57891 (Красная Горка в Евпатории), страница 2

Что-то крикнул офицер, его команду повторил переводчик, и колонна двинулась по симферопольской дороге. По бокам через каждые десять метров шагали немцы с автоматами. С большим трудом я переставляла опухшие ноги, рядом шли мои дети. Женя трех и Владик двух лет. Они держались за подол юбки, от этого было идти еще труднее. Но меня поддерживала Софья Иголкина.

В том месте, где располагалась нефтебаза, стоял большой дом. В него нас и загнали. Женщины помогли мне лечь на единственную железную койку, рядом примостились дети. Пожалуй, это «убежище» и спасло жизнь мне и грудному ребенку, потому что люди стояли друг возле друга настолько плотно, что трудно было дышать.

Три дня и три ночи без воды, еды и туалета. Многие были доведены до нервного припадка, теряли сознание, задыхались от невыносимо тяжелого воздуха.

Позже узнали, что нас ожидал страшный и бесчеловечный финал – сожжение заживо. Хворостом были обложены все стены, стояли несколько канистр с керосином. Почему свою угрозу фашисты не привели в исполнение? Не знаю. Может быть, устали: ведь более трех тысяч мужчин и мальчишек ими были расстреляны накануне.

На исходе третьего дня нас выпустили. Но дома ждало страшное известие – расстреляны отец и брат …

Война застала Григория Михайловича Шульгу в родной Евпатории. Он и тогда, до войны, работал на водокачке в подсобном хозяйстве. Не стал ждать, когда принесут повестку о призыве на фронт, пошел в военкомат сам. Там Шульге сказали: «Идите домой и ждите. Вызовем.» Вернулся Григорий Михайлович на свою водокачку. А вскоре в город пришли немцы.

5 января 1942 года в помощь фашистскому 22-му разведбатальону и полевой комендатуре прибыл 105-й пехотный полк для уничтожения морского десанта. Сразу же начались повальные аресты мужского населения города.

• Рано утром 6 января под видом борьбы с партизанами немецкое

командование приказало арестовывать всех подозреваемых, - рассказывает Григорий Михайлович, - в том числе арестовали меня, Дмитрия Колесникова, Степаненко с сыном. Привели в комендатуру. Уставший и разъяренный офицер мельком взлянул на нас, жестом показал в сторону подвала. Утром следующего дня погнали нас в район Пересыпи. Во дворе селихозснаба собрали несколько тысяч человек. В основном стариков и мальчишек.

Куда нас поведут? Этот вопрос задавал себе каждый, кто в те два дня месил грязь и мерз в этом загоне. Одни говорили, что пошлют под Керчь или Перекоп на оборонительные работы, другие утверждали, что отправят в Германию. И не знали мы тогда, что вступил в силу приказ командующего 17-й армией Эрвина Енекке о массовых расстрелах.

В полдень второго дня к воротам базы подкатил на мотоцикле офицер полевой жандармерии. Он коротко приказал: «После захода солнца расстрелять».

Колонна двигалась медленно, овчарки на длинных поводках набрасывались на идущих с краю. От чьего-то пинка собака взвыла, раздался пистолетный выстрел. Когда вышли за город, одиночные выстрелы стали раздаваться чаще, убитые оставались на дороге. За колонной телился кровавый след. Люди медленно брели к своей братской могиле. Свою скорую смерть отчетливо осознал каждый, когда перешли перекресток дороги, ведущей на Симферополь.

• Наверное, они нас попугают и отпустят? – жалобным голосом спросил мальчишка, сын Ивана Степаненко. Он был очень бледен, губы посинели, в глазах стоял такой страх, что я не выдержал, отвернулся и поспешил его успокоить:

• Возможно, возможно. Ведь они тоже люди.

На Красной горке, на склоне, который уходит в сторону поселка Заозерного, нам приказали лечь на землю. Затем группами по двадцать человек подводили ко рву и ставили на колени лицом к яме. Раздавалась автоматная очередь, и люди падали вниз. Так повторялось много раз, пока очередь не дошла до меня.

На краю своей могилы вдохнул полной грудью морозный воздух, посмотрел на лохматые облака, низко ползущие над землей … Что-то гаркнул офицер, ударила автоматная очередь. Треск автоматов заглушил душераздирающие стоны и вопли. Я повернул голову и Николаю Коржу, хотел было сказать: «Прощай друг», как почувствовал толчок в плечо, потерял равновесие и скатился в ров, где уже лежала не одна сотня расстрелянных. Следом повалились, смертельно сраженные Корж, Степаненко и его сын.

Лежу – ни живой, ни мертвый. Слышу, стрекочут автоматы. На меня падают новые жертвы. Тела убитых все сильнее давят на меня, становится труднее и труднее дышать. Чувствую, что уже весь мокрый от крови, а она все льется и льется, где-то внизу журчит тонким ручейком . В душе кипела смесь радости, отчаяния, злости. Злость брала верх и, как бензин вспыхивала слизывая мысли об опасности. Расталкиваю еще не остывшие тела, медленно карабкаюсь вверх. Прислушался, стрельбы не слышно, разговоров тоже. Наконец выбрался.

Ночь – темная-темная, в двух шагах ничего не видно. Только собрался бежать с этого страшного места, сам не зная еще куда, как послышался стон: «Помогите!». Подхожу. Вижу, Дмитрий Колесников придерживает левую руку. Ранен. Помог ему выбраться из рва. Потом мы с ним вытащили еще несколько человек. Имен их я не спрашивал, не до знакомства было. Выжав кровь из рубашки и штанов, я отправился в соседнее село Курман-Аджи, где жила сестра моей жены. Отсиживался в сарае до весны. Однажды в дом пришел староста:

• Знаю, что у тебя живет твой родственник. Пусть уходит, я докладывать не стану, но и он нас пусть не подводит.

После этого начались дни моего скитания вокруг Евпатории. Думал, набреду где-нибудь на партизан. Надеялся, но не нашел. И теперь, много лет спустя, сердце сжимается от ужасов гитлеровского «нового порядка»

Литература:

1. Груббе В.В. По улицам Евпатории: Путеводитель. – Симферополь: Таврия, 1987.-96 с.

2. Драчук В.С., Смирнова В.П., Челышев Ю.В. Евпатория. – Симферополь: Таврия, 1979. – 160 с.

3. «Евпатория 2500». – Симферополь – Ялта: «Мир информации», 2003. – 320 с.

4. Кондранов И.П. Крым. 1941 – 1945. Хроника. – Симферополь: КАГН, 2000. – 224 с.

5. Крым в Великой Отечественной войне 1941-1945/ Сост. В.К. Гарагуля. И.П.Кондранов, Л.П.Кравцова. – Симферополь: Таврия, 1994. – 208 с.