3636-1 (Иван Бунин), страница 2

К тому моменту, когда Ваня Бунин был исключен из гимназии, его семья была на грани разорения. Земля в Бутырках была продана, и Бунины переехали в деревню Озерки, того же Елецкого уезда. В Озерках Бунин провел четыре года. Здесь он начал серьезно работать над словом и "необыкновенно много исписал бумаги", прежде чем решился представить первый опыт в редакцию. "В апреле 1887 года я отправил в петербургский еженедельный журнал "Родина" стихотворение, которое и появилось в одном из майских номеров. Утра, когда я шел с этим номером с почты в Озерки, рвал по лесам росистые ландыши и поминутно перечитывал свое произведение, никогда не забуду" (Собр. соч. Т. 9. С. 260). То же воспоминание запечатлел он и в одном из своих позднейших стихотворений - "Ландыш":

В голых рощах веял холод...

Ты светился меж сухих,

Мертвых листьев... Я был молод,

Я слагал мой первый стих -

И навек сроднился с чистой

Молодой моей душой

Влажно-свежий, водянистый,

Кисловатый запах твой!

"Писал я в отрочестве сперва легко, так как подражал то одному, то другому, - больше всего Лермонтову, отчасти Пушкину, которому подражал даже в почерке, потом, в силу потребности высказать уже кое-что свое, - чаще всего любовное, труднее" (Т. 9, С. 259). Предметом первого увлечения, пережитого писателем, была Эмилия Васильевна Фехнер, служившая гувернанткой в семье его родственников - в "Жизни Арсеньева" она выведена под именем Анхен.

Ранний, чуть видный рассвет,

Сердце шестнадцати лет.

Сада дремотная мгла

Липовым светом тепла.

Тих и таинственен дом

С крайним заветным окном.

Штора в окне, а за ней

Солнце вселенной моей.

Эти стихи тоже были написаны много позже - в 1916 г., а тогда, в 1887 г., почти одновременно со стихами еще гораздо менее искусными - "Над могилой Надсона" и "Деревенский нищий" - появились в печати и первые рассказы Бунина.

"Между тем благосостояние наше, по милости отца, снова ухудшилось. Брат Юлий переселился в Харьков. Весной 1889 г. отправился и я туда и попал в кружки самых завзятых радикалов, как выражались тогда, а пожив в Харькове, побывал в Крыму, о котором у меня еще в детстве составилось самое поэтическое представление и нашел, что ходить верст по сорок в сутки, загорать от солнца и от морского ветра и быть очень легким от голода и молодости - превосходно" (Там же. С. 260). Так началась скитальческая жизнь Бунина, итог которой он подвел в одном из стихотворений эмигрантской поры:

У птицы есть гнездо, у зверя есть нора.

Как горько было сердцу молодому,

Когда я уходил с отцовского двора,

Сказать прости родному дому!

У зверя есть нора, у птицы есть гнездо.

Как бьется сердце, горестно и громко,

Когда вхожу, крестясь, в чужой, наемный дом

С своей уж ветхою котомкой!

"Оседлости не любил Бунин, - вспоминал Б.К. Зайцев, - нынче здесь, завтра уж в Петербурге, а то и в Крыму, или вдруг взяли да уехали они с Найденовым на Рождество в Ниццу - тогда виз не требовалось". (Зайцев Б.К. Молодость. - Иван Бунин. - цит по изд.: И.А. Бунин. Pro et contra. С. 91). Но так было уже в зрелые годы, а бесприютные скитания молодости опять-таки сближают Бунина с Горьким.

"С осени стал работать при "Орловском вестнике", - продолжает Бунин рассказ о 1889 - 1890 гг., - то бросая работу и уезжая в Озерки или Харьков, то опять возвращаясь к ней, и был всем, чем придется, - и корректором, и передовиком, и театральным критиком, что, к счастью, совсем не приставало ко мне. Тут опять сразила меня, к великому моему несчастью, долгая любовь". Предметом этой долгой любви была Варвара Владимировна Пащенко (1870 - 1918), дочь елецкого врача. Хотя фактически она стала гражданской женой Бунина, ее родители были категорически против узаконения их отношений, и в 1894 г. молодая женщина по настоянию родных и по собственному здравому размышлению оставила житейски неустроенного поэта, чтобы связать свою судьбу с более респектабельным молодым человеком, Арсением Николаевичем Бибиковым. Сохранилась часть писем, которые Бунин писал ей в годы их совместной жизни. "Варюшечка! Дорогая моя! Милая! У меня такое страстное желание поскорее назвать тебя женою, так сильно хочется поскорее быть с тобою, чувствовать, что ты моя, целовать твои "вымытые" глазочки и "мои" ненаглядные ножки..." (Бунин И.А. Письма 1885 - 1904 годов. М. 2003. С. 152) - до чего же это не похоже на зрелый стиль Бунина! Понятно, что в старости он уже немного стыдился этих неумело-наивных излияний искреннего чувства, отчего и запрещал публикацию своих писем. Пащенко считается прообразом Лики в "Жизни Арсеньева", однако, хотя совпадение реальной событийной канвы с основной частью фабулы романа очевидно, Бунин упорно отрицал, что Лика - это Варвара Пащенко. На самом деле это и она, и не она. Смерть Лики, которой заканчивается роман, существенно меняет смысл этого образа по сравнению с прототипом. Если практичная Варя Пащенко, быстро растратив пыл первого чувства, стремится устроить дальнейшую жизнь "как у людей" и создает семью с другим, то для Лики с утратой любви (в романе она начинает чувствовать, что Арсеньев охладевает к ней) жизнь становится невозможна и сама собой кончается (она умирает от воспаления легких), - концовка подчеркивает разность психологических, человеческих типов образа и прообраза. Вероятно поэтому Бунин, виртуозно умевший даже в нескольких словах передать внешнее сходство, оставляет портрет Лики акварельно-размытым, подчеркивая лишь молодость, свежесть, женственность. В.Н. Муромцева-Бунина не без оснований считала, что в Лике слились образы всех женщин, которых любил Бунин. Вероятно, это так - притом, что своего "дон-жуанского списка", если у него таковой и был, Бунин никому не открывал. Рассказ "Руся", написанный в 1940 г., заканчивается диалогом главного героя с женой:

"- Что это ты столько пьешь? Это уже, кажется, пятая рюмка. Все еще грустишь, вспоминая свою дачную девицу с костлявыми ступнями?

- Грущу, грущу, - ответил он, непонятно усмехаясь. - Дачная девица... Amata nobis, quantum amabitur nulla..."

– Это по-латыни? Что это значит?

– Этого тебе не нужно знать" (Собр. соч. Т. 7. С. 52).

Amata nobis, quantum amabitur nulla. - "Тобой любимая, как ни одна в мире" - процитированная пламенная строчка Катулла мгновенно возносит героиню рассказа в ранг великих возлюбленных - таких, как Лесбия, Беатриче, Лаура. Последняя из женщин, в которых стараются увидеть "великую возлюбленную" Бунина, писательница и поэтесса Галина Николаевна Кузнецова (1900 - 1976) - его чуткая ученица и умный собеседник, записала в дневнике такой свой разговор с ним: "Говорит, что никогда не мог писать о любви, по сдержанности и стыдливости натуры и по сознанию несоответствия своего и чужого чувства. Даже о таких стихах, как "Свет незакатный", "Морфей" говорит, что они нечто общее, навеянное извне" (Кузнецова Г.Н. Грасский дневник. - Цит. по изд. И.А. Бунин. Pro et contra. С. 120).

Через четыре года после разрыва с Варварой Пащенко Бунин женился на Анне Николаевне Цакни (1879 - 1963) - дочери революционера Н.П. Цакни, русского грека по национальности, жившего в Одессе. "Он говорит, что она была совсем еще девочка, весной кончившая гимназию, а осенью вышедшая за него замуж. - записала со слов Бунина Г.Н. Кузнецова. - Он говорил, что не знает, как это вышло, что он женился. Он был знаком несколько дней и неожиданно сделал предложение, которое и было принято" (Грасский дневник. - Pro et contra. С. 132). Брак оказался несчастливым. У Анны Николаевны была мачеха, постоянно настраивавшая ее против мужа. Не прожив и года, супруги расстались. От этого брака родился сын Коля, умерший в пятилетнем возрасте. Бунин редко видел его и так и не ощутил себя в полной мере отцом.

Первые рассказы Бунина о любви и смерти, прообразующие позднейшие "Темные аллеи" стали появляться только в 900-е - 1910 гг. ("Маленький роман"(1909) "Грамматика любви" (1915), "Легкое дыхание" (1916). А в 90-е он ничем особо не выделялся из ряда начинающих писателей, пишущих о деревне, о народе и о буднях интеллигенции вполне в традициях XIX в. - c христианским состраданием, участием, милосердием. Зрелый Бунин стал жестче и суше - хотя художественно намного совершеннее.

В начале 1890-х гг. он служил в Полтавской земской городской управе - вместе с братом Юлием. В эти годы он сблизился с толстовцами и хотел даже вступить в их общину, поехал в Москву к Толстому и тот сам отговорил его "опрощаться". С Толстого начались литературные знакомства Бунина. В 1895 г. он оставил службу и отправился в Петербург и Москву, чтобы войти в писательскую среду. "Я увидел сразу целых четыре литературных эпохи, - вспоминал он, - с одной стороны - Григорович, Жемчужников, Толстой; с другой - редакция "Русского богатства", Златовратский; с третьей - Эртель, Чехов; а с четвертой - те, которые, по слову Мережковского, уже "преступали все законы, нарушали все черты." (Собр. соч. Т. 9. С. 279). Перед Толстым он всю жизнь благоговел, с Чеховым сблизился и многому у него научился (прежде всего, лаконичности), писателей старшего поколения вспоминал с почтением, а сверстников, за редким исключением, с неприязнью - особенно декадентов. Между тем, в 90-е гг. он довольно тесно общался и с ними, и, судя по его письмам, был настроен вполне дружески.

"Бунин писал тогда стихи и маленькие рассказы. - вспоминал Зайцев - Для толстых журналов лирические и поэтические очерки его, особенно же стихи, не были достаточной "идейными". Он считался "эстетом". Его ценили и печатали, но он не был "свой".

Не свой он оказался и у только что явившихся символистов. Для этих слишком он реалист, слишком любил видимость, жизнь, воздух, краски. Он был сам по себе.

Двух станов не боец,

Но только гость случайный.

Так вступил Бунин на одинокий путь свой, иногда трудный и неблагодарный, но всегда воспитывающий, требующий выдержки, твердости, веры.

Литературное развитие его шло медленно - подобно росту органическому. Цветение, завязь, плод. Как у всякого истинного художника, это свершалось в глубине - и в молчании.

"Наступил новый век, в нем шумели Горький, Андреев, сборники "Знания", символисты, "сексуалисты" (Арцыбашев и др.) - много было оживления и даже как бы кипения в литературной жизни России предвоенной: Бунин занимался не шумом, а искусством" (Зайцев Б.К. Бунин. Речь на чествовании писателя 26 ноября - Pro et contra. С. 408).

Колеблясь между двумя литературными станами, Бунин все же более склонялся к реалистам, был постоянным посетителем телешовских "сред". Н.А. Телешов вспоминал: "Бунин представлял собою одну из интересных фигур на "Среде". Высокий, стройный, с тонким, умным лицом, всегда хорошо и строго одетый, любивший культурное общество и хорошую литературу, много читавший и думавший, очень наблюдательный и способный ко всему, за что брался, легко схватывавший суть всякого дела, настойчивый в работе и острый на язык, он врожденное свое дарование отгранил до высокой степени" (Телешов Н.А. Записки писателя. - Pro et contra. С. 95).

Первые успехи Бунина начались в 1900-е гг. В 1901 г. в издательстве "Скорпион" вышел сборник его стихов "Листопад", за который он в 1903 г. был удостоен Пушкинской премии. Чуть раньше, в 1900 г. в журнале "Жизнь" был опубликован рассказ "Антоновские яблоки", после которого за Буниным надолго утвердилась репутация "певца угасающих дворянских гнезд".

Антоновские яблоки

В этом рассказе уже проявляется вполне зрелая манера Бунина-художника. "Антоновские яблоки" лишены сюжета - это лирическое повествование о жизни дворянских усадеб, отчасти в той стадии, которую довелось застать автору, отчасти - ностальгическая реконструкция прошлого. Личные воспоминания и гипотетические картины минувшего, скрепляются исключительно живым и тонким изображением природы русской деревни. Собственно, природа и является главным действующим лицом рассказа. О ее роли у Бунина писал Ф. Степун: "У него не природа живет в человеке, а человек в природе. Бунинский мартовский вечер не только стоит перед глазами, но и проливается в легкие, его весну чувствуешь на зубу, как клейкую почку" (Степун Ф. Литературные заметки. - Pro et contra. С. 371). И - там же:"Кажется, что все описанное - совсем не описанное, а просто-напросто существующее. Поистине, бунинская проза - Священное Писание самой жизни, не только не искаженное никакими тенденциозными прописями, но как будто бы даже не преображенное характерностью писательского почерка" (Там же, С. 368).

"Есть вещи, которые прекрасны сами по себе - писал сам Бунин, -но больше всего потому, что они заставляют нас сильнее чувствовать жизнь. Красота природы, песня, музыка, колокола в солнечное утро, запахи... Запахи особенно сильно действуют на нас, и между ними есть особенно здоровые и яркие: запах моря, запах леса, чернозема весною, прелой осенней листвы, улежавшихся яблок, сочных и всегда холодных, пахнущих слегка медом, а больше всего - осенней свежестью" (Собр. соч. Т. 2. С. 506).

Разумеется, в эпоху "Буревестника" "Антоновские яблоки" казались анахронизмом. Горький, всегда очень высоко оценивавший талант Бунина, тем не менее писал в письме К.П. Пятницкому: "Я все думаю, следует ли "Знанию" ставить свою марку на произведениях индифферентных людей? Хорошо пахнут "Антоновские яблоки" - да! - но - они пахнут отнюдь не демократично... Ах, Бунин! И хочется, и колется, и эстетика болит, да логика не велит!" (Горький М. Собр. соч. в 30-ти тт. Т. 28. С. 201). Действительно, демократизмом в "Антоновских яблоках" и не пахло. Еще задолго до этого рассказа Бунин писал в письме В. Пащенко, рассказывая о посещении усадьбы брата Евгения: "Вышел на крыльцо и увидал, что начинается совсем осенний дождь. Заря - сероватая, холодная, с легким туманом над первыми зеленями... крыльцо и дорожки по двору отсырели и потемнели. В саду пахнет "антоновскими" яблоками"... Просто не надышишься! Ты ведь знаешь, милый зверочек, как я люблю осень!.. У меня не только пропадает всякая ненависть к крепостному праву, но я даже начинаю невольно поэтизировать его. Хорошо было осенью чувствовать себя именно в деревне, в дедовской усадьбе, с старым домом, старым гумном и большим садом с соломенными валами! Хорошо было ездить целый день по зеленям, проезжать по лесным тропинкам, в полуголых аллеях, чувствовать лесной, холодный воздух!.. Право, я желал бы пожить прежним помещиком! Вставать на заре, уезжать в "отъезжее поле", целый день не слезать с седла, а вечером, с здоровым аппетитом, свежим настроением возвращаться по стемневшим полям домой, в усадьбу, где уже блестит, как волчий глаз на лесной опушке, далекий огонек дома... Там тепло, уютно, освещенная столовая и в ней - Варенька!" (Письма 1885 - 1904 гг. С. 113). Конечно, частное письмо, написанное в двадцатилетнем возрасте любимой девушке, нельзя считать выражением общественной позиции писателя, но кое-что из этих взглядов было у него в крови и обижало даже расположенных к нему людей. А.И. Куприн, с которым Бунин дружил, откликнулся на "Антоновские яблоки" пародией: "И.А. Бунин. Пироги с груздями": "Сижу я у окна, задумчиво жую мочалку, и в глазах моих светится красивая печаль Где ты, прекрасное время пирогов с груздями, борзых густопсовых кобелей, отъезжего поля, крепостных душ, антоновских яблок, выкупных платежей?" (журн. Жупел. СПб. 1906 № 3).

Бунин знал и оборотную сторону дворянской жизни пореформенного периода - бедность и безденежье самих дворян, расслоение и брожение деревни, горькое чувство невозможности повлиять на ситуацию. Бунин был убежден, что у русского дворянина тот же быт и та же душа, что и у мужика. Исследованию этой общей "души" были посвящены многие последующие его повести и рассказы: "Деревня" (1910) и "Суходол" (1912),"Веселый двор" (1911), "Захар Воробьев" (1912), "Худая трава" (1913),"Я все молчу" (1913), в которых немало почти горьковской горькой правды. Как многие его современники, он размышлял о месте России между Востоком и Западом, о вулканической стихии восточного кочевника, спящей в русской душе. В стихотворении "В Орде" он, обращаясь к воображаемой кроткой юной девушке из степного кочевья, матери "Великого Могола", от лица русского человека своей эпохи говорит: