14530-1 (Посттравматический стресс (ПТС)), страница 3

Т.е. этот человек (который умер) как бы здесь и не здесь. И это вводит в конфуз. Это то, с чем очень трудно совладать.

Любое противоречие, несовместимость вводит человеческую психику в конфузионный транс. Это как неразрешимая задача. Этот транс – обратная сторона этой анестезии. Благодаря этому трансовому состоянию анестезия и возможна.

Это естественная реакция для всех людей, даже для тех, у которых нет никакого расстройства. Но у людей, у которых остались последствия посттравматической реакции (на уровне расстройства или на уровне остатков не переработанной травмы), часто наблюдается феноменологическое поведение, которое говорит нам о том, что они все еще «сидят» в фазе шока и отрицания, например, в варианте нереальности и отрицания.

Например, родители, у которых рано умер ребенок от болезни, сохраняют комнату ребенка, не разрешая тронуть в ней ни одной вещи. Они сохраняют все годами и десятилетиями в том незыблемом состоянии, в котором это было в момент утраты. Это очень сильное проявление не переработанного горя. Они тем самым символически (магически) сохраняют не просто связь: для них субъективно он есть, он присутствует. Т.е. они эти 9 дней продлевают на года. Если я что-нибудь трону, я должен принять факт утраты.

Другая противоположная реакция, тоже как проявление отрицания – уничтожение всего связанного с человеком.

Например, женщина разводится с мужем, и уничтожает все вещи, фотографии, переезжает на другую квартиру. Она пытается уничтожить все, что может напомнить о нем. Это напоминает симптоматику ПТСР (избегание стимулов, которые могут напомнить о факте утраты). Понятно, что это дань фазе отрицания. Пока мы избегаем, мы не хотим до конца принять этот факт.

Диссоциативные защиты – это защиты первой фазы ПТСР. Они труднее прорабатываются.

Рассмотрим второй аспект – крик. Это не слезы депрессии, не слезы оплакивания. Эти слезы – это реакция, скорее отвлекающего характера: пока я плачу, я не думаю. Также как пока я бегаю, я не думаю. Это своеобразная замещающая деятельность. Это не осмысленное горевание и оплакивание, которое будет на фазе депрессии. Не надо путать слезы на первой фазе и слезы на третьей фазе. Первые слезы шока очень далеко стоят от последних слез завершения горевания, которые приходят перед облегчением.

На этой фазе может быть как много слез, так и отсутствие слез.

Начнем с отсутствия. Из-за жуткого чувства печали, потери и боли, которое накатывает от известия, которое невозможно перенести, блокируется все, в том числе и слезы. Если человек пошел по этому варианту (коллапса) – слез не будет. А у других, которые орут и бегают, - другая реакция, более облегченная. Она – более энергичная. Это другой способ не чувствовать. Первая реакция, конечно, тяжелее. Т.е., если человек способен хотя бы бегать, орать и плакать – это уже говорит о степени расстройства.

Итак, мы говорим о том, что человек не плачет, несмотря на то, что ему больно.

Пример. Многих людей ругают, когда они не плачут на похоронах. Детей, например. У меня было очень много случаев в практике, когда один из источников проблем (с чувством вины, например), - это то, что ребенок в пять лет не плакал на похоронах. На него тогда родственники указывали пальцем, и говорили: «Какой ты бесчувственный. Бабушка умерла, а ты даже не плачешь». Это очень известный факт.

Но это всего лишь дань шоку. И в истории человечества есть специальные плакальщицы, которые помогали быстрее пройти фазу шока, в частности, выпуская эти слезы. В русской культуре это – скрики. Это называлось «скричать боль», «скричать беду». Их функция – профилактика незастревания на фазе шока.

По поводу криков и плача.

(Продолжение истории о миссис Джонс). Я не могла перестать плакать. Я не знала, что делать. Я лежала в кровати днем и ночью и знала, что его нет. Я так тоскую, мне так его не хватает. Слезы не могли остановиться. Я чувствовала себя дурой в глазах других людей. Но я никогда его больше не увижу.

На уровне осознавания факт есть, а на внутреннем уровне эти безостановочные слезы показывают непризнание. Пока я плачу, я до конца не признаю. В тот момент, когда я успокоюсь, это для меня окончательно случится. Человек пугается этого. Ему кажется, что он сошел с ума. Он хочет перестать плакать, а слезы льются, я их не контролирую. Ощущение потери контроля. Это не те слезы, когда я горюю.

Очень характерно, как и для последствий непроработанных утрат, так и для острого состояния то, что человек, по прошествии какого-то времени, уже так не плачет. Но он начинает самопроизвольно плакать по любому, совершенно пустяковому поводу (посмотрев что-то по телевизору, кто-то что-то сказал – он заплакал и т.д.). Нельзя прогнозировать, что будет стимулом в данный момент. Это может быть что-то печальное, также человек может заплакать, посмотрев юмористическую сценку и т.д.

Пример. Ко мне пришла женщина с жалобами на высокую утомляемость на работе и с тем, что ее на работе обвиняют в агрессивности. В коммуникативном смысле. После часовой беседы мне стало ясно, в чем дело. Когда она мне, среди всего прочего, рассказала про свою слезливость, и выяснилось, что у нее нет органических причин для такой реактивности (щитовидная железа, беременность и т.д.), я спросила, когда это все началось. Когда я спросила, что было в ее жизни в тот момент, выяснилось, что у нее должен был родиться ребенок с врожденным заболеванием сердца, и что перед ней поставили вопрос о ее добровольном отказе от жизни ребенка. Потому что при родах он все равно умрет. Она должна была сама принять решение. Одна из причин, почему она согласилась на это, - у нее была уже годовалая дочь.

После этой травмы прошло 10 лет. Было много причин, почему она не проработала это (с родными она не могла об этом говорить, муж об этом не говорил, а после реанимации тогда ее оставили на 3 дня одну со всем этим горем и т.д.). И у этой женщины до сих пор длится симптом легко возникающей слезливости.

Это говорит мне, что фаза шока и отрицания точно не завершена.

Эти «странные» слезы вызывают у человека смущение. Он чувствует себя не таким: «Я псих, я ненормальный». Это ближе к стыду. Это страх сумасшествия.

Один из очень важных компонентов помощи жертвам ПТС – это просвещение, объяснение им, что то, что с ними происходит – это нормально. Мы же не считаем себя сумасшедшими, если у нас повышается температура. Это из этой серии.

Слезы – естественная реакция снятия напряжения. Это слезы отреагирования.

Те, кто не плачут, не только не получают этого облегчения, но и чувствуют дополнительную боль, позже – вину, за то, что они не плакали (значит, я его не так люблю). Я должен был плакать, но я не плакал. Но я же так любил его, а слезы все не шли. Я чувствовал себя плохим, я чувствовал себя пустым, как будто меня высосали изнутри. Это примерный внутренний мир того, кто не может плакать.

Иногда слезы приходит на похоронах, на 9 дней.

Подводим итоги про первую фазу. Шок, нереальность, отрицание, печаль (не глубокая, а близкая к боли), - являются нормальными реакциями. Все эти реакции связаны не только со смертью близких; они характерны для всех категорий травм, например, для свидетелей катастрофы.

Какова психотерапевтическая работа с этой фазой? В чем ее смысл?

Какая первая помощь? Речь идет о подробном расспрашивании жертв травмы о том, что с ними произошло. Такое своеобразное интервьюирование. Главное – дать возможность подробно рассказать о том, что произошло. Кстати, у многих (не у всех) жертв травмы есть естественная потребность об этом рассказывать. Надо не просто слушать, как человек рассказывает, а, говоря языком НЛП, переводя его на все модальности (зрительную, слуховую, кинестетическую). «Что ты нюхал, что ты слышал, что ты ощущал, что ты чувствовал, что ты видел и т.д.».

В этой книге дается структурированная формула для интервью (для тех, кто мало об этом знает, поскольку терапевт может по-другому работать).

Введение. Представьте себя. Объясните цели расспроса.

«Как вы узнали об этом событии», «Что произошло перед ним», «Где были вы». Т.е. описание самого события.

Ожидания, факты. «Что вы ожидали, что может произойти и что произошло», «О чем вы думали», «Что вы сделали и почему».

Основные впечатления. «Какие были или есть ваши основные впечатления и что у вас осталось в памяти», «Что вы видели, слышали, нюхали, трогали, пробовали на вкус».

Пример. Идет опрос травмированных свидетелей страшной автокатастрофы. «Какое впечатление на вас произвело то, что вы видели: раненые, убитые тела», «Какие были запахи: горелого асфальта, бензина и т.д.», «Что вы увидели», «Заметили ли вы какие-то кусочки одежды и т.д.» Т.е. расспрашивается все на самом конкретном, детальном уровне. Примерно, как на психодраме строится сцена: здесь то, здесь это, а что вести на стене, что ты сейчас слышишь, что на тебе одето и т.д. На уровне сенсорных каналов. Расспрашивать спокойно, деликатно. Заинтересованно, но не испуганно.

После впечатления на всех каналах идет расспрос о чувствах. «Что вы чувствовали в этот момент», «Что было самое ужасное», «От чего вам было больно больше всего». Иногда люди говорят самые странные вещи. Человек умер, а они говорят: «Мне было больно, что лежало неприкрытое тело». Нужно дать людям высказать специфическую боль. «Плакали ли вы». «Как плакали, о чем плакали».

Такая подробная фокусировка на интервью.

Последующие реакции. Например, через час.«А как вы сейчас себя чувствуете».

Отдельно расспрашивается, что происходило с человеком во время покидания места катастрофы, после нее. «А когда тебя привезли в больницу, что…», «А когда ты вышел из больницы, что…».

Следующая фаза. Я называю это психологическим просвещением. Дальше человеку рассказывается про фазы ПТС, про то, что эти реакции являются нормальными. Если не рассказывать по фазам, то нужно сказать, что то-то и то-то всегда бывает у тех, кто это пережил. То, что с вами происходит – это нормальные закономерные реакции (как температура и т.д.), с вами все в порядке.

Эта фаза в опроснике называется нормализация. Грубо говоря, людям сообщают, что они имеют право испытывать то, что они итак уже испытывают. И все на их месте это испытывают.

Далее. Пункт про будущее. «В чем вы и ваша семья сейчас нуждаетесь», «Какие ресурсы…»

Затем человека благодарят, и расстаются.

Идея, что делать понятна. Следующий вопрос – зачем. Когда человек на сенсорном уровне восстанавливает события, это уменьшает реакцию шока. Это интервью – примерно для того же, что и похлопывание по щеке человека, когда он в обмороке: чтобы он пришел в себя.

Есть стереотип, что, наоборот, расспрашивать как раз, нельзя.

За которым стоит страх того, который находится рядом с человеком пережившим горе, самому испытать эту боль.

Поэтому тот, кто расспрашивает, должен иметь крепкие нервы. Или быть обученным.

Слушание должно быть доброжелательное, спокойное, участливое, но сдержанное. Конечно, если у тебя есть душевный порыв, ты можешь поплакать с человеком. Но если нет – это не обязательно.

Подробные ответы человека – это не мгновенное снятие заморозки, а это отколупывание от этой заморозки маленьких частей. Наша задача бережного прислушивания и готовности все это выслушать. В каком то смысле, это тоже контейнирование. Человеку становится легче.

Как правило, человек лишен этого со своими близкими. Кроме традиционных культур. Потому что в традиционных культурах подробно расспрашивают. «Скажи милок. Поплачь, расскажи как это было, а где, а что…», - какая-то тетка из деревни из традиционной семьи итак все это делает. Это передается через опыт поколений. Это традиция. Традиционные общества – это общества, которые из века в век, из поколения в поколение передают обряды. А там, где разрушены традиции, человек остается без культурных инструментов психопрофилактики. В этом смысле, урбанистическая культура куда более подвержена психическим расстройствам, чем традиционная. В этом смысле, если взять, например, Китай, где традиционность очень высокая, там психических расстройств гораздо меньше. Очень многое перерабатывается через культурные образцы. На все есть образец: что делать, когда умер, что делать, когда женились, когда дом сгорел и т.д. Это все терапия, только такая… культурная. Поэтому психотерапия и появилась в ХХ веке, когда во многих странах разрушился традиционный уклад. И по мере этого, как искусственное питание из-за плохой экологии, психотерапия все больше будет нужна. Тысячи лет люди обходились без психотерапии – и вдруг в ХХ веке она понадобилась. Почему? Все поэтому. Раньше была психопрофилактика. Разрушение традиционных укладов привело к необходимости психотерапии, по аналогии с искусственными белками, потому что натуральных не хватает в связи с экологией.

Итак, на фазе шока и отрицания необходимы только две вещи (в работе терапевта): сообщение, что это не сумасшествие, и способствование отхождению от анестезии (в благоприятной, позитивной среде). Если брать психодраматическую работу, то разыгрывание определенны (но не любых) элементов случившегося может выполнять ту же самую функцию. Это восстановление, реконструкция памяти. Но в работе на этой фазе символический уровень работы неприемлем (например, «что тебе сейчас говорит голос телевизора» и т.д. – это не здесь). Это, скорее, будет доклад. Это можно сделать психодраматически, но это скорее будет другой функцией.