159947 (Возникновение и эволюция доктрины превосходства греков над варварами), страница 5

В VIII–VI вв. до н. э. в греческой литературе термин «варвар» и его производные в целом встречаются не более пяти раз. Но это ещё не показатель, что термин действительно был малоупотребим, однако это фактически является реальным препятствием для формирования относительно полного представления о восприятии греками варваров в архаической Греции. Картину могут дополнять более частые упоминания греческими авторами негреков, нередко с определённой их характеристикой. Однако даже в последнем случае фрагментированность имеющегося материала также сказывается при попытке отделить субъективное восприятие чужеземца греческим автором от абстрактного образа, сформировавшегося в общественном сознании греков.

Как известно, в поэмах Гомера «Илиада» и «Одиссея» названы эллины, панэллины и Эллада (II. II. 530. 683-684; Od. I. 344; XV. 80). В отличие от Гомера, в поэмах которого «панэллины» – название одного из греческих племен, иной смысл это слово имеет у Гесиода, где оно обозначает общее самоназвание греков (Hesiod. Erg. 528). Впрочем, этому противоречит утверждение Страбона о том, что «Гесиод и Архилох уже знали, что греки назывались не только эллинами, но и панэллинами». В доказательство географ ссылается на дочерей Прета, к которым, согласно Гесиоду, сватались эллины, и приводит строку из Архилоха, где названы панэллины: «Как панэллинов несчастья над Фасосом собрались» (Strabo. VIII. 6. 6. c. 370. Пер. Г.А. Стратановского; ALG. Fasc. 3. Fr. 54 [52], Diehl). Возможно, Гесиод первым говорит о панэллинах, если отбросить 530-й стих во II книге «Илиады». Слова «варвар» у Гесиода нет. «Всеэллинский устав» и «вся Эллада» упоминаются в двух Истмийских одах Пиндара (Pind. Isthm. 2. 38; 4. 29). Впервые же понятие «варвар», как считают на основании свидетельства Страбона (VII. 7. 1. C. 321), появляется в конце VI в. до н. э. у историка Гекатея Милетского (FGrHist. I. Fr. 119), который «сообщает про Пелопоннес, что там до греков жили варвары». Живший несколько позднее поэт Симонид с Кеоса называет персов варварами и говорит о победе Гелона над карфагенянами как о триумфе греков над варварами (Poet. Lyr. Cr. Vol. III. Fr. 136, Bergk) [50]. Итак, уже в самых ранних литературных произведениях греков зафиксированы термины, свидетельствующие о разграничении и противопоставлении эллинства и варварства.

Э.Д. Фролов ссылается на распространение в Греции характерной унифицированной геометрической керамики и повсеместное в греческом мире усвоение новой алфавитной письменности как подтверждение формирования национального единства греков в IX – VIII вв. до н. э., которому соответствовали названные понятия – «эллины», «панэллины», «Эллада» [107].

Обычно полагают, что первоначально для грека варвар – это тот, кто говорит на ином, чем он сам, языке, на языке, непонятном для говорящих по-гречески, т.е. происхождение понятия «варвар» носило лингвистический характер. В трёх примерах термин «варвар» применялся для характеристики речи чужеземца – негрека. Прежде всего, наиболее раннее свидетельство определения «варвароголосый», которое присутствует в тексте «Илиады» Гомера по отношению к карийцам в «Каталоге троянцев» [85]. Некоторые исследователи полагают, что прилагательное «варвароголосый» не означало ничего более, чем говор на непонятном грекам языке и поэтому не может восприниматься как показатель негативного отношения Гомера к негрекам – варварам. Возможно, этого мнения придерживался Фукидид, который полагал, что Гомеру вовсе не было известно слово «варвар». В «Археологии» Фукидид утверждает, что Гомер «нигде не обозначает все племена одним общим именем эллинов и никого так не называет… не употребляет он и слова «варвары», – очевидно, оттого, что эллины тогда ещё не отделились от них и не объединились под одним именем» (Thuc. I. 3. 3). В следующем параграфе речь идёт об «отдельных племенах, принявших имя эллинов и говоривших на общепонятном для всех языке» (I. 3. 4). Фукидид счёл необходимым дважды отметить единый язык у всех. Кто принял имя эллинов, и это имя приняли. Это были только говорившие на общепонятном для всех языке, т.е. на греческом. Однако Аполлодор и Страбон полагали, что термин «варвароголосый» включал в себя уже некую негативную характеристику, причём первый считал, что эта характеристика отражала отношение Гомера к самим карийцам, а второй, – только к языку карийцев.

Во-вторых, выражение «варварская речь» встречается у Анакреон- та [4]. В-третьих, поэт Алкман называет варваром некоего лидийца, который обучал спартанских девушек и юношей патриотическим хоровым пе-ниям. В-четвёртых, свидетельство философа Гераклита Эфесского о том, что «плохие свидетели глаза и уши у тех людей, которые имеют варварские души» [60], часто воспринимается исследователями как первое указание в пользу предосудительного отношения греков к варварам и намёк на культурную ущербность. В-пятых, один из вариантов дельфийского оракула, данного Батту I, основателю Кирены, использует выражение «варварские мужи».

Сохранившиеся документы рубежа архаического и классического периода, в том числе и относящиеся ко времени отражения персидских вторжений в Грецию в 490 и 480–479 гг. до н. э., всё ещё не показывают широкого применения термина «варвар» по отношению к персам. Чаще всего в этих свидетельствах персы именуются мидянами, термином, который сохранялся ещё на протяжении всего V столетия до н. э. Геродот же сообщает, что в период войны с Ксерксом спартанцы продолжали называть варваров чужеземцами. Несмотря на это, термин «варвары» употребляется в двух документах 480–479 гг. до н. э. – так называемом «декрете Фемистокла» из Трезены [34], а также в афинской клятве, данной перед битвой при Платеях [133]. Оба документа сохранились в поздних копиях IV столетия до н. э., и некоторые исследователи подвергают сомнению их подлинность. Эпиграфическим свидетельством в пользу употребления термина «варвары» остаётся теосская надпись о наказаниях за преступления, датируемая 470-гг. до н. э. [47].

Принято считать, что этническое самосознание эллинов сформировалось уже в эпоху архаики с закреплением в эллинской культуре дихотомии «эллины – варвары». Стимулирующую роль в формировании этнической идентичности, в отделении себя от других народов, отличных по языку и культуре, сыграла Великая греческая колонизация, в результате которой эллины оказались на чужбине, в окружении иных народов, нередко к тому же и враждебных им. Возможно, это обстоятельство способствовало агрессивному характеру ещё только складывающейся эллинской цивилизации. Свою роль в выработке определённого стереотипа отношения греков к неэллинам сыграла торговля. Нельзя не отметить также влияния на вызревание чувства национального самосознания общегреческих праздников, восходящих к VIII в. до н. э. Встречи на этих праздниках греков, стекавшихся со всех частей Эллады, образование политических союзов и амфиктионий – всё это стимулировало осознание своего родства по крови и культуре и отдаление от всех других народов – варваров.

Немногочисленные упоминания о варварах в нарративных источниках догеродотова времени свидетельствуют о формировании в мировоззрении греков этнического самосознания, о противостоянии по отношению к негрекам. Как определённый шаг в создании образа иноплеменника-дикаря можно, по-видимому, рассматривать творчество Архилоха, который сам принимал участие в колонизации. У него мы находим ближайших соседей греков – фракийцев, свирепых дикарей с экзотической внешностью. Непринятие греками скифских обычаев, в том числе пьяного бесчинства и буйства, отражено и в творчестве Анакреонта.

Разделявший эллинов и варваров барьер взаимного отчуждения имел своей основой не только огромный разрыв в уровнях социального и культурного развития и чисто психологическую несовместимость. Достаточно высокий уровень этнического самосознания греков, очевидно, вполне определившийся уже к VII – VIII вв. до н. э. был немаловажным обстоятельством. Это самоопределение эллинов как этнического целого неизбежно должно было породить в их сознании мысль о прямой противоположности собственного мира окружающему их миру других народов – варваров, и неприятие всего чужого или, по крайней мере, его тщательный отбор и переделка на свой лад [25]. Вместе с тем, усвоение обычаев восточных народов, в том числе религиозных установлений, свидетельствует об отсутствии у греков этого времени чувства национальной исключительности [28].

Очевидно, эволюция понятий «эллины» и «варвары» шла от лингвистического значения к этническому, географическому и культурному как корреляция и антитезис слову «эллин». Следует отметить, что единого мнения относительно критериев идентичности их приоритетов у греков не было [97]. Так, Геродот утверждает, что «варварами… египтяне называют всех, кто не говорит на их языке» (II. 159. Пер. Г.А. Стратановского), тогда как афиняне, по словам историка, в своём ответе спартанским послам ссылались на «наше кровное родство с другими эллинами, общие святилища богов, жертвоприношения на празднествах и одинаковый образ жизни (VIII. 144), т.е. у него на первом месте стоит этнический фактор, а уже затем язык, религия и культура. Фукидид (II. 68), судя по контексту, слово «варвары» употребляет в лингвистическом смысле, тогда как Исократ отдаёт приоритет культурному фактору. Исократ считает, что «самое имя эллина становится уже обозначением не происхождения, но культуры. Эллинами чаще называют получивших одинаковое с нами образование, чем людей одного и того же происхождения (Isocr. Paneg. 50. Пер. К.М. Колобовой). Следовательно, ко времени правления Филиппа Македонского, когда вопрос о том, являются ли македоняне эллинами или нет, впервые стал предметом острой дискуссии, само слово «эллин» приобрело некоторую неясность, как и понятие «варвар», который представлял ему антитезу. Вместе с тем, в литературе отмечалась определённая двусмысленность, неясность в употреблении Фукидидом коррелятивных терминов «эллины» и «варвары», которая не позволяет понять их точный смысл применительно к народам, живущим в границах территории от устья Пенея до Амбракийского залива [77].

Используя уже сложившийся набор оценок варваров, в своих речах Исократ постоянно сопоставляет греков с варварами в пользу первых, порицает трусость варваров, их предрасположенность к рабству и др. Оратор рассматривает разные стороны жизни персидского государства и, в первую очередь, критикует его политический строй – деспотию, при которой все подданные преклоняются перед царём, падают ниц, стремясь всячески унизить себя.

Призывая к походу на Восток, Исократ стремится убедить своих читателей, что Персия не монолитна, она охвачена распрями, сатрапы неверны царю и трусливы, так что «нет оснований бояться ни войска, повсюду сопровождающего царя, ни доблести самих персов» (Paneg. 145). Варвары плохо подготовлены к войне, у них не может появиться ни опытный стратег, ни хороший воин. Очень тенденциозно изображён знаменитый поход «десяти тысяч». Царь был настолько слабее греков, оказавшихся вдали от родины, в незнакомой стране, без союзников, потерявших полководца, что честному сражению предпочёл обман. Но коварство не помогло ему, эллины «проделали этот подход так, как будто бы шли в сопровождении почётной охраны», считая для себя величайшим из благ, если сталкивались с возможно бóльшим числом врагов. Они оказались сильнее персов, боль-шинство из которых «представляет неорганизованную толпу, не сведущую в опасностях, лишённую выносливости на войне, но воспитанную для рабства лучше, чем наши домашние рабы»; «вследствие власти одного человека в душе они низки и полны раболепного страха» (Paneg. 146–151).

И в других речах Исократ ссылается на многочисленные победы греков над варварами. В заслугу деятелям прошлого оратор ставит их политику по отношению к варварам, которым они не давали строить козни против эллинов. В речи «Об обмене имуществом», прославляя мастерство красноречия, Исократ видит в нём отличие эллинов от варваров: «Вы получаете сравнительно с другими лучшую ораторскую подготовку и более совершенный разум» (293–294. Пер. В.Г. Боруховича). Понятно, почему грек Исократ в конфронтации с варварами – подданными персидского царя – столь важным считает искусство слова для гражданина на агоре и Пниксе. Убеждая афинян взять на себя инициативу в примирении всех греков для общего похода против персов, Исократ в «Панегирике» упрекает лакедемонян за то, что те не предприняли ничего для общей пользы эллинов, «а ведь они могли бы, примирившись с нами, превратить варваров в пери-эков всей Эллады» (Paneg. 131). Ту же мысль оратор высказывает в письме македонскому царю Филиппу: «Подумай и о том, что ты только тогда будешь обладать непревзойдённой славой, достойной твоих свершений, когда сделаешь варваров илотами эллинов» (Ер. III. 5. Пер. В.Г. Боруховича, Т.В. Прушакевич).