2872-1 (Романы Б. Акунина и классическая традиция), страница 7
Описание файла
Документ из архива "Романы Б. Акунина и классическая традиция", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "литература" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "остальное", в предмете "литература и русский язык" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "2872-1"
Текст 7 страницы из документа "2872-1"
А. Данилевский недоброжелательно отметил назойливость булгаковского пласта в «Пелагии и красном петухе» (Данилевский А. Б. Акунин и Благая Весть // Русский журнал. 2003. 20 марта. — http: // www.russ.ru/krug/kniga/200303320_ dan.html). Но безотносительно к претензиям Бориса Акунина на роль «нового евангелиста» (в сем его уличает рецензент) нельзя не отметить, что педалирование цитат — вообще черта акунинской поэтики, а отнюдь не частный случай «Пелагии и красного петуха».
4) «Классичность» и «культурность» (принадлежность к «высокой» или «серьезной» словесности), — вообще говоря, конечно, не одно и то же. Но в случае Бориса Акунина уклонение от поэтики «низкопробной» массовой беллетристики обеспечивается и питается связью (не важно, мнимой или реальной, важно, что декларируемой) с традициями XIX века.
5) Борис Акунин: «Я беру классику, вбрасываю туда труп и делаю из этого детектив». Интервью Т. Хмельницкой // Мир новостей. 1 июля 2003. № 27 (497). С. 29.
6) Там же.
7) Петрановская Л. Актуальное лето // Русский язык. 2001. № 22.
8) Напомню высказывание умного следователя в одном из рассказов Карела Чапека 1920-х годов: воруют обычно профессионалы, а убийство чаще всего совершает кто-нибудь из знакомых. Благодарю И. Кукулина за указание на эту фразу, а также на консультации при написании примечаний 16, 35 и 38.
9) Определение «герметический» на самом деле указывает на герметизм, замкнутость пространства действия в романе (борт океанского парохода) — и более ни на что.
10) При этом, однако же, сочинитель внешне вполне «историчен»: он добросовестно заимствует сведения о настоящем князе Долгорукове (включая такие детали, как влияние на московского градоначальника его лакея) из книги В.А. Гиляровского «Москва и москвичи». Оттуда же родом городовой по прозвищу Будочник из «Любовника Смерти»; его прототип — городовой Рудников с тем же прозвищем.
11) Для понимания современного политического подтекста этой подковерной борьбы необходимо вспомнить и о вражде федеральной Москвы и Москвы московской из-за поста главного столичного милиционера, и о том, что Юрий Михайлович не сразу подружился с Владимиром Владимировичем. (Напомню, что роман «Статский советник» создавался в конце 1990-х годов.)
12) Вероятно, лом в «Коронации» — отнюдь не простая предметная деталь, а, как и почти всё у Бориса Акунина, знак интертекстуального следа. Проговорка об этом злосчастном ломе подвела француженку-преступницу потому, что в русском языке есть пословица «против лома нет приема». Его (приема то бишь) у мадемуазель Деклик и не нашлось. Кроме того, лом, упоминанием о котором выдала себя преступница, — типично русское орудие производства и борьбы. Фандорин с Зюкиным не случайно пытались открыть дверь именно этим незатейливым предметом: так русские француженку одолели.
13) Я никак не могу согласиться с мнением Л. Данилкина, утверждающего, что «даже ради двойного гонорара неутомимому Б. Акунину не стоило печатать два наспех спроворенных романа. Нужно было хотя бы свести их в один, который просто за счет размашисто выписанной интриги мог бы выглядеть вполне прилично — как последняя “Пелагия”. Жалко, на самом деле, что все так получилось» (Данилкин Л. Любовница смерти // http://www.afisha.ru. — Москва — Книги. Опубликовано: 04.07.2001).
14) Борис Акунин: «Я беру классику, вбрасываю туда труп и делаю из этого детектив». Интервью Т. Хмельницкой. С. 29.
15) Григорий Чхартишвили: «“Б. Акунин” позволил мне жить так, как хотелось». Интервью Ольге Кабановой (Известия. 2003. 22 декабря). На вопросы журналистки: «Верите ли Вы сами, что “Алмазная колесница” может быть последним Вашим детективным романом? И в Вашей ли власти закончить проект “Б. Акунин” и совершить литературное самоубийство?» — автор «Алмазной колесницы» ответил, как обычно, уклончиво: «Ну, при чем тут самоубийство? Я просто хочу взять отпуск. Я честно отработал беллетристическую пятилетку и, согласно Конституции, имею право на отдых. Мне нужно набраться новых впечатлений и новых сил, чтобы выйти на качественно иной уровень. Или понять, что это у меня не получится, — и тогда, наверное, сменить жанр».
16 ) «Алмазная колесница» — буддийская сутра, на основе которой была разработана, в частности, система воспитания и поведения ниндзя.
17) Марк Липовецкий рассматривает «акунинский» проект как пример постмодернистской стратегии и как показательный случай «массовизации» русского литературного постмодерна (Липовецкий М. ПМС (постмодернизм сегодня) // Знамя. 2002. № 5).
18) Интервью Анне Вербиевой (Независимая газета. 1999. 23 декабря).
19) Шкловский В. Новелла тайн // Шкловский В. О теории прозы. М., 1929. С. 25—42; ср.: Щеглов Ю.К. К описанию структуры детективной новеллы // Жолковский А.К., Щеглов Ю.К. Работы по поэтике выразительности: Инварианты — Тема — Приемы — Текст. М., 1996. С. 103—104.
20) Из интервью Бориса Акунина Анне Вербиевой (Независимая газета. 1999. 23 декабря).
21) Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса. Критика творчества Б. Акунина (http:// www.chudinova.com.ru/id14_8.html).
22) Варламов А. Стерилизатор // Литературная газета. № 3 (5818). 2001. 17—23 января.
23) Басинский П. Штиль в стакане воды. Борис Акунин: pro et contra // Литературная газета. № 21 (5834). 2001. 23—29 мая.
24) Ср. замечание С. Дубина, справедливо усматривающего в «японскости» Эраста Петровича дань жанру, а не идеологии: «...Фандорин, в принципе, не многим менее героев Бушкова или Незнанского подходит под образ противостоящего жестокому миру “крутого мужика” с самурайским кодексом чести» (Дубин С. Детектив, который не боится быть чтивом. [Рецензия на книгу «Особые поручения»] // НЛО. 2000. № 41. С. 413).
С. Дубин точно подметил, что акунинский проект адресован читателям разного культурного уровня одновременно. Можно смело добавить — и разных идеологических пристрастий. Мнение Павла Басинского об адресации создателя Фандорина и Пелагии только к «заклятым либералам» (которые будто бы его только и читают всласть) не подтверждается грандиозным успехом акунинских романов: такое число «идеологизированных» читателей в нашем Отечестве еще попробуй найди!
25) Басинский П. Космополит супротив инородца // Русский журнал. 2003. 31 декабря. — http: //www.russ.ru/krug/kniga/20031231_pb.html.
26) Имя Мыльникова, — по-видимому, предмет комической игры. В переводе с греческого оно означает «благовоинственный», στρατιος («воинственный») — эпитет Зевса как бога войны и воинства. Акунинский же персонаж неизменно терпит неудачи и поражения в преследовании неуловимого японского шпиона.
27) В случае с воссозданием проклятых Богом городов наблюдается, естественно, не подлинное соответствие событиям наших дней, а соотнесенность с веяниями современности.
28) О «либеральных» обвинениях в адрес Бориса Акунина и об их несправедливости подробно писал М. Трофименков (Трофименков М. Дело Акунина // Новая русская книга. 2000. № 4). Автор точно отметил, что «Коронация» — анти-«Сибирский цирюльникъ», но меру акунинского «либерализма», по-моему, немного преувеличил.
29) Сергей Костырко (Костырко С. Самоидентификация в «блевотном дискурсе» // Русский журнал. 2004. 27 января. — htpp: // www.russ.ru/culture/literature/ 20040127_sk.html), полемизируя с Басинским, указал на неприемлемость идеологического критерия при оценке и интерпретации художественных текстов. Впрочем, представляется, что его позиция тоже уязвима. С одной стороны, С. Костырко абсолютизирует противопоставление культуры (и изящной словесности) и идеологии: зависимость от идеологии, хотя и не прямая, есть даже в «высокой» литературе! С другой же стороны, несимпатичную ему литературу «нового соцреализма» (адептом коей он называет Басинского) критик судит все-таки именно как идеолог-либерал.
30) Между прочим, дневник Коломбины напоминает реальный известный дневник почти того же времени, принадлежащий Марии Башкирцевой. (За это наблюдение я признателен А.А. Блокиной.) Искренние и глубоко индивидуальные пафос и экзальтированность дневника Башкирцевой, получившего известность в культуре Серебряного века, превращаются в штамп в тексте Коломбины. Недолгая любовь Маши Мироновой-Коломбины к Пете (он же пушкинский Петр Гринев и символистский Пьеро) проецируется на любовь Марии Башкирцевой к графу Пьетро Антонелли. Слова, коими Башкирцева повествует об охлаждении к Пьетро («Я отбыла свой срок и теперь свободна... до новой “мобилизации”. Наверное, я смогу полюбить лишь того, кто заденет мое самолюбие, польстит моему тщеславию»; «Итак, вы видите — я вовсе не любила Пьетро! Я даже не была влюблена. Потом я была совсем близка к тому, чтобы полюбить... Но вы знаете, каким ужасным разочарованием это кончилось» [Башкирцева М. Дневник. М., 1999. С. 220, 270]), Коломбина добросовестно «переписывает» в свой дневник.
31) При этом Грин становится жертвой сложной словесной игры, которую ведет с ним сам Борис Акунин. Себя железный террорист видит или хочет видеть «светло-серым», как дамасская сталь, хотя и обнаруживает с неудовольствием проступающую сентиментальную голубизну. Однако его партийная кличка-псевдоним (усеченная фамилия народовольца Гриневицкого) по-английски означает «зеленый» (green). Этот цвет не предусмотрен в этико-психологической палитре знаменитого террориста — по крайней мере в применении к себе самому. На отечественном жаргоне, на языке фарцовщиков, «грины» (то есть «зеленые») — американские доллары. А в расхожем современном представлении террористы борются не за идею, а за длинный-предлинный бакс. Так образ рыцаря террора Грина, преломляясь в кривом зеркале нашего времени, превращается в образ зловещего наемного убийцы. Сам Грин об этих махинациях сочинителя, конечно, не ведает, хотя и «знал, что его кличка по-английски значит “зеленый”». Ну, так он до самого конца не подозревал и о провокации Пожарского, совершавшего грязные убийства чистыми руками пламенных революционеров — и самого Грина в первую очередь.
Вероятный пример «межъязыковой» и «междуязыковой» игры (весьма изощренной!) — фамилия Линд, под которой таится до своего изобличения мадемуазель Деклик. В немецком существует слово «linde» — женского рода, что можно прочитать как указание на истинный пол таинственного и неуловимого преступника; «linde» означает «липа» (дерево), а в русском языке одно из значений этого слова (точнее, омоним «липы — дерева») — «подделка, фальшивка». Так что сведущему в немецком читателю дается шанс догадаться: а доктор-то поддельный! (На эту параллель сочинителю сего текста указала А.А. Блокина, за что я ей весьма признателен.)
Мало того. В немецком же языке есть и прилагательное «lind», означающее «мягкий, теплый, приятный, нежный». Кому, как не женщине, пристали эти эпитеты?
32) Толстой Л.Н. Собрание сочинений: В 22 т. М., 1980. Т. 5. С. 201.
Между прочим, возможно, именно из «Войны и мира» «прокрался» в роман «Статский советник» жандармский офицер Смольянинов, видящий своей целью служение закону и благу. В толстовском романе имеется масон, «ритор» Смольянинов, приготовляющий Пьера Безухова к вступлению в братство, уведомляя, что цель масонов — «всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире» (т. 2, ч. 2, гл. III [Толстой Л.Н. Указ. изд. Т. 5. С. 82]). По воле акунинской иронии — масонская ложа превратилась в жандармское управление.
33) «Клубное имя» у мистически мнительного немца тоже «блоковское»: «Розенкранц» перекликается с мистикой масонов-розенкрейцеров (и с драмой Блока «Роза и крест»), а переводится как «венчик из роз», — вероятно, намекая тем самым на поэму «Двенадцать».
34) Сочинения двух поэтов написаны не Борисом Акуниным, а С. Гандлевским и Л. Рубинштейном, о чем и уведомляется читатель: «Автор благодарен Сергею Гандлевскому и Льву Рубинштейну, которые помогли персонажам этого романа — Гдлевскому и Лорелее Рубинштейн — написать красивые стихи».
35) Криминальный предприниматель — однофамилец современного киноактера Гоши Куценко (Гоша — экранное имя), ставшего известным благодаря ролям бандитов в боевиках.
36) Особый случай — романы, построенные на параллелизме-чередовании событий прошлого и настоящего: «Алтын-толобас» (конец XVII века и наши дни) и «Внеклассное чтение» (исход XVIII столетия и современность). Прошлое и в них «аукается» с настоящим, и оба почти одинаково жутки. Наши дни оказываются «хуже» и «страшнее» не столько качественно, сколько количественно. Если в XVII веке над «Либереей» Ивана Грозного был убит всего один человек, то в наше суровое время тайник остались охранять целых два трупа («Алтын-толобас»).
37) Из интервью Марине Муриной (Аргументы и факты. № 44 [1045]. 2000. 1 ноября).
38) Но все-таки именно почти клевещет. Победин здесь действует как герой интеллигентско-либерального мифа о государственниках-консерваторах-погромщиках, и этот миф подвергается «развенчанию-развинчиванию», нисходя до ничтожной роли простой сюжетной мотивировки. См. на сей счет вышеприведенное «Отступление об идеологии».
Кроме того, Акунин сознательно смешивает два исторических сюжета: деятельность Победоносцева и известное «дело вотяков» начала ХХ века, — представителей вотяков (ныне этот народ называется удмуртами), напомню, ложно обвиняли в языческих ритуальных убийствах, и защищал их в печати В.Г. Короленко. Читатель же «Нового литературного обозрения» вспомнит при чтении истории о сектантах еще и книгу Александра Эткинда «Хлыст» (М.: НЛО, 1998) — о роли сектантов и слухах о сектантах в культуре начала ХХ века, — наверняка Георгию Чхартишвили известную.
39) Е. Чудинова (Чудинова Е. Смерть Статуи Ахиллеса) расценила прочтение аббревиатуры «Б.Г.» Долгоруким — «бэ гэ», а не «буки глаголь» — как очевидную и нетерпимую ошибку господина сочинителя. Однако же, независимо от того, помнил ли автор «Статского советника» о названиях букв в старой азбуке (почти наверняка помнил!), ему была важна не историческая достоверность, а ассоциации с Борисом Гребенщиковым.
40) Невзирая на сугубую условность «XIX века» в акунинских романах, рецензенты нередко отмечали как симпатичное свойство сочинителя именно воссоздание атмосферы «той эпохи» и точность деталей (напомним — неотъемлемый признак реализма по Ф. Энгельсу). См., например: Вербиева А. Акунин умер, да здравствует Акунин! Последний из романов про Фандорина, первый — про Пелагию. [Рецензия на романы «Коронация» и «Пелагия и белый бульдог»] // Независимая газета. 2000. 18 мая. Д.В. Шаманский (Шаманский Д.В. Plusquamperfect (о творчестве Б. Акунина) // Мир русского слова. 2002. № 1) хвалит автора «фандоринского» цикла за талантливое воссоздание атмосферы старого времени. С. Дубин назвал достоинством акунинской прозы «отказ от реалий сегодняшнего дня с их разборками и коррупцией на всех уровнях общества» (Дубин С. Детектив, который не боится быть чтивом. С. 413). Оказались напрочь забыты и политическое убийство популярнейшего генерала, и связанные с ним интриги («Смерть Ахиллеса»), и маньяк-убийца из «Особых поручений», и богатый урожай «жмуриков», которому позавидовать могут Данил Корецкий или Алексей Воронин.