30463-1 (Эволюция семейных ценностей средних слоев американского общества в XIX веке), страница 6

Одним из показателей успеха было то, что домашняя хозяйка должна иметь слуг, которые бы все делали за нее; торжество сред­него класса можно наглядно проиллюстрировать цифрами статис­тики занятости населения. На 16 мужчин и женщин, населявших Америку, согласно переписи 1841 г., приходился один человек домашней прислуги. Десять лет спустя, из трех миллионов женщин и девушек от десятилетнего возраста и старше, зарабатывавших себе на жизнь, одна из четырех рабо­тали служанками. К 1871 г. их число увеличилось до 1 204 477. На протяжении всего XIX века и до 1914г. работа домашней прислуги была самой распространенной среди эмигранток и вторая по час­тоте в целом [16, 327].

Жена представителя среднего класса, освобожденная от хлопот по хозяйству, должна была чем-то заполнять свое время. И она сама и ее муж были убеждены (так же как и книги по этикету, буквально наводнявшие рынок в XIX столетии), что она живет как благородная леди.

Мужчины среднего класса были привязаны к своей работе, и их жены и дочери были предоставлены самим себе. Некоторые за­полняли время полезной работой, но большинство женщин про­сто ходили целый день по магазинам или в гости к соседкам посплетничать, а то и просто бездельничали или упражнялись в хороших манерах.

Э. Дж. Грэйвс говорит о женщинах, которые «в своем честолюбивом стремлении походить на благородных леди используют свои прекрасные ручки только для того, чтобы играть кольцами, прикасаться к клавишам пианино или струнам гитары» [23, 27-28].

Женщины несли ответствен­ность за воспитание своих детей, поддержание домашнего очага и соблюдение морали; сердобольная мать должна была воздей­ствовать на детей «мягко», используя новые педагогические ме­тоды убеждения вместо принуждения. Устои викторианского до­ма, который держался на женщине, вдохновляли буржуазных реформаторов и миссионеров (как мужчин, так и женщин) на то, чтобы внедрять модель буржуазных семейных отношений в каж­дую группу населения, живущую по другим законам.

2.2.3. Период после гражданской войны

Отношение к браку как «священному союзу» после гражданской войны стало изменяться под воздействием целого ряда причин, среди которых – бурное развитие права, демократизация общества, дух конкуренции и прагматизма, порожденные новыми экономическими отношениями (капитализм).

Д. Бурстин отмечает, что после гражданской войны сформировались специфичные для Америки условия, когда борьба за успех для честолюбивых молодых людей, мечтающих о юридической карьере, зависела не столько от углубленного изучения основополагающих юридических принципах, сколько от внимания к деталям, учета новых нюансах факта и способности договариваться и устраивать дела [5, 82].

Первая реальная возможность выгодной с точки зрения конкуренции деятельности в области юриспруденции была найдена Невадой в такой отрасли права, как развод. Это была сфера издавна существовавших противоречий.

С завоеванием независимости было подтверждено право каждого штата по своему усмотрению принимать закон о разводе. Дух времени, приверженность свободе и ненависть к любой тирании, всколыхнувшие в некоторых частях страны движение за ликвидацию рабства чернокожего населения, побудили дру­гих выступать против домашней тирании и принести освобожде­ние тем (как сказано в одном памфлете, написанном в 1788 году), «кто зачастую соединен вместе в наихудшем из всех воз­можных союзов... освобождение несчастному мужу, находяще­муся под башмаком у жены, или забитой, обижаемой, презираемой жене... Они не только приговорены, как преступни­ки, к своему наказанию, но их наказание должно длиться до са­мой смерти» [5, 89].

Между Революцией и Гражданской войной большинство штатов либерализовали свое законодательство в области разво­да. Если брать ситуацию в целом, то новые штаты, созданные в северо-западной части первоначальной территории США, были либеральнее, тогда как штаты, расположенные вдоль побе­режья Атлантики, отличались более жестким законодательст­вом, причем особенно жесткими были законы в Нью-Йорке и Южной Каролине. Почти во всех штатах происходил процесс упорядочивания и стандартизации бракоразводной процедуры. К 1867 году тридцать три из имевшихся тогда тридцати семи штатов законодательно отменили оформление развода через легислатуру штата. Это был важный шаг на пути к демократиза­ции развода, поскольку ранее «частный акт» законодательного органа штата был инструментом, при помощи которого состоя­тельные и влиятельные граждане получали особые привилегии при разводе. Но оставалось множество различных предписаний на сей счет, так как в рамках федеральной системы брак и раз­вод оставались прерогативой штатов.

Именно федеральная система породила практику «миграци­онного» развода. Состоящий в браке человек, который находил законы своего собственного штата неудобными для себя, вре­менно переезжал в другой штат, чтобы получить развод там. До Гражданской войны, неудачно женившиеся жители восточной части США ехали освободиться от брачных оков на Запад: в Огайо, Индиану, Иллинойс. «Нас затопила толпа обижаемых и обижающих, раздражительных, сладострастных, экстравагант­ных, не подходящих друг другу мужей и жен, как раковину при засоре затопляет грязная вода всего дома», — писала в 1858 году газета «Индиана дейли джорнэл». Хорейс Грили с неодобрени­ем рассказывал о том, как известный житель Нью-Йорка поехал в Индиану, получил развод к ужину «и в течение вечера женился на своей новой возлюбленной, прибывшей туда специально для этого и остановившейся в том же отеле. Вскоре они отправились домой, не нуждаясь более в услугах штата Индиана; а по прибы­тии он представил свою новую жену ее ошеломленной предше­ственнице, которой все это сообщил и предложил собирать вещи и убираться восвояси, поскольку в этом доме места для нее больше нет. И она ушла». В 1873 году легислатура Индианы вве­ла в действие новый жесткий закон, покончивший с миграцион­ным бракоразводным бизнесом штата. Но Чикаго все еще пользовался печальной известностью центра разводов, а брако­разводный бизнес, как и другие виды предпринимательской дея­тельности, вместе с населением стал передвигаться на Запад. Ходили рассказы о том, как специально созванное собрание ру­докопов в Айдахо могло услужить кому-нибудь из своих, торже­ственно расторгнув его брак [5, 90].

Среди благ, которыми соблазняли западные штаты, были расплывчатые формулировки допустимых оснований для разво­дов. Некоторые штаты фактически ввели в действие всеобъем­лющую формулировку, допускающую любую причину, которую суд сочтет подходящей. Таким же важным фактором в конку­ренции в области миграционного бракоразводного бизнеса были неопределенно сформулированные, почти не существующие требования в отношении необходимости проживания на терри­тории штата [13 ,90].

В течение двух десятиле­тий после 1850 года ежегодное число разводов на тысячу жите­лей в Неваде было примерно в десять, а количество браков — в двадцать раз больше, чем в среднем по стране. Уровень разво­дов в Неваде в пять раз превышал соответствующий показатель любого из ее ближайших конкурентов (Флориды, Оклахомы, Техаса, Аризоны, Айдахо, Вайоминга и Аляски); браков же в Не­ваде заключалось в десять раз больше, чем у ближайшей ее со­перницы Южной Каролины [13 ,90].

Викторианские нормы морали разрушались постепенно. Демократизация во всех сферах общественной жизни, бурный рост городов и новых технологий приближали семью к другим общественным институтам, менял и самосознание американских домохозяек. Отныне женщина должна была стать символом статуса своего преуспевающего супруга, как это делали деньги, дом, одежда и прочие неодушевленные предметы. Разница лишь в том, что жена-символ должна была сама заботиться о своем виде. Например, она обязана иметь приятную наружность, уметь удалять следы загара (ведь смуглая кожа – верный признак тяжелого труда), одевать соответственно положению супруга и т. д. [2 , 192] Буржуазная идеология того времени всячески поддерживала представление об «истинной леди», всячески сопротивлялось распространению идей тех американок, которые призывали вести борьбу против женского угнетения и бесправия. Буржуазный моралист О. Браунсон, печатавшийся в женских журналах того времени, уверял, будто точно осведомлен о психическом складе истинной леди: женская независимость – абсурдная вещь, - заявлял он, - лишь подчиненная женщина может стать компаньоном, создателем уюта, ангелом-хранителем [31].

В городах новые грандиозные торговые центры пришли на смену старым маленьким и патриархальным магазинам. Точно так же как огромные американские отели заменили гостиницы Старого Света. С появлением больших магазинов и отелей у жителей новых американских городов развивалось чувство собственного достоинства и важности. Хождение в магазины и покупка товаров становились привычным явлением – свидетельством зарождения новых общественных отношений в новой Америке. Универсальные магазины и отели были своего рода символами веры в будущее растущих сообществ.

С самого начала XIX века отели служили общественными информационными центрами. В регистрационном журнале, в графе «примечание» предоставлялась возможность вписать несколько строк, рекомендующих свой товар, либо высказать взгляд на деловую жизнь страны. «Дж. Сквайерс с женой и двумя детьми, - зарегистрировался постоялец отеля «Трентон-фолз» в Нью-Йорке. Следующий постоялец подписался следующим образом: «Дж. Дуглас со слугой. Без жены и детей – уж больно трудные времена» [7, 182-183].

С позволительной для туриста склонностью к преувеличе­нию Троллоп следующим образом описывает гостиничный об­раз жизни американского среднего класса:

«Молодые семейные пары в Америке не страдают склонностью к веде­нию домашнего хозяйства, имея самые различные к тому причины. Муж­чины здесь отнюдь не скованы работой по найму, как у нас. Если какой-нибудь юный Бенедикт не сумел пристроиться адвокатом в Сейле-ме, не исключено, что он вынырнет процветающим сапожником в Фермо­пилах. Джефферсон Джонсон потерпел неудачу со своей лесопилкой в Элеутерии, но, прослышав о вакансии баптистского проповедника в Биг-Мад-Крике, в течение недели сорвался с места с женой и тремя детьми. Эминадаб Уиггз устраивается клерком в контору пароходной компании на реке Понгоуонга с твердым убеждением, что через полгода будет уже за­рабатывать себе на хлеб совсем в другом месте. При такой жизни даже большой гардероб в обузу, а мебельный гарнитур, — что стадо слонов. К тому же молодые мужчины и женщины вступают в брак, не имея за душой никаких накоплений для начала совместной жизни. Они довольствуются своими надеждами и уверены, что средства придут. В легкомыслии их здесь никоим образом не упрекнешь — так живет вся страна, а в ней, если человек чего-то стоит, работа обязательно найдет его сама» [7, 189].

Начинали размываться принятые в Старом Свете перего­родки, отделявшие «общественное» от «личного». Интимное эмоционально нагруженное британское слово «дом» в Амери­ке стало возможно заменить словом «жилище». Приватность уступала место публичности. Американцы вошли в новую сферу бытия, не имевшую четко очерченных рамок, друже­любный коммунальный мир, который, строго говоря, не был ни публичным, ни приватным: мир, где все звали друг друга по имени, мир открытых дверей, крылечек и газонов, а также, ра­зумеется, баров, ресторанов и вестибюлей отелей.

В этой новой атмосфере утрачивала многое из былой ин­тимности семейная жизнь. Случайные знакомые вскоре уже воспринимались, чуть ли не как «члены семьи». Классическим местом для формирования новой и зыбкой американской дей­ствительности, стирающей грани прежних различий, служил отель [7 ,188].

В то время как отель становился символом быстротечности жизни в динамичной Америке, южане гордились своим им­мунитетом к «гиблой совместной жизни в отелях и их меб­лированным комнатам». Отель годился для людей типа «перекати-поле», которых Старый Юг (к счастью своему, как там считали) почти не знал. Там, где люди оседали, каждый гражданин превращался в землевладельца с развитым «чувст­вом дома». В постоянстве домашнего очага коренилось и чув­ство уважения к незыблемости общественных установок страны.

Но если «американская система» как образ жизни для не­поседливого предприимчивого населения новоявленных горо­дов не была лишена недостатков, то и достоинствами она обладала немалыми. Ослабляя семейные узы, она в то же вре­мя сокрушала кастовые барьеры. И если приглушались интим­ность и индивидуальность, то стимулировалось чувство локтя. В Америке, пожалуй, складывался новый тип уз, связующих людей, новая семья. [7 , 192]

Во второй половине XIX века в американское общество стало внедряться страхование жизни. Страхование в области коммерции стало очень прибыльным делом.

Когда существовали местные общины, друзья и соседи, гото­вые прийти на помощь в несчастье, были всегда рядом. Церковь старалась заботиться о вдовах и сиротах. Соседи, собравшие деньги на строительство коровника, не отказывались от сбора средств и на строительство нового, если старый сгорел. Но ос­лабление связей в общинах и рост числа жителей в них способст­вовали расширению потребностей и запросов. Те люди, которые не могли полностью положиться на своих соседей, и те, чьи род­ственники уехали в отдаленные районы страны, вынуждены были искать для себя иную опору. Страхование в определенном смыс­ле заменило им связь с семьей, соседями, членами общины. Кро­ме того, оно решало проблему гарантии безопасности учреждением единого материального фонда, из которого чело­век при необходимости мог позаимствовать средства. Точно так же, как строительство водопровода в городах, подобное предоставление людям возможности заимствовать средства из единого крупного фонда способствовало разъединению, обособлению людей. Страхова­ние было личным делом каждого. Человек, имеющий хорошую страховку, гораздо меньше нуждался в поддержке родственников и получал с нее пособие независимо от их согласия, даже не ставя их в извест­ность.

По своей природе страхование — новый вид потребитель­ского сообщества — было широкомасштабным институтом де­мократической направленности.

Женщины в растущих го­родских средних классах были в лучшем положении, в котором, однако, имели место сходные проблемы, как-то: работа вне до­ма, юношеская самостоятельность, материнское содружество. Внешне городской средний класс был предан, прежде всего, идее утверждения стиля жизни, в котором главным были дом и мате­ринство.

Итак, сложились условия для более полного, чем когда бы то ни было, воплощения индивидуалистской идеологии.

Рождаемость резко упала с 6—8 детей в среднем в 1800 го­ду до 4—5,75 спустя столетие. Появление в городах булочных, прачечных, готовой одежды и консервов сократило объем тра­диционно домашней работы. Появление новых домашних удобств, таких, как водопровод, кухонные плиты, сократило физические усилия, необходимые для приготовле­ния пищи или стирки. [18 ,146]