57637 (История Сибири в XVII-XIX вв.)

Оглавление

Введение

1. Русская экспансия в Южной Сибири

2. Сибирские пограничные линии

3. Артиллерия Сибири (на примере Кузнецка)

4. Казачество Западной Сибири

Заключение

Приложение 1

Список литературы

Введение

В древности и средневековье слово Сибирь по отношению к территориям Северной Азии не употреблялось. Новгородские летописцы после первого знакомства с зауральской территорией назвали ее Югрой. Сначала Югрой называли земли на восток от Печоры до Урала, а затем и зауральскую территорию. Термин Сибирь появляется в русских летописях только в XV веке. В 80-е годы XV века Сибирью называли области, находящиеся по нижнему течению Тобола и среднему течению Иртыша. Территории по Оби после слияния ее с Иртышом получили название Кон-да и Обдорь. Название Югра сохранилось за местностью между Уральскими горами и нижним течением Оби.

После разгрома Сибирского ханства в конце XVI века название Сибирь стало применяться по отношению ко всем территориям, постепенно присоединяемым к Российскому государству, начиная от Уральских гор до побережья Тихого океана. Долгое время такое понимание термина Сибирь удерживалось в исторической науке,

В настоящее время территория от Урала до Тихого океана делится на Западную Сибирь, Восточную Сибирь и Дальний Восток.

1. Русская экспансия в Южной Сибири

Сибирь — необъятный бело-зеленый континент за Уральским хребтом, поле для героических подвигов русских переселенцев. Тысячи верст за один исторический миг прошагали они на восток через таежные дебри до берегов Тихого океана. Именно тогда был заложен потенциал будущей великой Российской империи. Но как эта страна, населенная весьма воинственными аборигенами, оказалась в составе России, какие факторы являются главными в процессе присоединения Сибири, какие второстепенными? Ответить на эти вопросы пытаются все новые и новые поколения историков¹.

До революции 1917 г. подавляющее большинство исследователей безусловно признавали главным военно-насильственный элемент. В роли организатора "завоевания" восточных территорий, естественно, выступало государство, либо самодеятельные вооруженные отряды. К такому выводу историков подталкивали вопиющие факты кровавых вооруженных столкновений между аборигенами и русскими колонистами. Концепция "завоевания" Сибири господствовала в литературе до Великой Отечественной войны. Ей отдал дань патриарх советского сибиреведения С. В. Бахрушин. Она прочно укоренилась и в массовом историческом сознании населения СССР.

После войны произошел коренной перелом в отечественной историографии, связанный с работами В. И.. Шункова, который взглянул несколько под иным углом зрения на историю сибирской колонизации. Он обнаружил, что огромную роль в освоении (именно освоении!) Сибири сыграли русские крестьяне. С тех пор идеи Шункова продолжали кристаллизоваться, пока не отлились в форме пятитомного фундаментального труда под общей редакцией А. П. Окладникова, где второй том был посвящен периоду феодализма.

После работ Шункова и официального пятитомника советские историки дружно бросились критиковать идеи своих дореволюционных предшественников, они отреклись от идеологически вредной концепции "завоевания" и присоединились к новой теории "присоединения" Сибири к России, предложенной Шунковым².

Некоторые советские исследователи колонизационного процесса за Уралом пошли еще дальше, обнаружив, что эти присоединение являлось "преимущественно добровольным". Это был ловко срежиссированный ход развития отечественной историографии. Видимо, необольшевистские идеологи решили с патриотических позиций исторически обосновать существование "дружной семьи" народов СССР, отказавшись от прежних ленинских идей относительно прошлой имперской сущности России.

Между тем, точка зрения Шункова была более осторожной и взвешенной, чем ангажированные заявления его последователей. Некоторые диалектичные мысли Шункова до сих пор существуют исключительно в форме парадоксальных стереотипов, не наполненных реальным содержанием. В первую очередь это замечание относится к его размышлениям о двойственном характере присоединения Сибири. Он даже попытался сформулировать механизм решения сложнейшей задачи - квалификации процесса присоединения в связи с изучением земельных отношений русских переселенцев ж аборигенов, которые складывались не всегда гладко.

Особенно перспективной ему представлялась попытка "по некоторым итоговым данным выявить, как часты были столкновения между местным и русским населением в тот или иной отрезок времени". Историки не обратили внимание на это предложение известного ученого. Исключив термин "завоевание" из своего словаря, они сами загнали себя в ловушку, пытаться выбраться из которой считалось довольно неприличным.

Последним "могиканином" в этом смысле долго оставался А. П. Уманский, употреблявший опальный термин еще много лет спустя после коренного изменения курса отечественной историографии. Он изучал весьма сомнительные, с точки зрения "добровольности присоединения", взаимоотношения русских и аборигенов Южной Сибири, причем резко осудил жестокие меры царского правительства против коренных сибиряков. Преимущественное внимание к русской крестьянской колонизации привело к известному перекосу в отечественной историографии в сторону бесконфликтности "присоединения" Сибири к России. Порою случались даже весьма анекдотичные случаи.

Например, внимание некоторых исследователей к разноплановой деятельности военно-служилых людей за Уралом воспринималось остальными историками довольно прохладно, если не сказать подозрительно, ибо именно казаки в первую очередь являлись главным инструментом военного насилия. Робкие попытки Н. И. Никитина реабилитировать сибирских служилых людей привели к тому, что Н. А. Миненко вообще отказала им в праве на существование, сблизив их с крестьянами, лишь на том основании, что некоторая часть служилых людей вышла из крестьянства. Другие исследователи колонизации упорно пытались доказать, что крестьяне часто шли впереди военных отрядов, прокладывая им дорогу среди неприятелей.

Короче говоря, советские историки под видом органичного отвращения к насилию и к его носителям свернули со столбовой дороги развития историографии и принялись петлять по сторонам, пытаясь замести следы насилия Русского государства в Азиатской России, затушевать сложную историческую реальность, подменив одностороннюю концепцию "завоевания" не менее односторонней, выхолощенной концепцией "преимущественно добровольного присоединения", противоречащей идеям самого автора — В. И. Шункова.

Впрочем, этап советской историографии нельзя назвать бесплодным. Именно в это время заново сформировалось мощное направление в отечественной историографии — сибирское крестьяноведение, которое, в сущности, исследовало с разных точек зрения процесс земледельческого освоения Сибири³.

Задача данной работы заключается отнюдь не в смене терминов или возвращении к старым азбучным истинам, наоборот, гораздо интереснее на основании новых данных построить более динамичную теорию колонизационного процесса с учетом огромного количества факторов, требующих адекватной интерпретации. Автор уже высказывал близкие идеи в собственной диссертации и публицистических работах, но до широкого их обсуждения и всесторонней критики специалистами руки пока не доходили.

Оценка присоединения Сибири к России обычно сводится к выявлению роли насилия, часто делается вывод о том, что благородная миссия русских крестьян обеспечивала преимущественно мирный и бескровный характер присоединения. При этом не учитываются два важнейших момента.

Первый — присоединение и колонизация не тождественны друг другу. Политический акт — "присоединение" являлся лишь прелюдией дальнейшего заселения и освоения новых территорий. Второе — отдельные части разные народы Сибири входили в состав России не одновременно.

Для того, чтобы получить объективную картину исторического процесса, именуемого "присоединением", необходимо абстрагироваться от второго акта драмы — собственно земледельческого или иного освоения и локализовать ее действие хронологически и территориально. Для примера мы попытаемся проанализировать военно-политическую историю региона Южной Сибири, где наблюдались различные модели вхождения новых земель в Российское государство⁴.

На самом западе Сибири в Тоболо-Ишимском междуречий присоединение новых земель, особенно в XVIII столетии, не сопровождалось насильственным захватом пастбищ у соседних кочевников киргиз-кайсаков (казахов), военно-инженерные средства использовались русским правительством вынужденно для присоединения временно пустующих земель. Движение Ишимской линии на юг вынуждалось необходимостью защиты российских подданных от набегов воинственных кочевников, которые постоянно терроризировали пограничное население⁵.

Кайсаки сдвинулись на свободные пастбища после откочевки калмыков на Волгу, они не являлись коренными жителями урало-сибирских степей, что признают даже добросовестные казахские историки. Новая граница между земледельцами и кочевниками сложилась вполне естественным путем.

Новая Ишимская линия почти не затронула новых кочевий киргиз-кайсаков, не говоря о старых, находившихся южнее Кокчетавских гор и на Сыр-Дарье. Линия оформила прежние аморфные очертания границы между двумя народами сохранившиеся до межевания в советское время, когда часть Сибирских земель (например, Сибирского казачьего войска) отошла к Казахстану.

Иначе в составе России оказалась долина Иртыша. В начале XVIII в. здесь кочевали калмыки, которые пришли в Сибирь более века назад. Долгое присутствие калмыков оставило после себя материальные следы. На левом берегу Иртыша против Усть-Каменогорской крепости сохранялись развалины Аблакетского монастыря, где "фигуральные идолы", развешенные на проволоке, пугали посетителей буддийского капища. Возле Семипалатной крепости находились развалины семи кирпичных здании (отчего крепость получила название). По сведениям казаков и служилых татар, здесь располагался одни из административных центров бывшего Джунгарского ханства. В районе Ямышевской крепости и в устье Бухтармы имелись другие джунгарские укрепления.

В 1714 г. царь Петр I, введенный в заблуждение сибирским губернатором Матвеем Гагариным, который сообщил ему фантастические сведения о добыче в больших масштабах песочного золота в глубине Джунгарии — в Восточном Туркестане возле города Яркенда, приказал отправить по Иртышу и через пески Средней Азии военные экспедиции для поиска и захвата месторождений драгоценных металлов.

Обеспечивая дипломатическую подготовку акции, первый русский император заранее лицемерно объявил джунгарскому контайше новость о том, что все земли, лежащие в верховьях великих сибирских рек Иртыша и Оби, исконно принадлежат России. Он назвал старинные джунгарские пастбища, на которые калмыки пришли более века назад "пустыми", где якобы им было позволено "из милости" кочевать, и приказал вернуть их хозяину. Джунгарский контайша неприятно удивился новостям из России, предприняв отлетные меры.

Авантюра Петра и Гагарина закончилась трагически. Зимой 1715—1716 гг. погиб от голода и холода отряд подполковника Ивана Бухольца, окруженный джунгарами в Ямышевкой крепости. Не вернулся из Хивинского похода и отряд князя Александра Бековича-Черкасского. Петр не смирился с обидным поражением от азиатских противников.

В 1716—1720 гг. русские военные отряды заложили на Иртыше пять крепостей. Опираясь на них, планировалось достигнуть заветной цели — Яркенда. Однако в 1720 г. экспансия Россяи на юг по Иртышу была приостановлена на долгие годы возле озера Нор-Зайсан, где столкнулись вооруженные отряды соперников — с одной стороны батальон гвардии майора Ивана Лихарева, а с другой — армия под командованием наследника ханского престола, будущего знаменитого контайша Галдан-Церена⁶.

В 1722 г. царь Петр попытался мирными средствами склонить контайшу принять подданство России, но безуспешно. Хотя программа-максимум (захват Яркенда и присоединение Джунгарии) была не выполнена, все же русское правительство решило другую важную стратегическую задачу — оно отторгло у Джунгарии всю долину Иртыша от устья Оми до Усть-Каменогорской крепости.

Проникнув вверх по Томи из Томска, русские сразу столкнулись с сопротивлением противников, объединившими усилия против опасного врага. Ойраты из торгоутско-дербетской группировки Хо-Урлюка быстро поставили кочевые силы под свой контроль, и к 1613г. они уже уверенно верховодили союзными войсками, развернувшими массированные военные операции против Томска.

Кузнецкие татары, раздробленные на отдельные сеоки, почти не пытались вести собственную политику, плетясь в фарватере сильнейшего, хотя их прямой интерес явно заключался в ослаблении обеих сторон — России и агрессивных степных кочевников, покушавшихся на их независимость. Однако многовековая сила инерции и инстинкт самосохранения подсказали некоторым сеокам иной путь, проверенный практикой — откуп пушниной и железом от врагов. Одна часть кузнецких татар продолжала опираться на воинственных кочевников, другие оказались мудрее.

Другие сеоки кузнецких татар присоединились к телеутам, киргизам и ойратам.

В условиях полного господства кочевников на Северном Алтае сооружения Кузнецкого острога в 1618 г. на устье Кондомы явилось чрезвычайно смелым шагом, повернувшим историю в иное русло. Строительство острога четко продемонстрировало главное направление будущего удара русских войск. Стационарная русская крепость в глубине неприятельской "землицы" стала надежным оплотом московского царя, откуда очень медленно русское влияние распространилось на всех северных алтайцев⁷.