71101 (Творчество К. Брюллова в зарубежной и отечественной художественной критике второй трети XIX века), страница 6
Описание файла
Документ из архива "Творчество К. Брюллова в зарубежной и отечественной художественной критике второй трети XIX века", который расположен в категории "". Всё это находится в предмете "культура и искусство" из , которые можно найти в файловом архиве . Не смотря на прямую связь этого архива с , его также можно найти и в других разделах. Архив можно найти в разделе "курсовые/домашние работы", в предмете "культура и искусство" в общих файлах.
Онлайн просмотр документа "71101"
Текст 6 страницы из документа "71101"
Гоголь пишет, что скульптура, постигнутая в пластическом совершенстве древними, перешла у Брюллова в живопись и проникнулась какой-то тайной музыкой.
Видимым отличием или манерой Брюллова Гоголь считает целое море блеска в картине. «Тени его резки, сильны, но в общей массе тонут и исчезают в свете. Они у него так же как в природе, незаметны. Кисть его можно назвать сверкающей, прозрачной. Выпуклость прекрасного тела у него как будто просвечивает и кажется фарфоровой; свет, обливая его сиянием, вместе проникает его. Свет у него так нежен, что кажется фосфорическим. Самая тень кажется у него как будто прозрачною и, при всей крепости, дышит какою-то чистою, тонкою нежностью и поэзией».
Когда Гоголь шел посмотреть на «Помпею» он забыл обо всем, на минуту он забыл и о том, что идет смотреть картину Брюллова, но, зайдя в зал, где она висела, его, словно озарило: «Брюллов!» Гоголь узнал ее сразу и без сомнения. Не узнать ее было нельзя. В своей статье Гоголь написал – «Кисть его вмещает в себе ту поэзию, которую только чувствуешь и можешь узнать всегда: чувства наши всегда знают и видят даже отличительные признаки, но слова их никогда не расскажут. Колорит его так ярок, каким никогда почти не являлся прежде, его краски горят и мечут в глаза … они обличены в ту гармонию и дышат той внутреннею музыкой, которой исполнены живые предметы природы».[40]
«Но главный признак, и что выше всего в Брюллове – писал Гоголь – так это необыкновенная многосторонность и обширность гения. Он ни чем не пренебрегает: все у него, начиная от общей мысли и главных фигур до последнего камня на мостовой, живо и свежо. Он силится обхватить все предметы и на всех разлить могучую печать своего таланта… У Брюллова, все предметы, от великих до малых, для него драгоценны. Он силится схватить природу исполинскими объятиями и сжимает ее со страстью любовника».[41]
Гоголь считал, что произведения Брюллова первые, которые могут одинаково понимать и художник с высоким вкусом и не знающий, что такое художество и этим произведениям грозит всемирная слава, особенно картине «Последний день Помпеи». Гоголь сравнивает эту картину с оперой, так как только опера соединяет в себе и живопись, и поэзию и музыку.
Картина Брюллова «Последний день Помпеи» произвела большой успех в Италии, а затем и в России. Для современников ее появление было событием. По поводу этого события Рамазанов писал – «Москва в лице художников, ученых и любителей искусств чествовала великого художника хлебом-солью».[42]
Поэт Баратынский Е.А. посвятил Карлу Брюллову экспромт:
«Принес ты мирные трофеи
С собой в отеческую сень,
И стал «Последний день Помпеи»-
Для русской кисти первый день!» [43]
Восторженное отношение к Брюллову разделяло все передовое русское общество. Впервые произведение искусства вызвало столь широкие отклики и живой общественный интерес. В журналах и газетах публиковались статьи, посвященные картине, издавались брошюры. В переводе В. Лангера Обществом поощрения художников был выпущен сборник итальянских и французских отзывов о картине. В том же 1834 году вышла повесть Алексея Шлихтера «Последний день Помпеи», в которой автор связывал с образом девушки с кувшином в брюлловской картине лифляндскую легенду о молодой девушке Лоре, павшей жертвой вражды между двумя рыцарскими фамилиями. Яркую статью о картине написал Н.В. Гоголь в «Арабесках». С восторгом и восхищением отзывались о «Помпеях» ученики и современники Брюллова – Гагарин, Железнов и другие. Описание картины представил в Милане итальянский литератор Франческо Амброзоли, который подчеркивал неподражаемое совершенство исполнения и живописные способности великого мастера.
Соколов восхищался в картине Брюллова смелостью выбора сюжета, историческим положением лиц, изображаемых на ней, в то же время – правильностью рисунка и силою красок и тени. «На меня она подействовала опьяняюще, - писал он – Звезда дяди Карла заблестела… В противоположность картине Бруни («Воздвижение Моисеем медного Змея»), где все страдает и мучится, у Брюллова все основано на любви. В «Последнем дне Помпеи» любовь царит везде: любовь к отцу, любовь к детям, любовь к золоту и т.д., даже мальчик схватывает птичку с любовью для того, чтобы спасти ее».[44]
Высокую оценку картины дал В.Г. Белинский, назвал Карла Брюллова гениальным художником и быть может первым живописцем в Европе того времени.
Современники понимали историческую закономерность появления «Помпеи» Брюллова. А.И. Герцен назвал «Последний день Помпеи» высочайшим произведением русской живописи. «Странно – писал он – предмет ее (картины) переходит черту трагического, самая борьба невозможна. Дикая, необузданная Naturgewalt (стихийная сила), с одной стороны, и безвыходно трагическая гибель всем предстоящим. Мало, воображение дополняет и видит ту же гибель за рамами картины. Что против этой силы сделает черноволосый Плиний? Что христианин? Почему русского художника вдохновил именно этот предмет?».[45]
Герцен считал, что художник, развившийся в Петербурге, избрал для кисти своей странный образ дикой, неразумной силы, губящей людей в «Помпее» - как «вдохновение Петербурга» эпохи Николая I. В картине находили выражение трагические переживания людей, испытывавших невыносимый гнет реакционного режима, вступивших в неравную борьбу с силами деспотизма.
Пушкин и Гоголь, Лермонтов и Баратынский, Жуковский и Глинка, Белинский и Герцен – все чрезвычайно высоко оценили картину Брюллова. Такого единодушного мнения лучших людей России не знало до селе ни одно произведение отечественной живописи. Пушкин под впечатлением картины, придя с выставки домой, набросал на память центральную группу полотна и начал сочинять:
«Везувий зев открыл – дым хлынул клубом – пламя
Широко развилось, как боевое знамя.
Земля волнуется – с шатнувшихся колонн
Кумиры падают! Народ, гонимый страхом,
Под каменным дождем, под воспаленным прахом
Толпами, стар и млад, бежит из града вон».(1834 год)[46]
Итак, картина «Последний день Помпеи», имевшая грандиозный успех, получила высокую оценку среди современников художника – критиков, учеников, академиков, писателей, друзей. Среди них были Гоголь, Белинский, Герцен, Пушкин, Рамазанов, Железнов, Соколов, Гагарин и многие другие.
Г.Г. Гагарин и М.И. Железнов оставили подробные воспоминания об итальянском периоде Карла Брюллова. Они отмечали высокую работоспособность, талант и непревзойденное мастерство мастера, способности рисовальщика, редкое владение человеческими телами, неистощимую фантазию, колористические навыки, умение чувствовать свет. Современники Брюллова в своих воспоминаниях представили также подробный материал о работе художника над «Помпеей».
Глубокую по мысли статью написал о «Последнем дне Помпеи» Н.В. Гоголь, выделив достоинства и резкие отличия стиля К. Брюллова, назвав картину ярким явлением XIX века. Большое внимание Гоголь уделяет в своей статье вопросам, которые решаются в «Помпее» Брюллова – взаимосвязь человека и природы, освещение, композиция сложной исторической картины.
IV. Возвращение «Великого Карла» в Россию и его дальнейшее творчество
4.1 Деятельность художника по пути в Петербург
Несмотря на шумный успех «Помпеи» Брюллов не спеши возвращаться в Петербург. Лишь после категорического предписания Академии он начал собираться в путь. Одно обстоятельство помогло ему не только продолжить пребывание за границей, но и увидеть Грецию и Турцию, к чему он стремился. В Риме жил русский аристократ В.П. Давыдов, который затеял художественно-археологическую экспедицию по берегам Греции и Малой Азии. Экспедиция состояла из ученого-эпиграфиста, архитектора, художника и, наконец, самого ее инициатора, который и руководил всей работой; он определил маршрут экспедиции и наметил памятники, которые предполагалось исследовать и отразить в рисунках и описаниях.
Рисунки и наброски, сделанные Брюлловым по пути в Грецию и особенно в Греции, весьма примечательны. По мнению М.М. Раковой[47], менее всего удались исторические и архитектурные пейзажи, то, что составляло цель участия художника экспедиции. Кисть и карандаш оживают когда на сцене появляется человек. Он зарисовывал народные типы, греческих крестьян-партизан. Горячим сочувствием к героям национально-освободительного движения проникнут эти работы. Попав в Грецию, художник словно забыл о том, что находится в отчизне мифов и героических сказаний, и всецело предался впечатлениям Греции современной, увидел народ охваченный борьбой за свою национальную независимость. Брюллов изображает греческих партизан, убитого грека-воина, горных охотников, взбирающихся вверх, цепляясь за скалы; он снова возвращается к теме природы и человека, но уже в совершенно иной обстановке, с иной художественной задачей.
Брюллов восхищался величием горной природы Греции, которая соответствовала мужеству и героизму греческого народа. В своих пейзажах (акварели) мастер вплотную подходил к пленеру. Внимательно наблюдая за атмосферными явлениями, он старался передать различное состояние природы. Его пейзажи проникнуты эпическим настроением (виды Итомской долины).
В Афинах Брюллов заболел лихорадкой; прервав путешествие, он покинул Афину на борту русского брига «Фемистокл», которым командовал В.А. Корнилов, в будущем герой Севастопольской обороны. Художник написал акварелью его обаятельный по тонкости образа и чистоте красок портрет (1835, Государственный Русский музей) [Прил. рис.15]. На «Фемистокле» находился, кроме того, ученик и воспитанник Г.Г. Гагарин, в записках которого есть любопытные черты, рисующие необычный характер прославленного живописца (см. гл.Ш.1)
Когда бриг прибыл в Константинополь, то к Брюллову обратились из Австрийского посольства, прося его помочь поставить в посольстве спектакль, нарисовать костюмы и написать декорации. Художник принялся за работу и не покидал своей квартиры, пока не закончил заказа. Брюллов обращается к работе для театра и позже, вернувшись на родину. В Петербурге он участвовал в оформлении оперы Глинки «Руслан и Людмила» на профессиональной сцене.
В Константинополе художник наблюдал своеобразную уличную жизнь огромного города, базары и народные праздники. Он жадно впитывал экзотическую атмосферу Востока, делал беглые наброски, которые потом, уже в Петербурге послужили ему основой для нескольких поэтических картин и превосходных акварелей.
В Турции Брюллов написал акварельный портрет жены русского посла М.И. Бутеневой с маленькой дочерью (1835, частное собрание) и портрет Е. и Э.Мюссар («Всадники», 1849, Государственная Третьяковская галерея) [Прил. рис. 16].
Из Константинополя Брюллов отправился в Одессу. Отсюда началось его триумфальное шествие на родину. После двенадцати лет пребывания на чужбине художник в конце декабря 1835 года приехал в Москву, где провел несколько месяцев. Он страстно увлекся московской стариной, восхитился величием Кремля, любовался панорамой города с Воробьевых гор. Воображению его представлялись многочисленные картины из русской истории. Но все они остались в эскизах.
Брюллова окружила в Москве среда художников, писателей, музыкантов, актеров. Он сдружился с В.А. Тропининым и Е.И. Маковским. Тропинин написал портрет Брюллова с карандашом в руках на фоне дымящегося Везувия. Витали создал бюст художника.
Рамазанов в своих воспоминаниях писал – «У Витали Брюллов жил до самого отъезда (из Москвы) и нередко поправлял его глиняные работы… Тропинин В.А., всматриваясь в красивую, оригинальную голову гениального художника, вскипел желанием написать его портрет. Витали добился, чтобы Брюллов позировал ему и много хлопотал, чтобы сделать бюст художника (Брюллову читали во время сеансов у Витали книги)… Знакомство с огненным Брюлловым довершило образование Витали. Он неоднократно пользовался советами гениального живописца и часто проводил с ним время в беседах, которые пояснялись со стороны Брюллова рисунками и чертежами. Фронтон «Поклонение Волхвов» был первоначально начерчен К. Брюлловым (по рассказам архитектора Павлова). Витали по своей художественной натуре сам был огонь; высокие же мысли и мнения Карла Павловича о ваянии являлись светлыми метеорами Ивану Петровичу по пути его дальнейшему усовершенствованию».[48]
В Москве произошло первое знакомство Брюллова с А.С. Пушкиным, которому художник показал эскизы будущих картин, вызвав восторг великого поэта. Необходимость отъезда в Петербург угнетала Брюллова, и в откровенном разговоре с Пушкиным художник высказал в связи с этим прямые опасения за свою творческую судьбу, опасения, почти полностью оправдавшиеся.
В Москве художник написал портрет поэта А.К. Толстого, писателя А.А. Перовского (Государственный Русский музей) [Прил. рис. 17], актрисы Е.С. Семеновой [Прил. рис. 18]. Для портретов московского периода характерна тема творческого вдохновения, которое Брюллов стремился передать в людях, репрезентативность и эффектная зрелищность, сдержанный и более спокойный, чем в более ранних работах колорит.
Беспечная московская жизнь вдали от начальства вскоре прекратилась. Из Петербурга Брюллов получил категорическое предписание немедленно выехать в северную столицу для исполнения заказов, связанных с отделкой Казанского и строившегося Исаакиевского собора и занятия профессорского места в Академии художеств. Брюллов отправился в Петербург.
4.2 Художественная и педагогическая деятельность Брюллова в Петербурге
В мае 1836 года Брюллов наконец приехал в Петербург. Начались торжества и чествования художника. Брюллов был торжественно провозглашен первым художником России, мировым гением, сравнивавшимся со всеми великими художниками мира.
Он был назначен профессором Академии и сразу занял там выдающееся положение. Он покорил всех – и учеников и учителей; его мастерская не вмещала желавших у него учиться. Художник получил ряд церковных заказов. Для Казанского собора Брюллов должен был написать образ «Вознесение Богоматери» (Государственный Русский музей), в Исаакиевском ему поручили важнейшие части росписи, в том числе огромный плафон в куполе.