием, и восстание Степана Разина. Народное эпическое творчество было общерусским и по своему распространению; песни о Степане Разине пелись, например, по всей России далеко за пределами тех областей, которые были непосредственной ареной его борьбы.

60. Народное эпическое творчество XV-XVII вв. не было "калужским" или "вологодским" и по языку. Творцами и распространителями былин, исторических песен были народные певцы и музыканты, скоморохи, гудочники, гусельники и др. Вышедшие из народа, они несли свои песни в народ. Это были бродячие певцы. Они рассеивались по стране в поисках новых впечатлений и новых слушателей. Их гнали по миру преследования властей и церкви. Они бывали повсюду; их слушали везде; они пели для всех. И в языке своих произведений они стихийно принуждены были избегать и избегали резких областных черт, даже тех, которые были свойственны их собственному говору. Язык народной эпической поэзии XV-XVII вв. строился как общерусский.

61. Власти преследовали народное искусство, потому что в нем был силен элемент социальной сатиры и протест против господствующих классов. Церковь преследовала народное искусство, потому что его полнокровное "мирское" содержание противоречило церковному мировоззрению.

62. Уже при Иване Грозном на церковном соборе в 1551 г., наряду с другими "бесовскими прелестями", осуждалось и проклиналось народное искусство, а скоморошьи "ватаги" приравнивались к бандам разбойников. При Алексее Михайловиче преследование народных певцов превратилось в подлинное жестокое гонение; их ловили, разбивали и сжигали их музыкальные инструменты, а самих ссылали в отдаленнейшие области, на окраины государства.

63. Спасаясь от преследования властей и церкви, народные певцы и сами уходили в глухие, отдаленные от центра места, на далекий север, в Сибирь. Отчасти они продолжали еще свою "бродячую" деятельность. Но это становилось все более трудным. Они оседали на местах, сливались с местным населением. Среди местного населения они находили учеников и продолжателей, которым передавали свое поэтическое мастерство. Эти их уже "оседлые" ученики и продолжатели и. были родоначальниками крестьянских сказителей былин и исторических песен, сохранивших и обогативших искусство народных певцов XV-XVII вв. и донесших его до наших дней.

64. Количество записей народной поэзии, сделанных до XVIII в., ничтожно мало. Все они относятся к XVII в. Некоторые из этих записей не вполне удовлетворительны; они являются скорее пересказами, чем собственно записями; в них нарушен стихотворный размер, в текст внесены книжные слова. Наилучшим качеством отличаются записи, сделанные в 1619-1620 гг. для английского путешественника Ричарда Джемса. По этим и по другим записям мы можем себе составить представление о языке народной поэзии в XVII в.

65. Среди других текстов, записанных для Джемса, имеется отрывок исторической песни о смерти князя Михаила Скопина-Шуйского, события, почти современного записи. Скопин-Шуйский завоевал славу народного полководца в борьбе с польско-литовскими интервентами. Он был отравлен на пиру у князя Воротынского; в смерти Скопина-Шуйского народ обвинял бояр, завидовавших его славе. Вот отрывок исторической песни, записанной для Джемса:

Ино что у нас в Москве учинилося:

С полуночи у нас в колокол звонили.

А росплачутся гости москвичи:

"А тепере наши головы загибли,

"Что не стало у нас воеводы,

Васильевича князя Михаила!"

А съезжалися князи-бояре супротив к ним,

Мстиславской князь, Воротынской,

И между собой они слово говорили,

А говорили слово - усмехнулися: