112484 (Изучение исторических персоналий на уроках истории в 8 классе (на примере личностей Наполеона Бонапарта, Александра I и Кутузова)), страница 7

Дело в том, что 15-летний Наполеон успел так образовать себя сам, что школа даже с лекциями Монжа по высшей математике давала ему немного, и он не хотел «киснуть» в ней три года. К тому же 24 февраля 1785 г. умер от рака желудка, не прожив и 39 лет, его «папа Карло». Теперь Наполеон должен был стать опорой для матери, трех сестер и четырех братьев. Ведь «папа Карло» уже на смертном одре так и сказал сыну Жозефу: «Ты старший в семье, но помни, что глава семьи – Наполеон».(32,67) Чтобы скорее обрести самостоятельность, Наполеон через десять месяцев после зачисления в Парижскую военную школу сдал экзамены за полный курс школы и 1 сентября 1785 г. получил офицерский чин младшего лейтенанта с назначением в гарнизон захолустного городишка Валанс, недалеко от Лиона. Начались долгие, самые скучные и трудные для Наполеона за всю его жизнь годы службы в гарнизонах провинциальной глухомани: Валанс, Дуэ, Оксон... Офицерское жалованье было скромным, и почти половину его он отсылал домой, зная, что «мама Летиция» входила в долги, Жозеф, Люсьен и Луи оставались неустроенными, а Жером и сестры — еще совсем малыми детьми. В начале 1786 г. умер граф де Марбеф. Семья Бонапарте лишилась его покровительства и пособий. Летиция связывала все свои надежды с Наполеоном, но что он мог сделать? Выдвинуться по службе среднему дворянину с полудикой Корсики без ренты, титула и протекции было до революции невозможно. Шесть лет Наполеон оставался младшим лейтенантом. Он даже попросился перед самой революцией 1786 г. на службу в Россию, но Екатерина 11, которая имела тогда Румянцева и Суворова, не захотела принять какого-то Бонапарта. Главной, если не единственной радостью жизни для Наполеона в те годы было чтение. Кроме любимых еще со школы Плутарха и Вольтера, Руссо и Цицерона он зачитывался стихами Гёте, драмами Шиллера, экономическими трактатами Адама Смита и Жака Неккера. Большую часть своего жалованья Наполеон тратил на книги, кормился же впроголодь, одежду изнашивал до неприличия. Малого роста, был он тогда худ и тонконог, казенные сапоги казались на нем пропорционально большими. Знакомые с ним сестры Пернон дразнили его: «Кот в сапогах».(19,45)

В то время как 8-летний Наполеон Бонапарте гонял диких коз по скалам забытой богом Корсики, на другом конце Европы, в прославленных на весь мир апартаментах августейшей императрицы и самодержицы всероссийской Екатерины Великой ожидалось таинство, которое должно было повлиять на судьбы империи. Супруга цесаревича Павла, великая княгиня Мария Федоровна готовилась разрешиться от бремени. Павел с трепетом ждал рождения сына. Екатерина - внука.

Императрица Екатерина страстно желала внука: она терпеть не могла сына, как, впрочем, и сын не любил мать. Между ними стояло многое: и окровавленная тень Петра 111, который был мужем Екатерины и считался отцом Павла; и обида Павла на то, что Екатерина заняла трон, хотя по праву должен был занять его он, Павел, как царский сын.

Если сын, донельзя строптивый и к тому же еще неказистый внешне, был для Екатерины, что называется, бельмом в глазу, то невестка - вюртембергская принцесса София-Доротея (переименованная на русский лад в Марию Федоровну), племянница Фридриха Великого - напротив, восхищала императрицу красотой, покладистостью и смирением, не говоря уже о «голубизне» крови. Екатерина молилась, чтобы невестка родила непременно мальчика, по виду и праву не в отца, а в мать, — и не обманулась в своих молитвах. 2 декабря 1777 г. пушки в Петропавловской и Адмиралтейской крепостях пальнули 201 раз, возвещая жителям столицы о прибавлении царской семьи. Родился мальчик — крупный, здоровый спокойный и, как всем показалось сразу, очень красивый, весь в мать Екатерина радовалась новорожденному больше, чем его родители Она сама выбрала ему имя в честь Александра Невского, а крещение ребенка 20 декабря в большой церкви зимнего дворца превратила в торжество международной значимости. Взяв на себя роль восприемницы господина Александра, она привлекла к обряду в качестве «заочных восприемников» еще Фридриха Великого, мирно королевствовавшего тогда в Пруссии, и австрийского императора Иосифа 11.

С момента рождения «господина Александра» и до своей смерти Екатерина души не чаяла в своем внуке. И воспитанием, и обучением внука она распоряжалась сама, мало считаясь с его родителями. Александр был окружен воспитателями обоего пола. Вначале его пестовали под наблюдением императрицы няня - англичанка Прасковья Ивановна Гесслер и попечительница генеральша Софья Ивановна Бенкендорф, немка, бабушка первого в России шефа жандармов. Затем после того как Александру исполнилось 5,5 лет, к нему были приставлены воспитатели и педагоги мужчины. Главным из них Екатерина назначила генерал-аншефа Николая Ивановича Салтыкова, его помощником - еще одного генерала Александра Яковлевича Протасова, а «законоучителем духовником» при внуке - протоиерея Андрея Афанасьевича Самборского. Поскольку скоро выяснилось, что Салтыков счел своей первейшей заботой беречь воспитанника «от сквозного ветра и засорения желудка» и вообще был хорош как дядька, но не педагог, Екатерина летом 1783 г. подыскала для внука отличного педагога в лице Ф.Ц. Лагарпа. Здесь же отметим, что благодаря бабке, приставницам, «кавалерам и, главное искре божьей» в собственной голове маленький Александр развивался быстро. В неполных четыре года он, по словам Екатерины, «очень хорошо понимал по-немецки и еще более по-французски и по-английски», а к 13 годам, если верить Екатерине уже говорил на четырех языках. Рано определился его интерес к истории, к деяниям великих людей.

Екатерина влияла на любимого внука неизмеримо сильнее, чем его родители и была очень довольна этим. Но в страстных заботах о наилучшем его воспитании она сама невольно подготовила себе опаснейшего соперника, им стал Лагарп.

Фредерик Цезарь Лагарп, швейцарский дворянин, приехал в Россию на ловлю счастья и чинов с рекомендацией Ф. Гримма. Он был представлен Екатерине, которая тогда как раз присматривала учителей для господина Александра, и поразил ее культурой эрудицией, педагогическим даром. Правда, Лагарп не скрыл от императрицы своих республиканских убеждений. Но тем самым лишь подчеркнул в ее глазах те свои качества (прямоту, честность), которых так недоставало при царском дворе и которые Екатерина хотела бы привить внуку. Разумеется, она и не помышляла делать Александра республиканцем, но ей хотелось, чтобы внук был честен, благороден, эрудирован, интересовался бы не только охранительными, но и либеральными идеями, подобно тому, как ее, самодержавную владычицу интересовало общение с просветителями Д. Дидро и Ф. Вольтером. К тому же Екатерина полагала, что воздействие Лагарпа на Александра будут корректировать и ограничивать другие, ортодоксальные «кавалеры» - генералы Салтыков да Протасов, духовник Самборский, а также преподаватель светских наук:

словесности и русской истории - гвардейский офицер, эрудит и полиглот Михаил Никитич Муравьев, естествознания - академик Петр Симон Паллас и др. В числе новых «кавалеров» оказался и отец еще трех декабристов Иван Матвеевич Муравьев, который станет именоваться «Муравьевым Апостолом» уже с дозволения Александра 1.

Жизнь показала, что великая Екатерина во многом просчиталась. Лагарп действительно начал внушать Александру идеи свободы и равенства, что с 1789 г., когда грянула Французская революция выглядело при царском дворе крамолой. Александр же, отчасти по логике парадокса «запретный плод сладок» воспринимал лагарповские идеи упоенно и с детской открытостью, привязался к своему воспитателю - умному, доброму тактичному и совсем особенному, не похожему ни на кого из тех, кто окружал великого князя. Кавалеры Александра встревожились и начали строить против Лагарпа козни. Была перехвачена его переписка с двоюродным братом, генералом Французской республики Амедеем Франсуа Лагарпом - другом и соратником Наполеона Бонапарта по итальянской кампании 1796 г. Тогда тот Лагарп еще не был знаком с Бонапартом, но уже проявил себя как революционер, якобинец, что в глазах екатерининского двора означало: злодей. Екатерина, хоть и не сразу, прислушалась к обвинениям своего Лагарпа в родстве и дружбе с явным злодеем и весной 1795 г., на двенадцатом году его службы при ее любимом внуке в качестве воспитателя, уволила его. 9 мая 1795г. Фредерик Цезарь Лагарп уехал из России - как потом окажется, не навсегда.

17-летний Александр, прощаясь с Лагарпом, подарил ему свой портрет, украшенный алмазами, и приложил к портрету записку, где говорилось: «Прощайте, лучший мой друг. Обязан вам всем, кроме жизни». Этому мнению о своем любимом наставнике Александр останется верен и в зрелые годы, не единожды высказав его разным людям: 16 января 1808 г. он напишет самому Лагарпу: «Я вам обязан тем немногим, что я знаю»; в 1811 г. скажет о нем графу М.А. Огинскому: «я всем ему обязан»; в 1814 г. представит Лагарпа прусскому королю с такими словами: «Всем, что я знаю, и всем, что, быть может, во мне есть хорошего, я обязан г. Лагарпу»; а в 1815 г. удивит своего адъютанта А.Я. Михайловского-Данилевского сокровенным признанием: «Если б не было Лагарпа, то не было бы и Александра».(15, 587)

Это надо учитывать, когда заходит речь о влиянии на Александра других воспитателей и, главное, о том, каков был результат их влияний. Салтыков и Протасов отвергали республиканскую ересь Лагарпа, но не могли противопоставить ей столь же цельную систему охранительных взглядов, отчасти из-за отсутствия у них таковой, а частью потому, что были поглощены каждый своим делом — Протасов следил за поведением великого князя, а Салтыков учил Александра ладить и с бабкой, и с отцом, ненавидевшими друг друга. Законоучитель Самборский больше занимался садоводством, чем богословием (именно он распланировал дивный Царскосельский сад). Что же касается светских учителей, то они были слишком заняты своими предметами, причем иные из них, как, например, оба Муравьевых, идейно либеральничали. В результате нейтрализовать влияние Лагарпа на ум Александра никому не удалось. Зато чувства великого князя были заметно деформированы.

Еще ребенком, а затем и отроком Александр привык с помощью Салтыкова выражать не то, что он сам чувствовал, а то, что нравилось Екатерине и Павлу, «кавалерам» и вельможам. С бабкой он старался выглядеть ласковым, с отцом - умиротворенным, с одними вельможами и «кавалерами» - добрым, с другими - строгим. Порой Александр проявлял себя и в натуральном виде, менее приятном, чем тот, который он на себя напускал.

Для Екатерины до конца ее дней «господин Александр оставался неизменно безупречным, ангелоподобным существом. Императрица замечала порой его наигранность, но в характере «ангела даже недостаток казался ей достоинством. «Когда я с ним заговорю о чем-нибудь дельном, он весь внимание, слушает и отвечает с одинаковым удовольствием; заставлю его играть в жмурки, они на это готов. Все им довольны, и я также», - умилялась она в письме к Ф. Гримму. Беспрестанно чаровать бабку, ослепленную любовью к внуку, не составляло для Александра большого труда, но ведь при этом надо было угождать и отцу — холодному, подозрительному, вспыльчивому. Более того, требовалось приспосабливаться одновременно и к двору Екатерины, где господствовали довольно свободные нравы, и к строгой кордегардии Павла. «То в Царском Селе и Петербурге в шитом кафтане, в шелковых чулках и в башмаках с бантами, нередкий свидетель распашных бесед Екатерины с Зубовым, сидевшим возле нее в халате, то в Гатчине и Павловске — в солдатском мундире, в ботфортах, в жестких перчатках, с ружьем, со строгой военной выправкой юноша рано и скоро выучился являться с равным приличием и ловкостью в обеих масках» — так описывал юного Александра барон М.А. Корф. «Вращаясь между двумя столь различными дворами, — подытоживал В.О. Ключевский, — Александр должен был жить на два ума, держать два парадных обличия, кроме третьего — будничного, домашнего, двойной прибор манер, чувств и мыслей».

Это, по выражению Корфа, «вечное ощупывание между системами противоположными» стало для Александра привычкой и позволяло ему с детских лет нравиться даже противоположностям, всех притягивать к себе и никого не отталкивать.(36, 52) Так, он пленил и себялюбивого фаворита Екатерины Платона Зубова и его братьев того же склада, Валериана и Николая, и смертельного врага всех Зубовых князя Г.А. Потемкина-Таврического, который называл 13-летнего Александра «царем души своей», находя, что «с красотой Аполлона он соединяет ум и скромность». Конечно, этот «Аполлон», отличался врожденным талантом нравиться. Но хорошо помогали ему уроки Н.И. Салтыкова. Между тем с годами заботы Екатерины Великой о любимом внуке возрастали. В 1792 г. она повелела блистательному зодчему Джакомо Кваренги, уже построившему Эрмитажный театр воздвигнуть для Александра, Александровский дворец в Царском Селе и тогда же решила, что к 16- годам пора женить внука Она сама подыскала ему невесту — принцессу Баден-Баденскую Луизу (переименованную в Елизавету Алексеевну), которая была на 13 месяцев моложе Александра и отличалась, по выражению А. И. Михайловского-Данилевского, «совершенством женских добродетелей.

10 мая 1793 г. 15-летний Александр Павлович и 14-летняя Елизавета Алексеевна были обручены («обручают двух ангелов, - радовалась Екатерина), а 28 сентября по желанию Екатерины начались свадебные торжества, занявшие две недели. Под гром пушек с бастионов Адмиралтейской и Петропавловской крепостей открылось праздничное шествие из апартаментов императрицы Екатерины в церковь Зимнего дворца. Там был совершен обряд бракосочетания и отслужен молебен, после чего войска на площади и пушки в крепостях произвели торжественный салют, а по церквам начался колокольный звон, продолжавшийся три дня. Новобрачные в дни этих торжеств сияли юной красотой, лучезарными улыбками, ослепительными туалетами, алмазными знаками ордена св. Андрея Первозванного на женихе, жемчугами и бриллиантами на невесте. Любили ли они друг друга — эти два сочетавшихся браком подростка? Пожалуй, для серьезного чувства оба они тогда еще не созрели. Само вступление в брак было для них таинством преждевременным и потому чреватым душевными травмами.

Брак у «двух ангелов» не стал счастливым. Думается, оба они сначала по незрелости (душевной и даже физической) не смогли удовлетворить друг друга, а затем, как следствие этого, между ними возникла и стала их разъединять психологическая несовместимость. После того как их дочь Мария, родившаяся 18 мая 1799 г., умерла, прожив чуть больше года, разобщенность между ними усилилась, тем более что и вторая их дочь, Елизавета, тоже умерла в младенчестве, 30 апреля 1808 г., не прожив и двух лет, несовместимость привела к отчуждению. Общих детей у них больше не было. Каждый из них завёл любовные связи на стороне.(4,56)

Тогда, в дни свадебных торжеств 1793 г., все и более всех императрица Екатерина считали, что брак «двух ангелов» будет таким же ангельски прекрасным, как они сами. Теперь, когда внук сразу превратился из отрока в мужа в полном смысле этого слова, Екатерина приступила к осуществлению своей мечты - передать российский престол внуку через голову сына.

Эта идея занимала Екатерину, судя по записям в дневнике ее секретаря А.В. Храповицкого, с 1787 г., когда Александру не было еще и десяти лет. Она затребовала тогда у Храповицкого «указы о наследниках к престолу, назначенных со времен Екатерины I», и была рада удостовериться, что сохраняет силу Устав о престолонаследии Петра Великого от 5 февраля 1722 г. Этот устав отменял обычай первородства, по которому наследовал престол обязательно старший сын государя. Петр узаконил право монарха назначить своим преемником кого угодно по его «благоусмотрению» и даже изменить принятое решение, если уже названный им наследник не оправдывает надежд. Выждав несколько лет, пока Александр взрослел, Екатерина в 1791 г. поделилась с близкими ей людьми своим намерением отстранить Павла от наследования престола в пользу его сына, а вскоре после женитьбы Александра, весной 1794 г., официально уведомила об этом намерении Сенат. Здесь, однако, возникла неожиданная для императрицы заминка.(4,98)