73554 (Символизм в творчестве А.А. Блока)

Содержание

Введение

1. Символизм и поэты серебряного века

2. Иисус Христос как символ лирики А.Блока

3. Символика произведений А.Блока

Заключение

Список литературы

Введение

Александр Александрович Блок (1880 - 1921) оставил солидное поэтическое наследие, привлекающее неизменное внимание читателей. Даже в последние десятилетия, веянием которых стало обращение к авторам малоизученным или по каким-либо причинам непризнанным ранее, появилось немало сочинений, где исследуется его творчество. Проблемы текстологии, генезиса и поэтики, особенности художественно-речевой образности лирики, соотношение творческих индивидуальностей А.А. Блока и таких поэтов, как В. Я. Брюсов, А. А. Ахматова, И. А. Бунин - вот основные направления, разрабатываемые современными филологами.

Анализируя контуры духовного пути поэта, правомерно вести речь о так называемом "бессознательном христианстве". А. А. Блок, не причислявший себя к "добрым христианам", не был, тем не менее, лишен религиозного восприятия: будучи человеком необрядовым, в своем духовном мироощущении он все же мало отличался от людей, скрупулезно исполняющих обряды. Особенности мировосприятия поэта во многом близки христианском идеалу, что отразилось в многочисленных лирических произведениях.

Цель данной работы – рассмотреть творчество А.А.Блока и символизм.

Задачи:

• изучить символизм и поэтов серебряного века как представителей символизма;

• рассмотреть образ Прекрасной Дамы и Иисуса Христа как основных символов творчества А.А. Блока;

• рассмотреть символику произведений А.А.Бока.

1. Символизм и поэты серебряного века

Серебряный век русской литературы — это эпоха, которая простирается между временем царствования Александра III и семнадцатым годом, то есть примерно 25 лет. Отрезок времени, равный зрелости поэта.

Мы связываем с серебряным веком имена таких замечательных поэтов, как Блок, Анненский, Георгий Иванов, Бальмонт, Маяковский, Есенин, Мандельштам, Ахматова, Гумилев, Волошин, Пастернак, Северянин, Брюсов, Цветаева, Белый и др.

Сами участники этого российского ренессанса сознавали, что живут в пору духовного возрождения. В статьях того периода часто встречались выражения — "новый трепет", "новая литература", "новое искусство" и даже — "новый человек".

В. Брюсов писал: "Бальмонт, прежде всего — "новый человек", к "новой поэзии он пришел не через сознательный выбор... Он поставил себе задачу быть выразителем определенной эстетики". Именно в этом ключе понимал свою эпоху начинающий Георгий Иванов. Для Анненского главным феноменом этого времени была литература, а ядром в ней — новая поэзия.

Вообще-то термин "новая поэзия" весьма спорный. Но в целом все же поэты серебряного века своей эстетикой отличались кое в чем от своих предшественников. Прежде всего, формой, духовной и лексической свободой.

Авторитетные литературоведы утверждают, что все кончилось после 1917 года, с началом гражданской войны. Никакого серебряного века после этого уже не было. В двадцатые годы еще продолжалась инерция прежней раскрепощенности поэзии. Действовали некоторые литературные объединения, например Дом искусств, Дом литераторов, "Всемирная литература" в Петрограде, но и эти отголоски серебряного века заглушил выстрел, оборвавший жизнь Гумилева.

Серебряный век эмигрировал — в Берлин, в Константинополь, в Прагу, Софию, Белград, Рим, Харбин, Париж. Но в русской диаспоре, несмотря на полную творческую свободу и обилие талантов, серебряный век не мог возродиться. Видимо, в человеческой культуре есть закон, по которому ренессанс невозможен вне национальной почвы. А художники России лишились такой почвы. К своей чести, эмиграция взяла на себя заботу о сохранении духовных ценностей еще недавно возрождавшейся России. Во многом эту миссию выполнил мемуарный жанр. В литературе зарубежья — это целые тома воспоминаний, подписанные громкими именами русских писателей.

Стихотворение Георгия Иванова "Портрет без сходства" очень точно характеризует пути и судьбы поэтов серебряного века:

Летний вечер прозрачный и грузный.

Встала радуга коркой арбузной,

Вьется птица — крылатый булыжник...

Так в небо глядел передвижник,

Оптимист я искусства подвижник.

Он был прав. Мы с тобою не правы.

Берегись декадентской отравы:

"Райских звезд", искаженного света.

Упоенья сомнительной славы,

Неизбежной расплаты за это.

Поэты-символисты несколько раздражали ученых своим "декадансом", но в общем они вписывались в атмосферу тех вечеров. В основном символисты посещали "Общество памяти Соловьева". Интересно, что от всех иных религиозных обществ "соловьевское" отличалось тем, что было как бы внецерковным. Поэты читали стихи, спорили об эстетике символизма, и религиозные образы часто обсуждались как поэтические метафоры. О символистах на этих собраниях в своих мемуарах точно сказал Н. Арсеньев: "...главное, порой вливалась сюда и пряная струя "символического" организма, буйно-оргиастического, чувственно-возбужденного (иногда даже сексуально-языческого) подхода к религии и религиозному опыту. Христианство втягивалось в море буйно-оргиастических, чувственно-гностических переживаний". Далее он вспоминает: "Характерны для этой атмосферы были выкрики одного из участников о "святой плоти" или стихотворения С. Соловьева (племянника философа) о чаше Диониса, которая литературно и безответственно смешивалась с чашей Евхаристии, как Дионис также литературно и безответственно сближался с Христом".

Как видим, символисты забывали слова апостола Павла: "Не можете пить чашу Господню и чашу бесовскую".

В тогдашней религиозной философии сильно сказывался дух буйного хлыстовства. Более всего этим духом веяло от произведения Андрея Белого "Серебряный голубь" и некоторых его стихов. На одном из собраний, как пишет в своих мемуарах Н. Арсеньев, Андрей Белый стал декламировать стихи: "Смысл — бессмыслицы! Бессмыслица — смысла!" Разумеется, у христианских философов начиналась от этих заявлений головная боль. Далее Арсеньев сетует: "Я чувствовал резкое отталкивание от духа оргиазма и от "символистически" - кликушеских выкриков, от запаха разложения, пряного и развратного, которым несло из значительной части тогдашней литературы (например "Алтарь победы" или "Огненного ангела" Брюсова...").

Для поэтов-символистов религиозно-философские искания не ограничивались только божественной стороной. Не был христианином и Вяч. Иванов, который своим духом стремился к "эллинству". Впрочем, под конец жизни он пришел к христианству, но в поэзии своей все равно не расстался с античными богами.

Пожалуй, более всех христианином в своих исканиях был Бальмонт. Он чувствовал и любил свет православия:

В чуть пробившейся траве

Сон весны и лета.

Благовещенье в Москве —

Это праздник света!

Известно, что Бальмонт исповедовался перед смертью с небывалым откровением и самоуничижением. Это мне говорит о том, что корни религиозно-философских исканий поэтов-символистов, в их лучших проявлениях, все же близки духовности Пушкина:

И с отвращением читая жизнь мою,

Я трепещу и проклинаю,

И горько жалуюсь, и горько слезы лью,

Но строк печальных не смываю.

Музыка в поэзии символистов имела очень важное значение как метафористическое и в равной степени ритмическое начало. У символистов даже была так называемая "музыкальная группа", в которую входили Бальмонт, Вяч. Иванов и Балтрушайтис. В то же время их единомышленники по символизму Брюсов, Белый и Блок организовали другую группу — "маломузыкальную". Ясно, что это — их ирония, изыски. Музыку они все ставили очень высоко в своем творчестве, особенно Бальмонт. Леонид Сабанеев в своих воспоминаниях писал: "Бальмонт хорошо и глубоко чувствовал музыку — что далеко не часто встречается особенно среди поэтов. Скрябинскую музыку он тоже почувствовал. Думаю, что он угадал в ней известное, несомненное родство со своей собственной поэзией".

Поэты-символисты, рассуждая о своем литературном течении и развивая его теорию, высказывались, насколько мне известно, таким образом, что музыка в слиянии с жизнью и религией дает искомый результат — гармоничные стихи, способные выполнять роль некоего мессии.

Наиболее ярко это характеризует стихотворение Бальмонта:

Я знаю, что сегодня видел чудо.

Гудел и пел священный скарабей.

Душе был слышен ясный звон оттуда,

Где зреет гром средь облачных зыбей.

Вдруг мощный жук ладьею стал скользящей,

Мелькало белым тонкое весло.

Играли струны музыкою зрящей,

И сердце пробуждалось в ней светло.

А он, колдун, обеими руками

Нам рассыпал напевный дождь колец

И, весь горя, дрожащими перстами

Касаясь струн, касался всех сердец.

Как видим, для поэта музыка — это чудо совершенное. Музыка — объединяющая сердца идея, Под музыкой надо понимать не буквальную мелодию, а все, что в природе гармонирует с человеческой душой. Теперь понятно, почему группа поэтов-символистов называлась "маломузыкальной". Просто для Блока, Брюсова и Белого объединяющая идея смещалась в сторону чуть ли не религиозной любви к России. Музыка для них служила лишь фоном, а не соединяющим звеном.

Повышенное внимание к звуковой форме стиха, необыкновенная музыкальность стихов поэтов-символистов "музыкальной группы" Бальмонта и Вяч. Иванова дали русской поэзии целый ряд замечательных стихотворений. У Бальмонта в этой связи хочу отметить — "Камыши", "Челн томления". У Вяч. Иванова — "Кормчих звезд", "Человек" и многие стихи на античную тему.

2. Иисус Христос как символ лирики А.Блока

Важные жизненные вехи А. А. Блока нашли органичное отражение в его творчестве: едва ли не все ключевые моменты блоковской биографии можно проиллюстрировать поэтическими строками. Вообще в его поэтике четко прослеживается путь духовных перипетий художника: непрестанные сомнения, но главное, - неизменное стремление постичь божественную сущность. Этим отчасти обусловлено обращение лирического героя к библейским сюжетам, использование церковной лексики, размышления о месте человека в мире и его нравственных ориентирах. В стихотворении "Ты уходишь от земной юдоли…", 1901 поэт совершенно определенно и как бы программно заявляет: "Предо мною - грань богопознанья…", как бы намечая свой поэтический путь. И поэтому вовсе не случайно, что путеводной для лирики А. А. Блока на протяжении всей жизни становится фигура Спасителя мира - Иисуса Христа. Он для А. Блока является и центральным библейским персонажем.

Такого рода откровения прослеживаются уже в ранней лирике А. Блока, где параллельно начинает свое развитие культ Прекрасной Дамы. Молитвенные гимны к возлюбленной соединены с мотивами богоискательства. Размышляя о Боге, поэт то отказывается от Него, то не мыслит своего существования без Божественного участия. Поиски и сомнения отныне никогда не покинут лирического героя-Богоискателя.

Отличительной, можно даже сказать чисто "блоковской", чертой такого рода является "ночная аура" его лирики. Возможно, она как раз и иллюстрирует его извечную духовную нестойкость, заложенную в нем изначально опасность "метафизических" подмен. Исследователи всегда замечали зыбкие, почти неуловимые переходы от дневного к ночному, от белого к черному в поэме "Двенадцать", однако это характерная особенность всей лирики Блока и отнюдь не определяет смысл только лишь последней его поэмы. Весь Блок - такой, от начала и до конца. Ночь и ее вариативные атрибуты: смутность, туманность, дымность и уж совсем "материальное" - шум городской суеты, кабаки, рестораны - все это до последних дней сопровождало поэта в его страстном поиске божественного идеала, и поиск этот отнюдь не был спокойным и мудрым. Напротив, всегда в нем ощущался какой-то безудержный и нервический надрыв.

Раннюю лирику Блока можно было бы назвать просто страстной, безудержно красивой и даже сексуальной (если это вообще допустимо), если бы не одна пугающая деталь - крепкий молитвенный пласт, грозящий смешением несовместимого. Уже в лирике 1898 - 1900 годов заметна тенденция, которая будет продолжена в цикле "Стихи о Прекрасной Даме" - постижение Бога с помощью возлюбленной, хотя и в то же время возвышенной и недоступной. Однако Прекрасная Дама одновременно многолика: она оборачиваемся то "Девой, Зарей, Купиной", то "Женой, облеченной в солнце" - и всякий раз она совершенна. Поэт молитвенно обращается к ней и, что очень тревожно, использует при этом язык церковных песнопений. В Прекрасной Даме налицо все атрибуты божественности: она непостижима, всемогуща, бессмертна. Смысл жизни видится лирическому герою в беззаветном служении своей возлюбленной, ставшей воплощением "Владычицы Вселенной". Образ ее настолько величественен, что в сознании поэта он порою затмевает самого Бога ("Душа моя тиха. В натянутых струнах...", 1898. В то же время лирический герой сознает, что жизнь без веры в истинного Бога неполноценна – и с этими раздумьями он снова обращается к любимой ("Без веры в бога, без участья...", 1898, "Ты прошла голубыми путями...", 1901).

Прекрасная Дама приобщает поэта к непостижимым тайнам. В облике ее причудливо трансформирован священный, непостижимый лик Иисуса - и, видимо, именно отсюда столь свойственные блоковскому Христу черты женственности. Христа он постигает именно с помощью своей "Девы, Зари, Купины". Возвышенный и недоступный облик действительно видится поэту в ее чертах: "Я в лучах твоей туманности / Понял юного Христа", 1902. Веление души "искать в высоких небесах Христа" реализуется в значительном числе стихотворений, отражающих все сложности блоковского поиска, его сомнения и утверждение Христа как высокого нравственного ориентира. Блок то объясняет выбор одного их самых сложных творческих мотивов ("Сомкни уста, твои голос полн…", 1899), то варьирует библейский сюжет о рождении Христа ("Был вечер поздний и багровый", 1902, "Кто плачет здесь? На мирные ступени...", 1902), то представляет размышления о жизни и смерти, о счастье и здоровье души, о добре и зле, о прошлом, настоящем и будущем ("Мы все уйдем за грань могил...", 1900). Поэт, очевидно, не видит возможности возвращения людей ко Христу - и это является источником формирования его пессимистического мировидения.

Показательно, что человек для Блока - существо, не способное противостоять мировому злу. Он для этого слишком слаб. Следует признать, что такой взгляд на человека уводит от Православия. Это обнаруживается не только через своеобразное, все более очеловеченное восприятие Блоком Христа, но и через его восприятие личности, и не просто личности, а - поэта.