20282-1 (Зависимость свободы героя от его привязанности: к миру, к месту, к вещам - в произведениях С.Довлатова и Вен. Ерофеева), страница 3

Садится он в темный вагон, прижимая к груди самое ценное и дорогое что у него есть - свой чемодан. Можно подумать, что дорога ему собственная поклажа из-за портвейнов и наливок, фигуристыми бутылками выстроившимися в ряд. Но нет, так же нежно и бережно прижимал он к своему сердцу этот ободранный чемодан даже тогда, когда он был пуст. Чемодан – это все, что накопил он за свою никчемную жизнь. Открыл крышку перед Господом, широко, настежь, как только можно душу свою распахнуть, и выложил все, как на духу: «от бутерброда до розового крепкого за рубль тридцать семь». «Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чем тоскует моя душа» [Вен. Ерофеев 1997:96]. Господь, какой и должен быть, суровый /поэтому в синих молниях/, но и милосердный, великодушно благословляет и разделяет эту Великую трапезу вместе с непутевым Дитем своим, глупым Венечкой.

Скромные и грешные чемоданные пожитки свои доверяет он только Ангелам и Богу. Чемодан – своего рода ориентир героя, по нему он определяет направление собственного движения, почти так же, как и расстояние меряет он не километрами и милями, а граммами и литрами / «с улицы Чехова до подъезда я выпил еще на шесть рублей»/.

Венечка помнит, что «чемоданчик должен лежать слева по ходу поезда» [Вен. Ерофеев:1997]. Чемодан – стрелка указующая, охраняемый Ангелами. А где же он, чемоданчик? Глупые ангелы подвели, не досмотрели, не оправдали Венечкиного доверия, не сочли эту вещицу ценной. Потеряны все ориентиры. Как в страшном, мучительном сне мечется герой по пустому вагону, желая отыскать свой чемодан, утерянный перед самым Покровом /городом Петушинского района/, но нет его. Именно с утратой чемодана /оберега, связанного с внешним миром, компаса/ герой становится еще более уязвимым. И перед ним появляется женщина в черном «неутешимая княгиня», камердинер Петр /предатель – апостол/, полчища Эриний. Все это посланцы темных сил. «Уходя из родных краев, не оглядывайся, а то попадешь в лапы Эриний». Герой не следует пифагорейскому правилу. По одним легендам, они – дочери Земли, по другим – Ночи. Но как бы то ни было, они являются из глубин подземного мира и за плечами у них крылья, а на голове клубятся змеи. Они – воплощенная кара за грехи, никакими силами их не убедишь в собственной невиновности. Посему лучшая защита – не оглядываться, не жалеть о пропавшем чемодане, об угасающем малыше, который умеет говорить букву «ю», о девушке, которая ждет, а лучше винить себя во всех смертных грехах, подставлять правую щеку, когда «съездят по левой», говорить, что предал его семижды по семидесяти и больше, думать о самоубийстве /сорок раз вздохнул глубоко …и все/, утирать слезы и сопли после того, как все грехи твои взвешены, в надежде, что на «тех весах вздох и слеза перевесят расчет и умысел» [Вен. Ерофеев 1997:117]. И после того, как ангелы будут хохотать, а Бог молчаливо покинет тебя, верить в ту Деву–Царицу, мать малыша, «любящего отца /И.Х./ как самого себя», что даже такой, без чемодана, раздавленный душой и телом, ты нужен им. Встань и иди, иди в надежде на то, что двери отверзятся, что зажжется новая звезда над Вифлиемом, что будет рожден Новый Младенец, который будет также кротко и нежно говорить букву «ю», и отыщется твой чемодан, твоя единственная личная вещь, твой крест и грех, который ты должен нести, чтобы достигнуть того светлого города, по которому так долго томился и окончить свой праведный / «правый»/ путь в Настоящем прибежище Рай–Петушки.

Будет долго казаться, что герой все-таки пожалел былое /чемодан/ и оглянулся, как Лотова жена, на горящий город, но это в большей степени доказывает то, что он не будет, как Лот, вспоминать свое прошлое, он будет глядеть прошлому прямо в глаза, как делают это не изгнанники, а примеренные.

Чемодан у Довлатова один из главных героев, это способ закрепить все в одном месте. Вспомним сундук Коробочки, сундучок шмелевского Горкина, шкатулочку Чичикова. А.Белый называет ее «женой» Чичикова – женская ипостась образа /ср. шинель Башмачкина – «любовница на одну ночь»/. Точно Плюшкин, Чичиков собирает всякую дрянь в шкатулочку: афишу, сорванную со столба, использованный билет. Как известно, вещи очень много могут рассказать о своем хозяине. Они могут взять и доказать, что «хозяин» не свободен, он тяготится к прошлому и связан со своим прошлым цепями вещей. Символ свободы – одинокий путешествующий человек. Но путешествующий налегке. Стремящийся уравнять свободу жизни со свободой смерти: когда Александр Македонский умирал, он попросил в крышке гроба сделать два отверстия для рук, чтобы показать миру, что он ничего не взял.

Чемодан у Довлатова – это не только атрибут путешествия, но и выразитель эмоционального отношения к миру. Чемодан – символ предательства и изгнания. Не случайно взгляд бросающей героя Любимой сравнивается с чемоданом: «Наступила пауза еще более тягостная. Для меня. Она-то была полна спокойствия. Взгляд холодный и твердый, как угол чемодана» [Довлатов II 1995:232].

Автор действует на уровне переосмысления: вещь-человек /гоголевская традиция/, вещь-символ /символизм/, человек-символ /традиция постмодернизма/, то есть объединяет в своем прозаическом опыте опыт других эпох.

Но если в традиции постмодернизма путешествие выступает как способ изучения мироздания и души героя, то у Довлатова путешествие – ненужный и тягостный процесс. Получив от автора свободу передвижения, герой мечтает о статике. Сравнивая с произведением Валерии Нарбиковой «…и Путешествие…», мы понимаем, что для нее путешествие – это не только способ передвижения тела, но и полет души: «Однажды в студеную зимнюю пору шел поезд. В купе сидели двое господ. Они ехали в одну и ту же сторону…» – «А где у русского душа?», то есть путешествие – это просто предлог поговорить о человеке, распознать его сущность, путешествие – это проверка на выживаемость и приспособленность к Миру. У Довлатова, например, в «Дороге в новую квартиру» переезд связан с идеей потери и катастрофизма: выцветшие, залитые портвейном обои, безвкусная обстановка, убогие дешевые вещи, человеческое одиночество, - все выносится на обозрение «чужому люду». Когда из дома выносят все вещи, комната начинает напоминать корабль, потерпевший кораблекрушение: обломки грампластинок, старые игрушки… Сотни глаз смотрят на героя через посредство его вещей. Человек вне комнаты выглядит потерянным и обнаженным. Хозяйка дома Варя Звягинцева начала казаться уже совсем немолодой, не такой красивой, а какой-то дешевой и пустой, как и ее мебель. Будто скинули бутафорскую маску и припомнилась таинственная и эксцентричная бунинская героиня / «Дело корнета Елагина»/, живущая в комнате с портьерами в виде крыльев летучей мыши, в мире загадочном и таинственном. Только сразу же после убийства комната начинает казаться неопрятной и жалкой, героиня безобразной и старой, будто после прекрасного бала вещи, отыгравшие блестящую роль, теряют свою силу и духовное содержание: вместо бесценного бриллианта – дешевый стеклярус, вместо красивого лица – несвежий грим. Режиссер Малиновский небрежно бросает фразу, которая полностью характеризует происходящее: Вещи катастрофически обесценивают мир и человека в нем живущего. Переезд уничтожает человека, когда последний пытается захватить с собой целый мир /свой мир/, он не получает на это право.

Однажды Сергей Довлатов сравнил корову с чемоданом: «Есть что-то жалкое в корове, приниженное и отталкивающее в ее покорной безотказности. Хотя, казалось бы, и габариты, и рога. Обыкновенная курица, и та выглядит более независимо. А эта – чемодан, набитый говядиной и отрубями» [Довлатов II 1995:244]. Не намек ли это на тело, которое, как непосильная ноша, тянет человека к искушениям и желаниям? Отказаться ли от вещей, чтобы обрести желанное спокойствие и желанную свободу, или же держаться за них до самой смерти, до самого Конца?

Итак, несвобода человека определяется степенью его привязанности к предметному миру, к конкретному времени и пространству. И эта несвобода не противоречит желаниям героя.

Список литературы

1.Баткин Л. «Неужели вот тот – это я?» // Знамя. – 1995.-№2. – С.189-196.

2. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. – М.: Изд-во «Искусство», 1986. – 444с.

3. Белый А. Символизм как миропонимание. – М.: Изд-во «Республика», 1994. – 528с.

4. Богуславский В.М. Человек в зеркале русской культуры, литературы и языка. – М.: Изд-во «Космополис», 1994. – 238с.

5. Вышеславцев Б.П. Этика преображенного эроса. – М.: Изд-во «Республика», 1994. – 368с.

6. Довлатов С.Д. Собрание прозы в 3-х томах. – С.-Пб.: Изд-во «Лимбус-пресс», 1995.

7. Ерофеев Вен. Оставьте мою душу в покое. – М.: Изд-во А.О. «ХГС», 1997. - 408с.

8. Ерофеев Вик. Русские цветы зла. – М.: Издательский Дом «Подкрва», 1997. – 504с.

9. Жолтовский А.К. Искусство приспособления. // Литературное обозрение. – 1990. - №6. – С.46-51.

10. История современной зарубежной философии. – С.-Пб.: Изд-во «Лань», 1997. 480с.

11. История философии в кратком изложении. – М.: Изд-во «Мысль», 1997. – 590с.

12. Камю А. Творчество и свобода. – М.: Изд-во «Радуга», 1990. – 602с.

13. Касавин И.Т. «Человек мигрирующий»: Онтология пути и местности // Вопросы философии. – 1997. - №7. – С.74-84.

14. Кулаков В. После катастрофы. // Знамя.–1996.-№2. – С.199-211.

15. Под ред. Мотрошиловой Н.В. История фидлософии: Запад – Россия – Восток. – М.: Изд-во «Греко-латинский кабинет» Ю.А.Шигалина, 1995.

16. Малоизвестный Довлатов. – С.-Пб.: Изд-во «Журнал “Звезда”», 1996. – 512с.

17.Нарбикова В. «…И путешествие» // Знамя. – 1996. - №6. – С. 5 -36.

18. Ницше Ф. Человеческое слишком человеческое; Веселая наука; Злая мудрость. – Минск.: Изд-во «Попурри», 1997. – 704с.

19. Орлова Э.А. Введение в социальную и культурную антропологию. – М.: Изд-во МГИК, 1994. – 214с.

20. Подорога В. Феноменология тела. – М.: Изд-во «Ad Marginem», 1995, - 301с.

21. Соловьев В.С. Сочинения в 2-х томах. – М.: Изд-во «Республика», 1988.

22. Фромм Э. Бегство от свободы. – Минск.: Изд-во «Попурри», 1998. – 672с.

23. Шестов Л.И. Сочинения в 2-х томах. – М.: 1993.

24. Шкловский В.Б. О теории прозы. – М.: Изд-во «Советский писатель», 1988. – 194с.

25. Шлайфер Н.Е. Свобода личности и исторический детерминизм. – М.: Изд-во «Высшая школа», 1983. – 95с.