73282 (Освещение событий Смутного времени в русской литературе), страница 4

Во всех вариантах песни о Самозванце проводится мысль, что в воцарении Отрепьева сказалось проявление божьего гнева: этим настроением народная песня сближается с литературными сказаниями на ту же тему. Самозванец всегда «царь нечестивый », женившийся на некрещеной, попиравший веру, надругавшийся над обычаями. В отдельных вариантах с течением времени стали встречаться фантастические подробности: Гришка перед воцарением сидит 30 лет в тюрьме, где он «заростил » на груди алмазный крест, чтобы походить на Димитрия царевича; он изображается неудачным волшебником, который хотел соорудить себе «крыльица дьявольски », чтобы улететь; Марина улетает из дворца «сорокой » и т. д.

О царе Василии Шуйском сохранилось две мало содержательных песни. В одной вспоминается свержение Шуйского:

Что царя нашего Василья злы бояре погубили,

злы собаки погубили, во Сибирь его послали.

А уж сделали царем какова басурмана,

что Петрушку самозванца, злого боярина.

Интерес этой песни — в резко отрицательном отношении к боярам, которым приписана и поддержка нового Самозванца. Отдаленное воспоминание о том, что Шуйский был отправлен в Польшу, вызвало в песне появление Сибири, как привычного места ссылки.

Вторая песня еще бледнее исторически: приходит весть, что «переставился во полуночи Василий царь ». На вопрос — «кому царем у нас быть », «добрый молодец » сообщает:

Уж бояре воеводы нам выбрали царя,

из славнаго богатого роду Романова,

Михаила сына Федоровича.

Следует, впрочем, отметить, что обе песни неизвестны в повторных вариантах.

Сохранилось много вариантов песни о воеводе Михаиле Васильевиче Скопине-Шуйском, внезапно умершем в мае 1610 г. Древнейший вариант народной песни об этом событии вошел в состав книжной повести «Писание о преставлении » (стр. 43). По обилию фактических данных наиболее сохранным, видимо, является вариант, вошедший в сборник Кирши Данилова.

Песня начинается в этом варианте хронологическим указанием: «Как бы во сто дватцать седмом году, в седмом году восмои тысячи, А и деялось, учинилося ». 7127 год, т. е. 1619, в данном случае, может быть, указывает на время сложения этого вида песни. Развертывается картина тяжелого положения Московского царства, которое «Литва облегла со все четыре стороны », а с ней «сорочина долгополая », «черкасы петигорские », «калмыки с татарами », «со башкирцами », «чукши со люторами ». Царь отправляет Скопина в Новгород (факт исторический), откуда тот посылает «ярлыки скоропищеты » «ко свицкому королю Карлосу » о помощи. Письмо везет любимый шурин Скопина — Митрофан Фунтосов. Здесь песня смешивает две исторические личности: для переговоров со шведами, действительно, поехал шурин Скопина, Семен Головин. «Фунтосов » же — народное прозвище Иакова Понтуса Делагарди, пришедшего с отрядом в 12 тысяч на помощь русским.

В песне, согласно обычной народно-песенной амплификации, Карлус дает рати «сорок тысячеи ». У Скопина от радости «крылья отросли » — «думушки прибыло ». Войско выступило после заутрени, враги были разбиты, и на пиру после боя Скопину «велику славу » пели. Здесь песня изображает события верно: Скопин с шведской помощью разбил тушинцев, приобрел славу народного героя, даже царь В. Шуйский будто бы умиленно плакал по случаю победы, временно поддержавшей его власть. Но радостным слезам Шуйского и его родни не верили, так как знали, что популярности Скопина в народных массах придворная среда боялась.

Песня переходит к изображению крестильного пира у Воротынского, на котором внезапно заболел Скопин. В былинной манере передается, как на пиру все расхвастались, похвалился и Скопин:

Могу, князь, похвалитися,

что очистил царство Московское

и велико государство Росиское,

еще ли мне славу поют до веку...

Завистливые бояре «поддернули зелья лютова, подсыпали в стокан, в меды сладкия ». «Кума крестовая » «Малютина дочь Скурлатова » поднесла стакан Скопину. Народная молва именно ей, жене Димитрия Шуйского, приписывала отравление князя. Подробнее, чем в варианте, вошедшем в книжную повесть, описывается отъезд заболевшего Скопина к матери.

Князь сам обвиняет куму в преступлении: «съела ты меня, змея подколодная ».

Поздние варианты этой песни-старины подвергают текст переработке в стиле общеэпической традиции: детали затушевываются, имена забываются, в рассказ включаются лица из другой эпохи — царь Грозный, его «любимый шурин Никита Романович», Владимир князь с княгиней Апраксией и т. д. Материнское запрещение Скопину ехать на пир передано соответствующими формулами былин о Добрыне, Дюке Степановиче.

Позднейшие события «Смуты» отражены немногочисленными вариантами песен о Прокопии Ляпунове, Минине и Пожарском.

Рассказ об убийстве Прокопия Ляпунова в песне предстает в упрощенном виде: забыта действительная причина убийства — недовольство казаков земским приговором 30 июня 1611 г., не выполнившим обещаний, данных казачеству в призывных грамотах Ляпунова, — и убийство его приписано Сигизмунду (Гужмунду), разгневанному призывами Ляпунова «свободить город Москву, защищать веру Христа ». «Изменники бояре », по приказу Гужмунда, убили «воеводушку ». В этой трактовке характерно последовательное обвинение во всех несчастьях, постигавших Русь во время «Смуты», «злых изменников » — бояр.

В Калужской губернии записан единственный вариант песни о Нижегородском ополчении Минина и Пожарского. «Богатый мещанин Кузьма Сухорукий сын » обращается к купцам с увещанием все продать, купить «вострые копья, булатные ножи », выбрать воеводу и идти спасать «родну землю », «матушку Москву », занятую «злыми поляками ». Кузьма обещает взять в полон и «самого то Сузмунда короля ». Выбрали «удалова молодца воеводушку, из славного княжеского роду — князя Димитрия по прозванию Пожарскаго ». Под Москвой воевода ободрил «храбрых солдатушек », Кремль был взят, поляки изрублены, «самого то Сузмунда в полон взяли ». Последняя подробность продиктована логикой песни: король в ней обычно должен возглавлять войско. «Воеводы московские » предлагают «царем быть » князю Пожарскому, но он указывает на Михаила «из богатого дому Романова ». Никаких подробностей о самом избрании нового царя песенная традиция не сохранила.

Уже в рассмотренных песнях ясна народная оценка многих событий и особенно участников их. Ненависть к боярам выражена в них так же отчетливо, как и к «поганой Литве », «проклятой польской стороне ». «Злы изменники » - бояре постоянно действуют в песне (как и в действительности это часто было) заодно с «нечестивым Гужмундом » (Сигизмундом): «многи русские бояре нечестивцу отдались ». «Злы бояре », «злы собаки » обвиняются во всем: их «злодейские руки убили царевича Димитрия, они свергли Шуйского, «буйна голова» боярин Годунов «народ надул ». Все, кто восставал против «Гужмунда » и бояр, — народные герои.

Но были, конечно, и особые песни и рассказы, слагавшиеся в лагере восставшего народа — крестьянства и казачества. Этот вид народного творчества подвергся наиболее жестокой цензуре правительства, и потому трудно было бы рассчитывать на сохранение подобных фольклорных произведений в их первоначальной форме. О том, что песни против московских воевод сочиняли в лагере восставших, вспоминает Исаак Масса в «Сказаниях о Смутном времени в России» . Следы антиправительственного настроения можно найти в отдельных, бытующих по преимуществу среди казачества, песнях и былинах, и, может быть, в песне о попе Емеле.

В редком варианте песни о Лжедимитрии II этот «вор-собачушка » грозит:

Я самих же то бояр во полон возьму,

а с самою царицею обвенчаюся.

«Красна девица душа Маринушка » «царюет » и «королюет », по одной казачьей песне, в какой-то желанной «земелюшке », где нет «ни царя, ни короля ».

С некоторым основанием к «Смутному времени» прикрепляется песня о попе Емеле, который «благословляет, крестом ограждает » «воров » с «атаманами »:

Поезжайте, дети, во чужия клети,

а что ни добудете, попа не забудете.

Предполагают, что прототипом этого Емели был поп Еремей Покровский из села Кудинова под Москвой, о котором существует предание, что в годы «Смуты» он «предводительствовал против поляков и крамольников». Со временем, под влиянием свойственного фольклору насмешливого отношения к духовенству, этот поп-партизан превратился в разбойника. Об этом Еремее знал Загоскин, в романе «Юрий Милославский» назвавший попа «начальником русских гверилласов», стоявшим во главе небольших отрядов, которые действовали отдельно от регулярных войск и грабили иногда попутно и своих. В песне поп Емеля оказался представителем той демократической части духовенства, которая обычно примыкала к недовольным правительством тяглым классам.

Отголоски «Смутного времени» вошли и в старые былины. Только влиянием эпохи можно объяснить, например, неожиданную подробность в старине о Сауле Леванидовиче, где появляются «угличане », вступающие в спор с «царем » из-за «малолетнего царевича », за что их постигает жестокая кара. В. Миллер⁴ показал, что здесь приходится видеть отражение убийства малолетнего Димитрия в Угличе, в результате чего последовал разгром города.

Изменение традиционного содержания старин выразилось во введении новых персонажей и в изменении характера прежних. В число героев древнего эпоса входят лица новой эпохи, прежние богатыри выступают в необычных для них ролях. Князь Михаил Скопин-Шуйский становится в ряды киевских богатырей. Марина Мнишек является как роковая соблазнительница Добрыни, улетает из Киева «сорокой », согласно молве, приписывавшей это оборотничество жене Самозванца. «Сокольник » — противник Ильи Муромца, оказывается его сыном, прижитым от той же «Маринки ».

По вероятному предположению В. Ф. Миллера (указ. статья), настроения восставшего в «Смуту» против правительства крестьянства и казачества отразились на трактовке былинного Ильи Муромца, особенно заметной в вариантах, бытующих в казацкой среде. Вероятно, с этого именно времени крестьянский сын Илья Муромец становится донским казаком, иногда даже атаманом, резко враждебным князю и его богатырям. Он получает неожиданный для него эпитет «шиша » — вора, разбойника, гуляет по Волге «на Соколе корабле », ведет себя жестоким атаманом вольницы, у него от ярости «мутное око ». Илья — «кум темный » — герой казацких песен, потенциальный ненавистник московского режима. Он собирает «голь кабацкую », вместе с ней громит церкви и «царевы кабаки », обещает своим сотоварищам:

Я заутра буду во Киеве князем служить,

а у меня вы будете предводителями.

В виде недоказанного предположения исследователями русских былин высказывается мысль, что новые черты в характеристике былинного Ильи Муромца появились не без влияния воспоминаний об Илейке из Мурома — самозванце Петре, якобы сыне царя Федора, выдвинутом казачеством в годы выступления Болотникова.

2.3 Драма Пушкина «Борис Годунов»

В монастырской келье узкой,

В четырех глухих стенах,

О земле о древнерусской,

Быль записывал монах.

В драме Пушкина «Борис Годунов » проблема народа и власти – одна из основных, ведь в этой жизни кто-то управляет, а кем-то управляют. Подобная проблема возникла в междуцарствие, когда на смену Ивану Грозному пришёл его слабоумный сын Фёдор, а по сути ( а позднее и в реальности) – Борис Годунов. Народ в какой-то мере лишился гармонии. Да, опричнина была кошмаром и бичом, но была определённостью. Но вот к власти пришёл Борис Годунов, на власть избранный народом (после того, как устроил целый спектакль). Но по версии многих историков, Николая Михайловича Карамзина, например, власть не была добыта честным путём, а путём убийства царевича Дмитрия. Все эти проблемы нашли отражение в драме – Пушкин положил в основу своего произведения убийство царевича в Угличе. Убийство невинного ребёнка – тяжкий грех, непростительный. Убийство ребёнка царской крови, помазанника божьего по христианской традиции ещё более страшный, немыслимый в понимании народа грех. Важно заметить, что начало трагедии – разговор бояр Шуйского и Воротынского:

Воротынский.

Ужасное злодейство! Полно точно ль

Царевича сгубил Борис?

Шуйский.

А кто же?

Кто подкупил напрасно Чепчугова?

Кто подослал обоих Битяговских

С Качаловым? Я в Углич послан был

Исследовать на месте это дело:

Наехал я на свежие следы;