41432 (The Taming of the Shrew), страница 2

КАТАРИНА Луна, конечно.

ПЕТРУЧЧО Ты лжешь: благословенное то солнце.

КАТАРИНА Благословен господь, да, это солнце;

И скажите – не солнце, так не солнце.

Изменчива луна, как ваша мысль.

Чем назовете, тем оно и будет

И тем должно для Катарины быть.

ПЕТРУЧЧО Вперед, вперед! Так шар катиться должен,

А не взбираться по наклону вверх.

Но тише! Кто-то к нам сюда идет.

Входит Винченцьо

Синьора, добрый день; куда идете?

Скажи мне, Кет, да говори по правде:

Видала ли ты девушку свежее?

Румянец спорит с белизною на щечках!

Какие звезды в небе так сияют,

Как эти глазки на лице небесном? –

Красавица, еще раз - мой привет! –

Кет, поцелуй за красоту сеньору.

КАТАРИНА Прелестная и юная девица,

Such war of white and red within her cheeks!
What stars do spangle heaven with such beauty,
As those two eyes become that heavenly face?
Fair lovely maid, once more good day to thee.
Sweet Kate, embrace her for her beauty's sake.

KATHARINA

Young budding virgin, fair and fresh and sweet,
Whither away, or where is thy abode?
Happy the parents of so fair a child;
Happier the man, whom favorable stars
Allot thee for his lovely bed-fellow!

PETRUCHIO Why, how now, Kate! I hope thou art not mad:

KATHARINA Pardon, old father, my mistaking eyes,
That have been so bedazzled with the sun
That everything I look on seemeth green:
Now I perceive thou art a reverend father;
This is a man, old, wrinkled, faded, wither'd,
And not a maiden, as thou say'st he is.

Pardon, I pray thee, for my mad mistaking.

Куда идешь и где ты обитаешь?

Хоть счастливы родители твои

Еще счастливей тот, кому светила

Судили в жены милые тебя!

ПЕТРУЧЧО Как! Что с тобою, Кет? В уме ли ты?

Ведь это старец сморщенный и дряхлый,

А не девица, как говоришь.

КАТАРИНА Прости меня, старец, - обозналась я:

От солнца я ослепла совершенно,

В глазах пошли зеленые круги.

Теперь я вижу: ты почтенный стариц;

Прости, пожалуйста, ошибку мне.

Katharina’s

Fie, fie! unknit that threatening unkind brow,
And dart not scornful glances from those eyes,
To wound thy lord, thy king, thy governor:
It blots thy beauty as frosts do bite the meads,
Confounds thy fame as whirlwinds shake fair buds,
And in no sense is meet or amiable.
A woman moved is like a fountain troubled,
Muddy, ill-seeming, thick, bereft of beauty;
And while it is so, none so dry or thirsty
Will deign to sip or touch one drop of it.
Thy husband is thy lord, thy life, thy keeper,
Thy head, thy sovereign; one that cares for thee,
And for thy maintenance commits his body
To painful labor both by sea and land,
To watch the night in storms, the day in cold,
Whilst thou liest warm at home, secure and safe;
And craves no other tribute at thy hands
But love, fair looks and true obedience;
Too little payment for so great a debt.
Such duty as the subject owes the prince
Even such a woman oweth to her husband;
And when she is forward, peevish, sullen, sour,
And not obedient to his honest will,
What is she but a foul contending rebel
And graceless traitor to her loving lord?
I am ashamed that women are so simple
To offer war where they should kneel for peace;
Or seek for rule, supremacy and sway,
When they are bound to serve, love and obey.
Why are our bodies soft and weak and smooth,
Unapt to toil and trouble in the world,
But that our soft conditions and our hearts
Should well agree with our external parts?
Come, come, you forward and unable worms!
My mind hath been as big as one of yours,
My heart as great, my reason haply more,
To bandy word for word and frown for frown;
But now I see our lances are but straws,
Our strength as weak, our weakness past compare,
That seeming to be most which we indeed least are.
Then vail your stomachs, for it is no boot,
And place your hands below your husband's foot:
In token of which duty, if he please,
My hand is ready; may it do him ease.

Soliloquy

Стыдись! Расправь нахмуренные брови

И грозных взглядов не кидай, не рань

Супруга своего и властелина:

Гнев губит красоту, как ниву – град;

Как вихрь, он славу добрую развеет,

И ничего приятного в нем нет.

Сердитая жена – источник мутный,

Противный, засоренный, безобразный;

Им каждый погнушается; никто,

Как бы не жаждал, капли не проглотит.

Муж – это господин твой, жизнь, защитник,

Глава и повелитель; о тебе

Печется он, трудам тяжелым тело

На суше и на море подвергая.

Он в стужу днем и в бурю ночь бдит,

Пока в тепле ты почиваешь дома,

И просит дани от тебя одной:

Любви, приветливости, и послушанья –

Уплаты малой за огромный долг.

Обязанности подданных к монарху

И жен к мужьям их – сходны меж собой.

И та, что своенравна и сварлива

И честной воле мужа не покорна, -

Кто, как не дерзостный бунтарь, она,

Изменник любящему господину?

На вашу глупость стыдно мне смотреть:

Вы там воюете, где вы должны бы

Молить о мире, приклонив колени;

Повелевать, главенствовать хотите,

Хоть долг ваш – покоряться и любить!

Как слабо, нежно, мягко наше тело,

Негодно для трудов и для борьбы, -

Так, с ним в согласии, разве не должны

Сердца и чувства наши быть нежны?

Строптивые, бессильные вы черви!

И я была заносчива, как вы,

И вспыльчива; я резко отвечала

На слово словом, выпадом на выпад.

Теперь же вижу я, что наши копья –

Соломинки: так силы наши слабы.

С чем нашу слабость я сравнить могла бы?

Чем кажемся сильней, тем мы слабей.

Нет в гневе пользы нам; к ногам мужей

Склонитесь, жены; пред своим готова

Я долг исполнить, лишь скажи он слово.