Один из зарубежных рецензентов писал: "Рихтер - пианист удивительной внутренней концентрации. Порой кажется, что весь процесс музыкального исполнения происходит в нём самом".Г. Цыпин писал: "Артист в эти моменты словно бы всматривается - напряжённо и пристально - в самые глубины Музыки".

Я. Мильштейн также отмечал, что Рихтеру присущи "какая-то особая, глубокая внутренняя сосредоточенность, какая-то особая “тишина”, которая органически уживается с сокрушительным темпераментом и напором. Он сдержан, но не равнодушен. Он собран, но не замкнут. Он не стремится форсировать эмоции, но и не чуждается их. То, что иными подчас воспринимается, как “сухость” и “холодность”, есть высшая мудрость артиста, которая подчиняет себе стихию музыки".

В главе "Рихтер - интерпретатор" мы резюмировали, что пианист дарит нам вместе с музыкой только самые высокие проявления человеческих чувств. Нужно подробнее осветить эту мысль. Вспомним, что критика говорила о "сухом и выровненном" Моцарте у Рихтера, а также о его "абстрактном, схематичном" Шопене, который был лишён достаточно рельефного выявления широкого круга образов, заключавшихся в нём. Однако замечание Нейгауза о том, что "на той высоте, на которой находится Рихтер, воздух подчас слишком разрежённый, чистый, холодный, и что именно из-за этого кое-кому не хватает “человеческого тепла”", является метким парирующим ответом на вышеприведённые замечания критики. Действительно, в интерпретациях Рихтера нет мелкой сентиментальности, капризной чувствительности, никаких элементов бытовой развлекательности. Та музыка, где хоть в какой-то мере это присутствует, никогда не была исполняема Рихтером. Вот что он, например, говорил о “Менестрелях” Дебюсси: "Дебюсси в последней Прелюдии первой тетради взял и написал: “Играйте нервно и с юмором”. И мне тут же расхотелось это играть. Эти “Менестрели" не для меня". То есть, грубый юмор, насмешка, фарс не входят в шкалу чувств пианиста и поэтому данная музыка чужда ему.

По сходным причинам не очень охотно обращался Рихтер и к рапсодиям Листа вместе с его же транскрипциями (исполнены только венгерские рапсодии №№ 17, 18 и “Лесной царь”). В этой музыке немного, но всё же присутствует небольшой элемент выставления "на-показ" технических возможностей как исполнительских, так и композиторских. Здесь "виртуозность" в хорошем смысле этого слова, может быть даже "виртуозность-доблесть", часто свойственная Листу и Паганини, иногда проявляется достаточно ярко. Тем не менее, она всё-таки не свойственна Рихтеру, который и избегал её (транскрипции он не играл ещё и потому, что, по его мнению, оригинал всегда лучше).

Л.Е. Гаккель однажды задался вопросом: чего в искусстве Рихтера нет? Отсутствие чего-либо может охарактеризовать артистическую личность ярче, чем наличие каких-либо качеств. Гаккель пишет, что в Рихтере нет чувственного обаяния, обольстительности, ласки, лукавства, игры, ритм его лишён каприччиозности. Он не слишком склонен к той задушевности, с которой иной исполнитель распахивает свою душу перед аудиторией. Как артист Рихтер не из "открытых" натур, в нём нет чрезмерной общительности (Корто, Артур Рубинштейн). Чувства музыканта возвышенны, строги, в них и серьёзность и философичность".

Рихтер в любой музыке, какую бы он ни играл, находил самые сокровенные и возвышенные черты. Г. Коган писал, что "любая музыка для него - открытая книга, открытая, как с технической стороны, так и с духовной". Последняя сторона - безусловно, самая сильная в творчестве Рихтера. Не свобода технического преодоления, но именно глубина духовного постижения музыки составляет главное в нём. Как у всякого истинного художника, верность "изображаемому" сочетается у него с наличием своего видения. Его исполнения, всякий раз индивидуализированные, несут в себе черты обобщения. Великие композиторы существуют в его сознании и как авторы тех или иных в данную минуту играемых пьес, и как некие целостные образы.

Например, в каждой из прелюдий, каждой из фуг "Хорошо темперированного клавира" Рихтер находит "особенное". Но в то же время каждую из них он трактует как монолит: в одном звуковом колорите, соблюдая единство движения. В целом он играет их очень активно, но с аскетичной простотой экспрессии, всячески избегая каких-либо эмоциональных фразировочных подчёркиваний, подчиняя интонационную выразительность логике полифонического развития, сообщая баховской музыке - и в скорби, и в ликовании - оттенок словно бы "внеличностной" философичности. В своё время рихтеровская трактовка обоих томов ХТК Баха вызвала серьёзные споры из-за отсутствия в его интерпретации каких-то обычных, родных, человеческих, житейских, (для Рихтера, наверное, приземлённых) чувств. Музыка Баха для него - как бы "Святыня", к которой нужно обращаться, оставив всё мирское.

Рихтеровский Бетховен - это ни в чём не схожие интерпретации Седьмой сонаты ор.10 № 3, или Одиннадцатой ор.22, или "Патетической" ор.13, Семнадцатой и Восемнадцатой ор 31 №№ 2 и 3 и других. Но это и единый Бетховен - громовержец, Бетховен мощных мужественных чувств, скорее конфликтный, чем трагедийный, скорее неукротимый, чем страстный, скорее потрясающий, чем волнующий. В лирике - предающийся глубоким, иногда скорбным размышлениям, но не "жалующийся". В веселье - порой по-деревенски грубоватый, но не грациозный. Рихтер отлично улавливает разницу между бетховенской "аппассионатностью" и романтическим passionatо, бетховенским brio и романтическим con fuoco, бетховенским dolente и романтическим lamentoso.

В Шуберте Рихтер не замыкается в рамках романтической меланхолии. Его не страшат здесь ни шквальные вспышки, ни внезапные контрасты света и тени. Но в музыке Шуберта для него важна прежде всего песенность, которая разлита не в одном лишь мелосе, а в покоряющее скромной, "стыдливой" искренности романтического порыва, и кристальной целомудренности чувства, где звуки исходят как бы из самой души.

Рихтеровский Лист насквозь динамичен, что не следует смешивать с бравурностью, с тем, что сделало Листа кумиром пианистов "виртуознического" направления. Властность, огненность влекут к себе Рихтера раньше, чем фаустовские сомнения и мефистофельская ирония. В его интерпретации "Хоровода гномов" на первом плане оказывается не "демоническое начало", а волевая, моторная настойчивость триолей в левой руке и неудержимое "кружение" пассажных водоворотов в правой. "Блуждающие огни" не столько "чертовщина", сколько стремительность мчащегося звукового вихря.

Рахманинов у Рихтера более титаничный, "колокольный", нежели элегический. В Скрябине пианист акцентирует не эротические томления, не таинственность озарений и не аристократическую утончённость, но полётность, взрывчатость. В прокофьевском творчестве неуёмность хлещущего темперамента сплавляется у него с проникновенной интимной задумчивостью, нежной сказочностью, колючесть ритмов, каменистая жёсткость звучаний в массивных нагромождениях кульминаций, "скифство" - с изысканным лиризмом, с романтикой.

Мы уже не раз упоминали о том, что музыкант-исполнитель в своих интерпретациях неминуемо представляет часть своей личностной сущности. Рихтер, который предстаёт перед нами в своих трактовках, соответствует тому Рихтеру, о котором рассказывали люди, общавшиеся с ним. Сам образ жизни артиста издавна скорректирован так, что всё - решительно всё - делается им для музыки и ради неё. При всей кажущейся суетности - "города, поезда, самолёты, люди…" - он никогда не знал, принципиально не хотел знать суетности житейской, "мирской", околомузыкальной. И высказывание "большой артист - прежде всего - большой человек" подходит в полной мере и к Рихтеру. Только такой человек может так самоотверженно служить искусству, и только человек с огромным духовным "багажом" способен, игнорируя суетные, "житейские" проблемы, подняться до такого внеличного, философского взгляда на жизнь.

Заключение

Г. Нейгауз в одной из своих статей соглашается с зарубежным критиком, что с Рихтера начинается новая эпоха в пианизме. Попытаемся немного раскрыть эту мысль.

Нейгауз много пишет в своей книге о том, что главная цель музыканта-исполнителя - раскрыть слушателю художественное содержание произведения. XX в. дал миру много исполнителей, для которых эта установка была аксиомой. Это лишний раз говорит о том, как прогрессирует исполнительское искусство. Но с давних времён искусство являлось конгломератом всех самых прекрасных и высоких образов, которые возникали в человеческом сознании, и духовное развитие человечества было бы, наверное, иным, если бы не было искусства. В лице Рихтера мы видим пример духовного воздействия на слушательские массы через музыку. Как уже упоминалось, Рихтер никогда не был педагогом. Но, изучая его исполнительское творчество, а также исследовательскую литературу о нём, мы можем выявить многие моменты, которые могут иметь очень сильное педагогическое воздействие. Мы можем учиться у него необыкновенной работоспособности, всеохватности репертуара, умению мыслить о музыке, синтезируя все достижения искусства. Кроме того, обращение к методам работы Рихтера с авторским текстом поможет нам избежать "консервации" исполнительских штампов и возвращаться даже через века после создания произведения к авторскому замыслу. Мы можем хотя бы попытаться приблизиться к тем духовным высотам, которые раскрывал в своём творчестве Рихтер. Но любой исполнитель сможет достичь каких-либо результатов на этом поприще, если будет всегда испытывать неудовлетворённость своим не только профессиональном, но и духовном развитием так, как Рихтер, который даже в восемьдесят лет говорил: "Я себе не нравлюсь".

Литература

1. Борисов Ю. По направлению к Рихтеру. М.: Рутена, 2000.

2. Дельсон В. Святослав Рихтер.М., 1961.

3. Колодин В. Принципы анализа фортепианно-исполнительской интерпретации. Новосибирск, 1999.

4. Либерман Е. Творческая работа пианиста с авторским текстом. М.: Музыка, 1988.

5. Мильштейн Я. Вопросы теории и истории исполнительства. М.: Сов. комп., 1983.

6. Могильницкий В. Святослав Рихтер. "Урал LTD", 2000.

7. Монсенжон Б. Рихтер. Диалоги. Дневники. М.: Классика-XXI, 2002.

8. Музыкальное исполнительство и современность: вып.2. М.: Московская государственная консерватория, 1997.

9. Наумов Л. Под знаком Нейгауза. М.: Риф "Антиква", 2002.

10. Нейгауз Г. Размышления, воспоминания, дневники, избранные статьи, письма к родителям. М.: Сов. комп., 1983.

11. Нейгауз Г. Об искусстве фортепианной игры. М.: Музыка, 1987.

12. Рабинович Д. Портреты пианистов. М.: Сов. комп., 1962.

13. Цыпин Г. Портреты советских пианистов. М.: Сов. комп., 1990.

14. Цыпин Г. Святослав Рихтер. М.: Музыка, 1987.

15. Чемберджи В. В путешествии со Святославом Рихтером. М.: РИК "Культура", 1993.

16. Левон Акопян "Музыка ХХ века. Энциклопедический словарь".

Размещено на Allbest.ru