"Об обстановке сложившейся в то время, мы нередко беседовали с Н.А. Булганиным. Однажды, когда мы вдвоем ехали в машине, он мне сказал: "Вот иной раз едешь к Сталину, вызывают тебя к нему, как друга. А сидишь у Сталина и не знаешь, куда тебя от него повезут: или домой или в тюрьму".⁵

Решившись сообщить делегатам съезда о злодеяниях в период культа личности Сталина, Хрущев, как первое лицо в партии считал, что всему народу нашей страны, мировой общественности не следует знать об этом: " Мы должны со всей серьезностью отнестись к вопросу о культе личности. Этот вопрос мы не можем вынести за пределы партии, а тем более в печать. Именно поэтому мы докладываем его на закрытом заседании съезда. Надо знать меру, не питать врагов, не обнажать перед ними наших язв. Я думаю, что делегаты съезда правильно поймут и оценят все эти мероприятия".⁶

Отношение же массы тоталитарных индивидов к Сталину было интимно-психологическим и личностным: он был не просто символическим знаком судьбы, но еще и индивидуальностью. Его индивидуальные качества срослись с символическими, и в этой системе он заменил место Бога. Славославия в его адрес заменили молитву и были ритуальным элементом существования и осуществления тоталитарной власти каждым на своем месте. Исчезновение личностного символа системы изменило духовную атмосферу внутри ее. Новые поколения как бы вышли из-под влияния той идеологической и психологической силы, которая формировала в каждом качества тоталитарного индивида.

«Вождь тоталитарной бюрократии – это не только ее движущая направляющая сила, но и самый уязвимый компонент. В руках «Вождя» сосредотачивается столько нитей, с помощью которых он приводит в движение необъятный бюрократический аппарат, что его смерть грозит разрушением этого аппарата, коль скоро ему не будут тут же найдена соответствующая замена.⁷

Попытки заменить Сталина не удались. В поле тоталитарного сознания его преемник Хрущев получил значение комического героя.⁸

Маршальские погоня, звезда Героя и орден Победы не превратил Брежнева в того мифологического героя, каким воспринимался Сталин. Исчезла тайна личности вождя, а вместе с ней и вождь. Вождь должен быть, по крайней мере, равен системе, анне быть частицей, рожденной этой системой.

2. Политической система в стране с середины 1930-х гг. Становление личной власти Сталина

Эту новую форму организации политической власти, сложившуюся в нашей стране в 30-е годы, в литературе часто называют тоталитаризмом.⁹ Если же мы попытаемся вычленить смысловое ядро данного понятия, то обнаружим, что слово «тоталитаризм» используется для обозначения превосходной степени других известных понятий – диктатура, авторитаризм, насилие, деспотизм. Этимологически оно производно от слов тоталитарность, или «целостность» ¹⁰. Употребляя его, имеют в виду, что авторитарная власть становится всепроникающей, контролирующей жизнь человека и общества в ее самых частных, мельчайших проявлениях.

После смерти Ленина руководству партии не хватило политического таланта противостоять влиянию зарождающегося сталинизма. В результате сложилась определённая система партийного управления - система бюрократического централизма. Любые попытки партийцев сопротивляться данной системе, их аппеляция к ленинским заветам, указания на то, что «советская власть сейчас стоит крепче, чем когда бы то ни было, и если ей грозит опасность, то она заключается не в возможности её свержения, а в возможности её перерождения, если партия не сумеет оживить свой организм и укрепить свои связи с рабочим классом» (об этом с трибуны говорил большевик Т. Сапронов, предлагая отменить устаревшую, по его мнению, резолюцию), а также напоминание о другом, так и не выполненном, решении X съезда «о расширении рабочей демократии» – игнорировались правящей сталинской фракцией. Для борьбы с инакомыслящими стали практиковаться "аттестационные комиссии", "личные дела с секретным пакетом" и т. д. Аппарат всё более выводил себя из-под контроля рядовых членов партии и партийных организаций. В своём консервативном сопротивлении новому курсу триумвиры и поддерживавшие их аппаратчики с самого начала дискуссии прибегали к никогда ранее не применявшемуся методу внутрипартийной борьбы: оценке разногласий внутри партии как борьбы между большевиками и элементами, чуждыми большевизму, ленинизму¹¹.

В декабре 1936 г. была принята новая Конституция СССР – был сделан еще один шаг на пути к мифологической демократии и централизации власти. Политической основой СССР провозглашались Советы депутатов трудящихся, экономической – социалистическая собственность на средства производства. При этом допускалось «мелкое частное хозяйство единоличных крестьян и кустарей, основанное на личном труде и исключающее эксплуатацию чужого труда». Как и прежних советских конституциях, провозглашалась свобода свести, слова, печати, собраний и митингов, объединения в союзы. Были добавлены советским гражданам и новые права: на труд, отдых, «всеобщеобязательное» неполное среднее образование, «неприкосновенность личности и жилья». Некоторые изменения были внесены в систему государственной власти. Ее высшим органом объявлялся Верховный Совет, стоявший из двух палат: Совета Союза и Совета Национальностей, а период между его сессиями – Президиум Верховного Совета.¹²

Данная конституция закрепила уже существующее положение – на всех «этажах» управления страной был обеспечен партийный контроль над государственными органами, армией, промышленностью. Назначением и смещением государственных деятелей ведали не государственные, а партийные инстанции. Даже юридическим правом выдвижения кандидатов в депутаты Советов различных уровней пользовались исключительно партийные и руководимые ими общественные организации. Многие государственные функции оказались переданными партийным инстанциям (например, вопросы планирования и организации производства решались не в наркоматах или Госплане, а в ЦК и в Политбюро).

Политбюро принимало окончательные решения о создании и закрытии наркоматов, о назначении и снятии наркомов и других руководителей. Ни один закон в стране не мог быть принят без предварительного одобрения его в Политбюро.

Новая советская Конституция была удивительным по своей двойственности документом. В реальной жизни большинство ее норм оказались пустой декларацией. А социализм «по - сталински» имел весьма формальное сходство с марксистским пониманием социализма. Его целью являлось не создание экономических, политических и культурных предпосылок для свободного развития каждого члена общества, а наращивание мощи государства. Функцию по распоряжению социалистической собственностью и политическая власть сосредоточились в руках Сталина и партийно-государственного аппарата и оказались отчужденными от народа. Но тем не менее демократизм содержания Конституции и констатация ею того факта, что идеалы и ценности Октябрьской революции претворяются в жизнь, имели большое воздействие на общество, так как подтверждали, что его лишения и жертвы были не напрасны.

К концу 30-х годов ВКП(б) в значительной мере изменила и свой собственный облик, утратила остатки демократизма в своей внутрипартийной жизни. В ней исчезли дискуссии, диспуты, воцарилось полное, но весьма относительное единство. Рядовые члены партии, а в ряде случаев и члены ЦК всех выборных органов были отрешены от выработки партийной политики, которая стала уделом Политбюро и партийного аппарата.

В годы «большого террора» в СССР ничто: ни безусловное следование линии ЦК, ни личная преданность Сталину не могли гарантировать человеку личной безопасности. Это касалось, не только рядовых членов общества, но и партийно-государственных работников, т.е. представителей класса политаристов. Возможностей позитивного стимулирования (карьера, материальные блага) было недостаточно, чтобы заставить бюрократию эффективно работать. В этих условиях единственным реальным негативным стимулом могла быть только угроза лишения свободы и жизни. Чтобы политарный аппарат более или менее надежно работал, его глава — политарх должен был получить право распоряжаться судьбами всех членов класса политаристов: не только перемещать их по одной своей воле с должности на должность, но — главное — лишать их свободы и жизни. Во главе политической системы может стоять и олигархия, но идеальной формой политарного режима является деспотия. Политарный аппарат не может хорошо работать, если его время от времени не смазывать кровью его членов.¹³

И. В. Сталин стал признанным единственным вождем партии и страны и получил возможность избавиться от пока еще ограничивающих его власть членов старой партийной гвардии, которые занимали свои посты не в силу благоволения И. В. Сталина, а своих былых заслуг. Уничтожена или брошена в лагеря была значительная часть класса политаристов. Сам класс, разумеется, не только сохранился, но и окреп. Однако теперь политаристы, как и все подданные, начали жить под постоянным страхом репрессий. Такая ситуация, естественно не могла устраивать властную элиту, и рано или поздно должна была быть разрешена в её пользу. Поэтому и политаристы с нескрываемым облегчением встретили XX съезд КПСС. С этих времен репрессии, правда, в значительной степени смягченные, продолжали осуществляться лишь против рядовых граждан. Глава политосистемы потерял право на жизнь и смерть ее членов. На смену деспотии пришла олигархия. Контроля снизу политаристы давно уже не знали. Теперь во многом был ликвидирован и контроль сверху. Политаристы среднего звена приобрели огромную долю самостоятельности. В этих условиях политическая система стала разлагаться.¹⁴

Надо сказать, что, по мнению Ю. Семенова, личные качества руководителей все же сыграли определенную роль. Политарный строй неизбежно возник бы, объективно, как он, к примеру, возник в XX веке Китае, где в отличие от стран восточной Европы почти не было влияния СССР. Там была борьба с правыми элементами, та, что у нас была в 27-м 34-м годах, когда репрессии в основном коснулись интеллигенции и низов. Всю верхушку репрессировали. Дэн Сяо Пин, генеральный секретарь компартии Китая, работал на скотном дворе. Но в Китае никого не расстреляли. Кого-то довели до смерти, кого-то убили, но в основном их посылали на низовую работу. Чего у нас, конечно, не было. Сталин знал, что только мёртвые не кусаются. Так что Дэн Сяо Пин вышел раз, второй раз, наконец, стал фактически руководителем Китая. А у нас Бухарины, Зиновьевы, Каменевы, все они ушли в могилу.

История, как известно, не терпит сослагательного наклонения, но всё - таки можно рискнуть и сделать следующий прогноз: если бы чуть-чуть повезло, и система была бы чуть-чуть более гибкой и менее деспотичной (в терминологии Б. П. Курашвили: если бы был сталинизм, но не было сталинщины), то, скорее всего, удалось бы безболезненно осуществить переход от авторитаризма на демократические и социалистические рельсы тогда, когда развитие производительных сил уже достигло необходимого уровня (во второй половине XX века). Тупиковость политаризма вынудила к такому переходу в 1985 году, но к этому времени уже настолько деградировало руководство и научная мысль в области обществоведения, что подобный позыв масс быстро был направлен на другую цель: изъятие у масс собственности. Как справедливо добавил один наш коллега по дискуссиям: «Ленин верил, что догоняющая модернизация под руководством коммунистов, а затем это же руководство облегчает переход к социализму. Но история сложилась неблагоприятно для СССР. К 1985 году народ вообще не представлял собой серьёзной политической силы. Он привык безмолвствовать, и был отучен правильно понимать ситуацию. Это ещё в советские времена было сделано. Номенклатура обладала практически всей властью (криминал если и имел влияние, то небольшое), но была расколота. Старая часть номенклатуры ещё пыталась продолжать линию Сталина, но уже плохо понимая её суть. Интеллигенция знала две вещи: советскую действительность и ту, которая по представлениям писателей должна быть при социализме и коммунизме. Разница была очевидна, и её хотелось ликвидировать. К трезвому анализу ситуации интеллигенция была способна не намного больше, чем народ. В первую очередь потому, что десятилетиями была изолирована как от информации, так и от ответственности за свои решения. Таким образом, влиятельной силы, способной осуществить переход к социализму, уже не было.¹⁵

3. Последствия сталинизма

Последствия сталинизма - это та проблема, которая до сих пор характеризуется далеко, не однозначно, вызывая в научно-историческом сообществе массу споров, диаметрально противоположных суждений и оценок. В этой главе я попытаюсь рассмотреть мнения на данную проблему различных авторов как отечественных, так и зарубежных.

Начать рассмотрение последствий сталинизма я хотел бы с наиболее, по-моему, мнению, обсуждаемой проблемы – репрессии.

По указанию Сталина сначала репрессиям подвергались бывшие идейные противники и возможные соперники, которые были объявлены агентами империализма и иностранных разведок. Такие же обвинения предъявлялись и другим коммунистам и беспартийным, никогда не участвовавшим ни в каких оппозициях. Были репрессированы не устраивавшие Сталина партийные и государственные деятели, многие другие ни в чем не повинные люди. Так утверждался режим личной власти Сталина, насаждался страх, подавлялось любое выражение собственного мнения. Не удивительно поэтому, что репрессиям в первую очередь подвергались старые большевики, соратники В.И. Ленина, т.к. этих людей, идейно закаленных и имевших большой политический опыт, было труднее запугать, заставить отказаться от высказывания своих убеждений. Труднее их было и обмануть.

Чтобы оправдать массовые репрессии в глазах трудящихся был организован ряд открытых судебных процессов, главными обвиняемыми на которых стали виднейшие деятели партии и Советского государства. В январе 1935 года слушалось дело Зиновьева, Каменева и др. Тогда мера наказания была ограничена лишением свободы: Зиновьева на 10 лет, Каменева на 5 лет. Однако в августе 1936 года, когда начался процесс по делу "объединенного троцкистско-зиновьевского террористического центра", их вновь привлекают к ответственности и на этот раз приговаривают к расстрелу.

Вот как это было с Михаилом Кольцовым, известным публицистом, депутатом Верховного Совета РСФСР, член корреспондентом Академии наук СССР. Заседает Военная коллегия под председательством Василия Ульриха. С ним еще два военных М. Кольцова обвиняют в шпионаже в пользу германской, французской и американской разведок, в принадлежности к антисоветскому подполью с 1923 года. В обвинительном заключении сказано, что он признался по всем предъявленным ему преступлениям.

"- Желаете чем-нибудь дополнить (обвинение - мое)? - спросил подсудимого Ульрих.

- Не дополнить, а опровергнуть, - сказал Кольцов. - Все, что здесь написано, - ложь. От начала и до конца