26733 (Вещи и классификация вещей в римском праве), страница 2

Передача роли распорядителя требует особого ритуала, который бы сделал обмен ролями действительным для социальных единиц, вовлеченных в отношение. В противном случае воля сторон останется на уровне оборотной распорядительной активности, а принадлежность вещи в статическом плане не получит социального признания: семейная группа не может усвоить вещь чужака. Особый режим отчуждения оказывается адекватным выражением специфики этой категории вещей и фиксируется правом.

По мере утверждения индивидуального начала в римском праве различение вещей на res mancipi и res пес mancipi теряет первичное основание и в классическую эпоху подменяется экономическим — res pretiosiores (особо ценные вещи), затем начинает восприниматься как пережиток древнего формализма и официально отменяется в 531 г. (С. 7, 31, 1, 5).

§3. Вещи родовые и индивидуальные (genera и species), потребляемые и непотребляемые, делимые и неделимые

Сходной логике подчиняется другое деление вещей: species — вещи, ценные своей индивидуальностью (res mancipi, авторские изделия), и genera — вещи, ценность которых определяется по их роду и количеству (деньги, продукты массового производства, сырье). В римской правовой науке эта систематика выражена слабо и часто подменяется делением вещей на заменимые и незаменимые. Последняя терминология преобладает и в современной науке со времен Савиньи. Между тем эти деления имеют принципиально различные концептуальные основания. Species, индивидуально определенные вещи, несут на себе печать личности их хозяина. Этот концентрированный личный интерес определяет необходимость сохранения целостности их качеств в обороте. Отсюда право хозяина требовать возвращения самой вещи, неподверженность этих вещей делению и замене помимо воли хозяина.

Стих и Памфил — индивидуально определенные рабы; деление обязательства по их передаче в собственность (dare) среди нескольких кредиторов (или среди наследников одного кредитора) возможно лишь в идеальной доле. Если предметом обязательства являются неопределенные рабы (genera), то возможно (а при совпадении числа рабов с числом кредиторов — необходимо) деление предмета обязательства по объектам. Раб, носящий индивидуальное имя (которое субъект волеизъявления счел важным упомянуть в договоре), представляет собой качественно определенную целостность, поэтому доля обязательства, предметом которого являются несколько таких рабов, представляет собой сумму идеальных долей каждого раба.

Если субъективно насыщенная связь хозяина с вещью отсутствует, species становится принципиально заменимой на вещь того же рода, даже если это авторское произведение искусства. Напротив, вещи, определяемые родовыми признаками и количеством, могут получить индивидуальную определенность, если, например, деньги рассматриваются как нумизматическая коллекция и т. д. В то же время родовые вещи могут быть объектом сделок, только если они подверглись некоторой индивидуализации, поскольку, скажем, вино вообще не мо-кет быть предметом соглашения. Однако именно когда достигнута определенная степень индивидуализации, скажем, если зерно, масло или вино помещены в сосуд определенного объема с клеймом производителя и возникает т. н. genus limitatum — индивидуализированная вещь, заменимость становится действительно полной. Кредитору все равно, какие из сосудов данной партии попадут к нему, и возможность замены теряет всякое экономическое значение, так как качество и количество вещи как установленного объекта сделки получило устойчивую определенность. Заменимость может служить определением genera, только если она понимается в субъективно-психологическом, а не в объективно-экономическом смысле.

Формализация отношений по поводу вещей ведет к постепенному отождествлению двух категорий, подменяя волевой момент объективным критерием. Римские классики поэтому чаще говорят о вещах, которые ценятся по весу, числу и мере — "res quae pondere, numero, mensura consistunt (или continentur, или valent) " (GaL, 3, 90; D. 12, 1, 2, 1; 23, 3, 42; 30, 30 pr; 35, 2, 1, 7; 44, 7, 1, 2).

Текст противопоставляет вещи, которые можно заменить при исполнении обязательства на вещи того же рода, и те вещи, которые такой замене сами по себе не поддаются, — но при этом остается в рамках различения рода и вида. "Другие вещи", о которых говорится в тексте, — это species, и их незаменяемость помимо воли кредитора предстает лишь одной из характеристик этой категории, значимой для отношений займа (mutuum).

Возможность вернуть вещи того же рода отвечает необходимому потреблению (fungi) таких вещей в процессе использования (особенно при договоре займа, когда должник становится собственником вещей, взятых в долг). Эта специфика создает основу для подмены оппозиции "genera — species" делением на вещи потребляемые ("fungibiles", термин введен в XVI веке Ульрихом Цазием) и непотребляемые. Однако возможна сдача на хранение (depositum) родовых (потребляемых) вещей с требованием вернуть те же самые вещи (D. 16, 3, 24). При этом genera становятся species, хотя и остаются с необходимостью потребляемыми в процессе их хозяйственного использования. Критерий потребляемости относится к объективным функциональным качествам вещей (как топливо, сырье, пища) и связан с наличием индивидуального качества вещи лишь опосредованно существуют и потребляемые индивидуально определенные вещи, возможно также, чтобы родовая вещь была непотребляемой.

Сходным образом объективный критерий прилагается к другой оппозиции вещи делимые и неделимые. В природе все вещи делимы практически до бесконечности, в праве делимыми считаются вещи, части которых удерживают качество и функции исходной вещи. Вещи индивидуальные всегда неделимы. Однако это деление вещей принципиально отличается от деления на genera и species, поскольку игнорирует индивидуальную определенность и принадлежит плану объективного. Если, например, ager Sempronianus прекращает существовать как таковой после разделения на части, то все же каждая часть остается полем.

Римляне обозначают делимые вещи описательно "res quae divisionem recipit" (D. 45, 1, 4, 1) На неделимость указывают два термина "individuus" и "indivisus". Последний относится только к актуальному состоянию вещи (D. 8, 1, 17, 30, 26), первый — указывает на отсутствие самой возможности деления. Иногда, подчеркивая природу неделимости, римляне обозначают неделимые вещи как те, что нельзя разделить, не уничтожив или не повредив, "quae sine intentu (sine damno) dividi non possunt" (D. 6, 1, 35, 3; 30, 26, 2; 35, 2, 80, 1). Такая неделимость самой вещи требует деления между кредиторами оценки вещи и установления приоритета прав среди нескольких кредиторов, когда тот, кто получил саму вещь, компенсирует остальным ее стоимость пропорционально их доле

§4. Вещи простые, составные и собирательные. Часть вещи (pars rei)

Стоическая философия представляла мир состоящим из двух основных элементов: материи (ouaia, substantia) и духа (spiritus), наполняющего предметы и сообщающего им их сущность как частям вселенной. Вещи, "quae uno spiritu continentur", — это цельные, вещи (corpora unita или continua), элементы которых не имеют самостоятельной сущности. В отличие от них составные вещи, (corpora composita или connexa) даны как функционально определенные единицы, объединяющие в себе несколько самостоятельных вещей. Прибегая к терминологии немецкого романиста XIXв. О. Вангерова, можно сказать, что простые вещи представляют собой органическое соединение элементов, тогда как вещи составные — механическое.

Собирательные вещи (quae ex distantibus corporibus sunt или universitates10) состоят из предметов, которые удерживают свою индивидуальность ("constat singulas partes retinere suam propriam speciem" — D. 6, 1, 23, 5), но воспринимаются как составные части одного целого. Собственно вещью среди приводимых классиками примеров является стадо (grex11). Его особенность заключается также в том, что стадо остается прежней вещью, несмотря на смерть или рождение отдельных составляющих его особей (D. 22, 1, 39; 30, 21 и 22).

Сходным качеством обладает таверна (D. 20, 1, 34), вилла с аграрным инвентарем (fundus cum instmmento, fundus instructus — D. 31, 10; 33, 7, 19; 33, 7, 28) и любое коммерческое предприятие. Конгломерат продолжает существовать как самотождественное целое, несмотря на усвоение внешних элементов или появление плодов (доходов), происходящих из него самого. Он является единым объектом вещных исков (D. 6, 1, 1, 3; 44, 2, 21, 1), узуфрукта (D. 7, 1, 69), а также залогового права (D. 20, 1, 13 рг; 20, 1, 34). Но, например, ворованная овца, попадая в чужое стадо, хотя и входит в него (D. 41, 3, 30, 2), не сливается с целым, сохраняя особый правовой режим (D. 6, 1, 2), и может быть изъята прежним собственником. Если стадо уменьшилось до таких размеров, что оно не может считаться стадом (ut grex non intellegatur), то узуфрукт, установленный на него, прекращается (D. 7, 1, 68, 2; 7, 4, 31).

Рассматривая функционально определенное составное целое как единицу, когда утрата одного из элементов уничтожает вещь как таковую, prudentes включают в категорию собирательных вещей театральную труппу, хор, группу носильщиков лектики (D. 21, 1, 34 рг; 45, 1, 29 рг), если составляющие их рабы воспринимаются как устойчивый коллектив.

Различение составных и простых вещей имеет значение для многих правовых институтов. Отчуждение части составной вещи не означает отчуждения целого, если другая часть не принадлежит отчуждающему вещь лицу. Слияние чужой вещи с вещью собственника в одну простую вещь переносит право на нее собственнику целого (D. 6, 1, 23, 2—5). Если чужая вещь стала частью составной, то ее прежний хозяин должен сначала требовать отделения ее от целого и выдачи посредством actio ad exhibendum, чтобы затем вчинить иск о собственности. До тех пор пока вещь является частью чужой вещи, собственник не может ее изъять. XII таблиц запрещали собственнику требовать бревно, использованное в чужой постройке (tignum iunctum), пока цела сама постройка (D. 6, 1, 23, 6). В этом запрете проявился рационализм живой практики: право защищает ценность целого, созданного производительным трудом, отводя части подчиненное значение. Запрет может быть распространен на любые составные вещи, если их рассматривать как простые, акцентируя внимание на индивидуальной определенности таких вещей (species).

Часть вещи (pars rei) — при правовом подходе — это элемент большего целого, без которого оно теряет свое качество. При этом часть может быть связана с целым не материально, а функционально. В обоих случаях она принадлежит целому, и любые сделки с вещью распространяют эффект и на ее части. В то же время часть составной или собирательной вещи может быть объектом правоотношений, отличным от всей вещи. Например, отчуждение замка переносит и право на ключ, но не наоборот. Часть (pars, portio) следует отличать от доли, или квоты (pars pro indiviso — часть нераздельного целого), которая представляет собой абстракцию. Только при наличии функциональной определенности фрагменты вещи или предметы, соединенные с целым, считаются частью вещи в правовом смысле. Так, например, пифосы для хранения зерна или вина, вкопанные в землю в погребе, зернотерки, винодавильни не считаются частью дома, но считаются частью зерно- или винохранилища (D. 18, 1, 76 рг; 19, 1, 17 рг). Ключи и замки всегда принадлежат зданию, даже если они отделены от него. Выкопанная земля, песок, глина и проч., срубленные и срезанные насаждения (ruta et caesa — выкопанное и срубленное) не являются частью участка (D. 19, 1, 17, 6; 18, 1; 10, 4, 5, 2; 18, 1, 66, 2; 50, 16, 241).

Примечательно противопоставление pars fundi (части поля) и instrumentum fundi (инвентаря), которое важно для понимания категории недвижимых вещей: стационарное производственное оборудование, в отличие от построек, не является недвижимостью — разве что оно установлено в специализированных помещениях, определяя функцию самих сооружений.

Instrumentum fundi принадлежит к побочным вещам, аксессуарам, режим которых никогда не совпадает с режимом главной вещи. К instrumentum fundi причисляют (D. 33, 7, 8 рг) рабов, занятых в сельском хозяйстве (fructus quaerendi gratia), пахотных быков, плуги, бороны и проч., затем различные инструменты для уборки урожая (fructus cogendi causa), наконец, приспособления для его хранения (fructus conservandi gratia) и переработки (D. 33, 7, 9; 10, 11, 12 pr; 16, 1; 25 pr; 26, 1). Выделяют также instrumentum domus (например, противопожарное оборудование), от которого отличают ornamentum domus (D. 33, 7, 12, 16; 50, 16, 245) —украшения дома (статуи, картины и проч.). Побочные вещи не являются частью дома или другой главной вещи, хотя бы они были соединены с ней.

Вещи, установленные в доме, являются частью дома только в том случае, если они необходимы для его функционирования и входят в понятие дома. Улучшения временного характера считаются аксессуарами.

Критерий постоянного пользования указывает Прокул (Cels. D. 19, 1, 38, 2), различая закрепленные или вкопанные трубы (insertaet inclusa) от незафиксированных. Сходный критерий прилагается и к мельницам, маслобойням и прочему оборудованию (Pomp. D. 33, 7, 21; lav. D. 19, 1, 18 рг) 13, но при этом он остается вспомогательным к функциональному ("perpetuus usus" Лабеона). Говоря о парусах, веслах и проч., Алфен Вар отмечает фиксированный характер их принадлежности к кораблю, который допускает их уподобление членам корабля ("quasi membra navis" — D. 21, 2, 44).

Различение части вещи от instrumentum в суждениях римских юристов более согласовано с правовым взглядом на природу вещей, чем современное понятие принадлежности, которое (в отличие от римской accessio) исходит из идеи хозяйственной цели и игнорирует качественную определенность вещи как основу ее единичности. Попытки пандектистов XIX века примирить две систематики оказались бесплодны, поскольку не учитывали разницу в подходах. Рассматривая ключ и замок как одно целое, считая надгробный монумент частью могилы, римляне не признавали столь же существенной связь книжного шкафа с книгами, декоративных статуй с домом, инвентаря с участком. Побочная вещь следует судьбе главной, только если на нее распространяется волеизъявление распорядителя. Интерпретация же воли субъекта исходит из степени природной зависимости одной вещи от другой. Например, деньги могут быть истрачены небольшими суммами, а могут быть переданы вместе с кошельком: необходимой связи кошелька с деньгами нет, поэтому он не всегда следует за своим содержимым.

Проблема тары решается на основе того, может ли содержимое быть потреблено без нее или нет.

Кувшин вина непосредственно предназначается к застолью, и понятие вина в этом случае распространяется на тару (Proc., D. 33, 6, 15), но цистерна не является принадлежностью вина, поскольку для последующей транспортировки и потребления содержимое необходимо перелить в другую тару.

Признание тары объектом легата не означает, что она считается частью содержимого, но является результатом интерпретации воли следователя. Критика Ульпиана, однако, не свидетельствует о том, что Цельс допускал распространительную интерпретацию вне зависимости от свойств тары: его рассуждение строится на том, что иногда идея меры, определения количества продукта предполагает необходимую связь с тарой, которая образует устойчивое единство с содержимым, качественно обособленное целое, отдельную вещь. Уже Прокул отрицал возможность включения стационарной тары в объект легата, если отказано вино (D. 33, 6, 15). Бочки и пифосы, которые Ульпиан характеризует как стационарные, Помпоний (D. 33, 6, 14) определяет через самодостаточность качества: "ad perpetuum usum vasa reservantur" ("сосуды, предназначенные для постоянного пользования"), — как сосуды, рассчитанные на периодическое наполнение вином нового урожая, связанные с производственным циклом, а не с потреблением (как вино), отчего их функциональная определенность не зависит от судьбы содержимого.

§5. Плоды (fructus)

Понятие плодов (fructus) связано с представлением о плодоносящей вещи и включает в себя все блага, которые возникают в ходе эксплуатации вещи, являясь производными от нее (приплод, урожай). Права на плоды зависят от права на плодоносящую вещь, хотя и не идентичны ему. Добросовестный владелец плодоносящей вещи становится собственником собранных им плодов. Удержание собственником вещи прав на плоды при отчуждении самой вещи всегда оговаривается.