159832 (Философия, ее предмет и функции), страница 31

В обобщенном виде взгляд на всемирную историю изложен Толстым во второй части «Эпилога» к роману «Война и мир». Писатель иронизирует над теми историками (а таких было немало), которые рассматривали историю как историю прихотей и капризов «великих личностей»: вождей и полководцев. Какая сила движет народами? — ставит вопрос Толстой. Этой силой не только не могут быть отдельные личности, ею не могут быть и общественные идеи, происхождение которых само требует объяснения, т.е. не может быть, сама по себе, умственная деятельность людей.

История не есть дело избранных, она есть дело всех. При том, однако, уточнении, что непосредственные деятели, участники событий принимают на себя меньшую ответственность по сравнению с теми, чью власть они осуществляли, чьи приказания и команды выполняли. Нравственная и физическая деятельность, соединяясь, составляют причину явлений. Такой вывод Толстой считает историческим законом. Совместима ли с ним свобода воли человека?

Признавая, что антиномия свободы и необходимости древнейшая и труднейшая в истории мысли, Толстой разрешает ее так. Чем дальше во времени отстоит от нас событие, тем более необходимым оно представляется и тем меньше места в нем занимает элемент свободы. Напротив, текущие события (или события недавнего прошлого) представляются нам во многом случайными, совершенными по воле людей, которая могла бы быть и иной. А это значит, что свобода и необходимость — не только объективная, но и субъективная мера событий: чем больше мы знаем о причинах, побудивших тот или иной поступок, то или иное действие человека, тем более необходимым и менее свободным оно будет нам казаться. Как бы ни отстаивал разум (а с ним и наука) законы необходимости в истории, внутреннее сознание каждому человеку говорит о его свободе. Свобода — первый и вернейший признак жизни. Но углубляясь в сущность исторического процесса, отвлекаясь от внешнего и случайного, необходимо, пишет автор «Войны и мира», отказаться от несуществующей свободы и признать неощущаемую нами зависимость.

Этика ненасилия.

Главным врагом свободы является насилие человека над человеком. Проблема насилия, вопрос об источниках его возникновения, о его формах, значении в общественной жизни, действии на нравственную жизнь людей, о его правомерности или неправомерности — всегда были в центре мировоззрения писателя. Толстой много писал о войне, но всегда замечал, что война интересует его не с исторической или стратегической, но только с этической точки зрения. В педагогических статьях 60-х гг. основным принципом, на котором строилась вся практика яснополянской школы. Толстой провозглашает решительное и безоговорочное отрицание насилия в воспитании и обучении. В произведениях, написанных в 80-е гг. и позже, Толстой развивает критику общественного строя, основанного на порабощении меньшинством большинства. Теперь его занимает не вопрос власти вообще, но главным образом вопрос о власти государственной, и не о насилии вообще, но о насилии, осуществляемом государственными учреждениями и лицами, представляющими государственную власть.

Но можно ли уничтожить насилие насилием? Ответ Толстого категорический — нет! Единственным средством радикального уничтожения зла может быть только непротивление злу насилием. Народу, считает писатель, нужно освободиться от иллюзий, будто смена форм государственного устройства (насильственная политическая революция) уменьшит в обществе насилие, тогда как в действительности может произойти лишь изменение его формы. Насилие губит не только тех, против кого оно непосредственно направлено, оно губит и самих насильников, так как развращает их, убивает в них все человеческое. С другой стороны, жертвы насилия несут свою долю ответственности и вины за него. Несут, когда подчиняются насильникам и помогают им, тем самым, творить зло.

Такая мысль Толстого кажется парадоксальной, но она очень важна. Из нее следует, что великий писатель отнюдь не отождествлял непротивление злу насилием с пассивной покорностью насильникам (та критика толстовсгва, которая не замечает этого, бьет мимо цели). Но Толстой поясняет свою позицию: если бы многомиллионный индийский народ не подчинялся насильникам — британским колонизаторам, — никакая сила не могла бы его покорить. Не подчинялся — это значит не выполнял бы, несмотря на любые репрессии со стороны британской администрации, никаких ее приказов и распоряжений, тем самым сделал бы правление колонизаторов невозможным. (Эту тактику, как известно, успешно применил не без влияния Толстого М. Ганди в XX веке, в борьбе за независимость Индии).

Этику ненасилия Толстого критиковали многие (от Ленина до русского философа-гегельянца Ильина), и критиковали не без оснований. Но нельзя не признать, что в принципе ненасилия (точнее: ненасильственного сопротивления злу) выражается самосознание высокого нравственного превосходства человека-труженика над своим физически еще сильным, но морально опустошенным угнетателем. Толстой был прав в главном: никакое насилие — ни изуверства фашизма, ни террор расистов, ни сверхоружие у претендентов на мировое господство — не в силах убить в человеке-труженике стремление к добру и гуманизму.

Петрарка Франческо (1304—1374) — выдающийся поэт, создатель знаменитой «Книги Песен». С его именем многие последователи связывают начало гуманизма в Европе, Петрарка ставит сознательную задачу поворота в философии к новой системе ценностей, поставившей в центр внимания внутренний мир человеческой личности в ее земном существовании, в ее посюсторонней активной творческой деятельности.

Основные философские труды Петрарки следующие: «Моя тайна» (1342—1343), трактаты «Об уединенной жизни» (1346), «О монашеском досуге» (1347), «Инвектива против врача» (1352—1353), «Старческие письма» (1361), «Книга о делах повседневных» (1366).

Философские идеи Петрарки связаны с отрицанием схоластики как метода тогдашней диалектики, которая пыталась увести решение любых проблем жизни и науки к спору о понятиях и значениях слов-терминов. Такому методу должно противостоять научное знание, опирающееся на опыт и практику, накопленную человечеством.

Философия же это прежде всего наука о человеке, о его природе, жизни и смерти, путях развития человеческого общества. Истоки такой философии Петрарка видит в диалогах Платона. Петрарка не отрицает значимости Аристотеля и его логического метода, используемого схоластами. Но считает, что пустые силлогизмы но дают истинного знания и понимания смысла жизни. В конечном счете схоластика уводит человека от христианства, т.е. ведет к безбожию. Не менее важно отказаться от модного в то время аверроизма (от имени Аверроэся — арабского мыслителя средневековья), «натуралистического» течения в средневековой философии, принятого в университетах Падуи и Болоньи в Италии. Аверроизм вреден тем, что природу он изучает поверхностно. Аверроэс, по мнению Петрарки, знает, сколько волос в гриве льва и перьев в хвосте ястреба, но не знает природы человека, его смысложизненных ценностей и задач. Кому же нужна такая наука, такая философия? Важнее знать, ради чего мы рождены, откуда и куда идем, считает Петрарка.

Путь философии лежит через знания о человеке к знанию о мире. Знание, конечно, имеет источником Бога, знание идет от Бога, но источники мудрости не только в христианских или библейских книгах, они и в античном (языческом) знании и в трудах мусульманских ученых. Петрарка утверждал ценность человеческой культуры, человеческого знания, способного изменить мир к лучшему. Главное в человеке — его добродетель, активное проявление добрых начал. Подлинное благородство не в происхождении, а в добродетельной душе, в стремлении человека к знаниям «беседы с древними», в творческой деятельности, и в христианской вере.