29290 (Направления совершенствования деятельности по утверждению патриотического и гражданского сознания на уровне муниципального образования), страница 4

У обеих разновидностей ущербного патриотизма в российском обществе есть давние традиции – славянофильство и западничество, народничество и большевизм. Если народничество боготворило русский народ и ненавидело царское самодержавие, то большевизм подхватил державную (потом и самодержавную) идею и откровенно презирал русский народ. Внутренняя расколотость российского патриотизма наблюдается не только в новейшем общественно-политическом процессе, но – что представляет особый интерес для социологии знания – и в отечественной социологической мысли. С одной стороны, в ней все еще жива консервативная народническая идеология с русофильским мифом о "еще неразложившейся нравственной субстанции народа" и миссией спасения человечества. С другой стороны, после 1991 г. в ней еще более укрепилась западническая либералистская утопия о возможности "научной" социологии, свободной от мировоззренческих, прежде всего "почвеннических", ценностей.

Ядром всякой культурной общности является общность языка. Поэтому не удивительно, что языковая общность стимулирует развитие патриотического сознания. В определенных условиях, например, за пределами родного края или родной страны, общность языка оказывается главным фактором, который сплачивает представителей одного народа (даже если они принадлежат к разным этническим группам) в общность земляков или соотечественников. Базис и корпус языковой общности образует народная масса, говорящая, читающая и пишущая на так называемом живом "разговорном", или "естественном" языке. У нее есть также надстройка в виде культурных элит, профессионально использующих язык образованных слоев населения – так называемый "литературный" язык – журналистика, публицистика, беллетристика, поэзия и т. д.

Культурная надстройка языковой общности, с одной стороны, перерастает в культурную общность, а с другой стороны, поскольку у многообразных форм культурного творчества есть собственная и автономная экзистенциальная основа, – непосредственно с ней смыкается. Религия, искусство, философия, наука, право и другие формы культуры применяют, кроме литературного языка, специальную терминологию, свои особые стили речи и изложения, которые имеют тенденцию к интернационализации и универсализации. Последняя в наибольшей степени характерна для науки.

Общеизвестен тот факт, что представители культурных элит – "интеллигенция" (в России), "интеллектуалы" (на Западе) – первыми вступают в патриотические баталии, предлагая, а то и навязывая народу свое отношение к родной стране в данный исторический момент. Они могут спровоцировать рост патриотических настроений в обществе, либо, наоборот, поднять волну антипатриотизма; как правило, именно они выдвигают контрпатриотические идеи и занимаются их критикой. В современном обществе именно "интеллигенция", или "интеллектуалы" – будучи в определенном смысле "мозгом нации" – все больше берет на себя функцию полагания ценностей, выработки мировоззрения, и влияет тем самым на отношение к родине.

Сегодня на фоне быстрой компьютеризации, упадка престижа культуры и образованности электронные средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, отняли пальму первенства у художественной литературы и публицистики, традиционно игравших в России главную роль в формировании общественного мнения. Именно масс-медиа – а не учебные заведения, не гении национальной культуры, не отечественные "художественные" фильмы, не "толстые" литературно-публицистические журналы, как прежде, – оказывают преобладающее влияние на формирование отношения к родине у российских граждан. Стремительный рост веса и значимости средств массовой информации в социуме в конце ХХ в. дал повод назвать их "четвертой властью".

Во времена горбачевской "гласности" в нашей стране началась модернизация деятельности средств массовой информации, которая после 1991 г. вылилась в настоящую виртуальную революцию. Но задержка в развитии по сравнению с Западом привела к тому, что западные модели понимания целей и средств работы масс-медиа, объективности информации, ее подбора и подачи стали восприниматься не только как адекватные новому этапу эволюции российского общества, но и как единственно возможные. Непатриотичная позиция отечественных средств массовой информации (особенно центральных), ориентированная на "новое мышление" с точки зрения "общечеловеческих ценностей", привела к тому, что они внесли и продолжают вносить немалый вклад в дезинтеграцию российского общества, в прививание отвращения ко всему родному, отечественному.

Конечно, престиж русского языка как средства международного общения и национальный престиж, связанный с принадлежностью к "сверхдержаве", упали вместе с развалом СССР, а не в результате "подрывной" работы отечественных средств массовой информации. Но когда их представители утверждают, что задача СМИ – быть всего лишь зеркалом, отражающим действительность, они либо расписываются в том, что стали жертвами идеологического манипулирования, либо лгут. Виртуальные жизненные образцы, распространяемые электронными средствами массовой информации России, находятся в столь вопиющем противоречии с реалиями российской жизни, словно они специально предназначены для окончательного разрушения традиционных нравственных устоев и национального уклада жизни, частично унаследованных молодежью. Происходит вестернизация образа жизни в целом и духовной жизни в частности [11,с.12]. Вестернизация опасна не столько тем, что навязывает россиянам новые моральные и жизненные образцы, сколько тем, что искусственно разрушает складывавшуюся веками естественноисторическую социоэтологическую систему России. Разрушение традиционной социальности внутри российского общества [12, с. 75] – процесс, аналогичный нарушению биоценоза, – ведет к "вымиранию", вследствие утраты традиционных социальных ниш, целых подсистем этосов внутри русского этноса и других этносов России. В итоге русский народ и другие народы России теряют свою национальную самобытность и способность к социокультурному самовоспроизведению. В конечном счете, это пагубно сказывается на всем российском обществе: теряя свою этнокультурную идентичность, составляющие его народы не только перестают "понимать" друг друга, но и теряют способность находить "общий язык". Вестернизация России приводит к обратным результатам – если считать, что ожидаемым результатом должно было стать превращение homo sovieticus в homo capitalisticus. Вместо цивилизованного западного "рынка" в России образовался "восточный базар", а вместо установления мирных "договорных" отношений, которые должны быть "дороже денег", ведется скрытая гражданская война, воскрешающая худшие страницы истории России (княжеские междоусобицы и родовые распри времен феодальной раздробленности). Таким образом, в расплату за антипатриотическую вестернизацию мы получили истернизацию и архаизацию жизненных реалий [13, с. 44].

Любовь к родине обычно связана с конкретным образным содержанием воспоминаний, представлений и психологически ассоциируется с "родной землей". Однако в данном случае речь идет не об индивидуальной психологии, а об интерсубъективной логике смыслов, приводящей к определенной связи феноменов сознания в фило- и онтогенезе, то есть в истории жизни народов и истории жизни индивидов. Имеется в виду "земля", "почва" в культурологическом смысле слова. В этом смысле "отрыв от родной почвы" означает утрату национально-культурных ценностей и ориентиров. Специфика "почвеннической" оценки заключается в том, что она дается с точки зрения традиционной национальной культуры, а именно изнутри этой культуры по отношению ко всему, что воспринимается как "отстранившееся", "отчудившееся". Она всегда мотивирована консервативным стремлением сохранить в неизменном и неприкосновенном виде то, что находится внутри традиционной национальной культуры. Выход за ее рамки может быть следствием совершенно разных причин – от разрыва с отечественной традицией в чисто эгоистических интересах до отказа следовать традиционным жизненным образцам во имя их обновления и созидания новых.

Влияние религиозной общности на формирование патриотических чувств и взглядов весьма существенно, хотя и не всегда актуализировано в общественном сознании. У всех народов мира религия была исторически первичным интегративным фактором, под воздействием которого формировалось национально-этническое единство, особенно в эпоху, предшествующую возникновению государства. В средние века в Европе религиозная и государственные общности стремились к взаимосоответствию и даже слиянию (в теократии), образуя реальную социальную основу планетарного, "священно-имперского" сознания [14]. В России, ставшей преемницей религии, культуры и государственности Византии, московские цари перенесли на русскую почву византийскую идеологию государственной власти, в свете которой могущество православия должно было зримо выражаться через государственное могущество [15]. Социально-интегративная функция религии обретала особое значение в периоды временного ослабления государственной власти. При этом религия постоянно играла важнейшую роль как системообразующий элемент духовной культуры.

В течение веков религиозные верования и национальные особенности сплавлялись в единое целое, определяя своеобразие национального мироощущения и мировоззрения, традиций и обычаев, обрядов и ритуалов, нравственных устоев и всего уклада жизни, так что сегодня в большинстве случаев невозможно определить, что в национальном характере происходит из преобладающего этноса, а что – из господствующего религиозного этоса. Принадлежность к религиозной общности, несомненно, укрепляет любовь к родине, в особенности там, где эта религиозная общность охватывает большую часть населения страны, отделенную государственными границами от общности иноверцев. Вот почему патриотизм традиционно понимают прежде всего как любовь к родной земле, земле предков, которые как бы освятили ее "истинной" верой.

Понятие религиозной общности может пониматься узко и широко, то есть как общность верующих, исповедующих определенную религию, и, соответственно, как общность традиционно связанных с определенной религией людей, среди которых могут быть как верующие в строгом смысле этого слова (входящие в религиозные общины, отправляющие культ, следующие религиозным предписаниям и т.д.), так и неверующие. Религиозная общность в последнем, традиционалистском, смысле тесно смыкается с национальной, языковой и культурной общностями. В этом смысле и надо толковать давно известные, но фактически неверные стереотипы, вроде "Россия – страна православная", или "русские – народ православный", "поляки – католики", "татары – мусульмане" и т.п.

Патриотизм в своих высших зрелых проявлениях – одухотворенное чувство, близкое религиозному. Духовная любовь к родине предполагает отношение к ней как к чему-то священному и, с психологической точки зрения, переживается как нечто глубоко личное и "святое". Однако святость отечества может пониматься и переживаться превратно, если родину начинают боготворить и превращают в объект культа, заменяя ею – бессознательно или сознательно – первоисточник святости, Бога (что, разумеется, искажает и саму религиозную веру). Превращение отечества в кровожадного идола, требующего ритуальных жертвоприношений, характерно для фанатичных, как правило, религиозно-фундаменталистски ориентированных сторонников ультранационалистических и сепаратистских партий и движений, ведет к расизму, национал-шовинизму, политическому экстремизму и терроризму.

У большинства людей любовь к родине чаще всего не достигает того уровня "чувственно-сверхчувственной" экзальтированности, на которых может произойти превращение патриотизма в маниакальную одержимость, патриотический фанатизм, или патриоманию. Обычно люди вообще не "любят" родину, а просто "привержены" ей или "привязаны" к ней – столь же безотчетно, как к матери. Поэтому отклонения в их патриотических чувствах обычно вполне умеренны: им бывает "обидно за державу", но иногда они сами "обижаются" на родину, когда им кажется, что она не востребовала или недооценила их таланты, они испытывают по отношению к ней досаду, огорчение, злость, гордятся и кичатся ею, восхваляют и хулят ее и т.д. Секуляризация западного христианского мира, охватившая за последние два столетия и Россию, подорвала институт религиозного образования и способствовала "обмирщению" чувств вообще и любви к родине в частности. Не удивительно, что сегодня у многих патриотические чувства уподобляются эмоциям, переживаемым в половой любви или в отношениях между родителями и детьми.

В настоящее время, когда научно-коммунистическая идеология перестала быть государственной, а российское государство не имеет никакой официальной идеологии (кроме примитивной и, как правило, непатриотичной фразеологии либерального толка), влияние трех основных традиционных конфессий в вопросе воспитания любви и уважения к родному отечеству в России чрезвычайно возросло. Правда, не только они взяли на себя эту задачу государственной значимости. Многие политические, общественные и культурные организации России апеллируют ныне к патриотизму вкупе с фундаментальными религиозными ценностями. В таком религиозно-фундаменталистском патриотизме они видят эффективное средство для достижения собственных целей. Как правило, эти цели имеют мало общего с подлинным духом той или иной религии, воскрешая скорее архаичные языческие верования и жизненные образцы. Однако подлинные цели далеко не всегда очевидны; в программных идеологических произведениях "теоретиков" они обычно замаскированы благородными намерениями.

Новые реалии жизни после 1991 г. породили и новые социально-значимые стереотипы поведения. Так, признаком "нового русского" стиля жизни стала внешняя, нарочитая религиозность, которая выражается в демонстративном посещении церквей, мечетей, синагог, соблюдении некоторых религиозных обрядов и ритуалов и т.п. Все это призвано символизировать причастность к определенной религиозной общности, верность исконным национальным традициям и, тем самым, патриотизм. На наш взгляд, эти поведенческие стереотипы не оказывают существенного влияния на формирование патриотических чувств и взглядов, так как в большинстве случаев являются следованием моде, формой социальной или политической мимикрии, призванной прикрыть асоциальный, а иногда и криминальный образ жизни.