60091 (Царь Алексей Михайлович и патриарх Никон), страница 4

3.3 Возвращение и низвержение государя

Никон, узнав, что его враги собирают над ним грозу суда вселенских патриархов, попытался снова сблизиться с царем и написал ему письмо, в котором предостерегал государя от проведения собора, а также указал на неблагочестивый нрав Мелетия. Остаётся невыясненным обстоятельство, при котором было прочтено письмо, или обычное благодушие тишайшего государя побудило его в кругу бояр выразиться так, что из его слов было ясно, что он не против помириться с Никоном, или он никак не отреагировал на это послание. Однако этим воспользовался друг и почитатель Никона Зюзин, который написал ему, будто царь желает, чтобы патриарх не­ожиданно явился в Москву, не показывая вида, что государь его звал; а чтобы по пути не было задержек, он у городских ворот должен был, скрыть себя и сказать, будто едет архимандрит саввинского монастыря. Никон доверился Зюзину, который заверял патриарха, что царь милостиво его примет. 19 декабря 1664 года Никон со свитой, состоящей из монахов Воскресенского монастыря, ночью въехал в Кремль и неожиданно вошел в Успенский собор в то время, когда там служилась заутреня и читались кафизмы. Блюстителем патриаршего престола в то время был уже не Питирим, переведённый в Новгород митрополитом, а ростовский митрополит Иона, который находился в церкви. Никон приказал остановить чтение кафизм, а вместо этого читать ектению, взял посох Петра митрополита, приложился к мощам, и встал на своём патриаршем месте. Духовные растерялись, не знали, что им делать. Народ оторопел. Патриарх подозвал к себе Иону, благословил его, потом к нему подошли, находившиеся в храме духовные. Они недоумевали, что это значит, и не смели ослушаться патриарха, предполагая, что он явился с цар­ского согласия. Наконец, Никон приказал ростовскому митрополиту идти к государю и доложить ему о прибытии патриарха. Иона с трепетом, опасаясь чего-то недо­брого, отправился. Царь, слушавший заутреню в своей домовой церкви, немедленно послал звать властей и бояр. Совещание царя происходило с лицами, кото­рые имели причины всеми силами препятство­вать возвращению Никона, его примирение с царем было бы ударом для них. Неудивительно, что государь, уже без того сильно огорченный Никоном, поддался их влиянию. В Успенский собор посланы были те же лица, кото­рые бранились с ним в Воскресенском монастыре (Одоевский, Стрешнев и Алмаз Иванов), и сказа­ли ему: «Ты самовольно покинул патриарший пре­стол и обещался вперед не быть патриархом; уже об этом написано ко вселенским патриархам. За­чем же ты опять приехал в Москву и вошел в со­борную церковь без воли государя, без совета ос­вященного собора? Ступай в свой монастырь!» Никон настаивал на том, что прибыл в Москву по приглашению, тогда бояре ещё раз удалились на совещание с царём, после которого патриарху повторно было приказано удалиться в монастырь, а также отдать посох и письмо, по которому он приезжал в Москву. Никон после некоторых препираний всё отдал.

При прочтении письма был вскрыт обман Зюзина, его подвергают допросу и пытке. Он признаётся в сговоре с Нащокиным и Артамоном Матвеевым. Было выяснено, что Нащокин действительно свои­ми рассказами о том, что царь не гневается на па­триарха, побудил Зюзина на смелое дело. Бояре приговорили Зюзина к смертной казни, но Алексей Михайлович за­менил казнь ссылкой в Казань. Досталось и митрополиту Ионе. Царь поставил ему в ви­ну, тот факт, что он брал благословение от Никона; Иона только отлучили от должности блюстителя патриаршего престола.

Никон был жестоко посрамлен. До сих пор этот человек стоял твердо на своем: он отказывался править патриаршим престолом, будучи, однако, в душе всегда готовым возвратиться, при условии, что его станут сильно просить и пообещают, что все будет по его желанию, одним словом, если обойдутся с ним так, как поступили в 1652 году при его посвящении на патриаршее достоинство. Теперь, после стольких заявлений своего нежелания, он сам явился на свое патриар­шее место в Москву, и был изгнан с этого места! Совершенно очевидно, как должна была озлобить его нелов­кая услуга Зюзина. Никон еще раз попытался ес­ли не быть на патриаршестве, то, по крайней мере, покончить дело без вселенских патриархов, сколько-нибудь достойно для своего будущего суще­ствования. С этой целью он благословил избрать другого патриарха, отрёкся от всякого вмешательства в дела, просил лишь оставить за ним патриарший титул, монастыри, построенные им, со всеми их вотчинами, также хотел, чтобы новый патриарх не ка­сался их, и, чтобы эти мо­настыри не подлежали мирским судам. Надеясь на удовлетворение этих просьб, Никон прощал и прощал всех, кого прежде прокли­нал. Предложение его было предварительно обдумано духовными деятелями и боярами, с целью обсудить его на предстоявшем соборе, но впоследствии оставлено без внимания.

Никон, осознавая, что ему не удается покончить де­ла без восточных патриархов, послал своего род­ственника, жившего в Воскресенском монастыре, пробраться в Турцию и доставить пись­мо константинопольскому патриарху. В этом письме он изложил всю свою распрю с царем и боярами, порицал Уложение (как приведено выше), осуждал поступки царя, замечал, что Алексей Михайлович «весь род христианский отягчил данями сугубо и трегубо». Но больше всего жаловался на Паисия Лигарида, указывая на то, что он верует по-римски, а также принял от папы рукоположение, в Польше служил в костеле римско-католическую обедню, но несмотря на эти обстоятельства царь его приблизил к себе, слушается его и сделал председателем на соборе. Однако это письмо не дошло к Дионисию. За Никоном и всеми его поступками зорко следили его противники, послание Никона было доставлено государю и окончательно вооружило Алексея Михайловича против него.

Чувствовалась и сознавалась потребность скорейшего прекращения смут в церкви. Удаление патриарха и долгое отсутствие верховной церковной власти активизировали деятельность противников преобразования, начатого Никоном. У них неожиданно появилось общее с сильными земли: царем, боярами, со всеми, кто ненавидел патриарха, главным виновником изменений церковной буквы и обряда.

3.4 Разрешение спора двух государей

2 Ноября 1666 года для рассмотрения дела Никона в Москву приехали александрийский патриарх Паисий и антиохийский Макарий. После первых церемоний и угощений они предварительно занялись исследованием дела, которое им предстояло решить. В помощь им были назначены два архиерея, Павел Крутицкий и Иларион рязанский и Паисий Лигарид, который стал докладчиком по делу Никона перед вселенскими патриархами. Он со­ставил обвинительную записку против московско­го патриарха, которая заранее настроила судей против обвиняемого. Следует отметить, что Паисий в своей записке старался настроить Паисия и Макария против Никона, утверждал, что будто московский патриарх посягал на право и власть вселенских патриархов, и в доказательство приводил весьма сомнительные факты, указывая, главным образом, на то, что Никон из высокомерия вымышлял се­бе разные титулы.

29 Ноября псков­ский архиепископ Арсений, ярославский архи­мандрит Сергий и суздальский Павел отправились звать Нико­на на собор. Московский патриарх сначала отказывался и всячески упирался. Однако, на другой день, 30 ноября, Никон отслужил заутреню, затем — литургию, в архиерейском облачении, поучал братию о терпе­нии, а к вечеру выехал в санях. Но посланные за ним духовные лица успели дать знать в Москву, что Никон принял их нечестно, «не идет и не сказал, когда поедет». Тогда в столовой избе, в присутствии государя и бояр, собравшиеся вселенские патриархи и русские духовные лица послали другой вызов Нико­ну, с упреком за непослушание и приказанием прибыть в Москву 2 декабря, во втором или треть­ем часу ночи и остановиться в Кремле на Архангельском подво­рье. Никон был уже в дороге, когда его встретило второе посольство. Он остановился в селе Чернове, так как ему было приказано ждать до ночи 2 декабря, а 1 декабря к нему послали третье пригла­шение, но оно было уже излишним, так как Никон ехал ту­да, куда его звали, очевидно, враги хотели усугу­бить его вину и дать делу такой ход, будто Никон не слушался соборного призыва. Следует отметить, что по древнему обычаю, если призываемый на собор после третьего приглашения ослушивается, то его считали виновным.

В город московский патриарх въехал около полуночи, его поместили в дом, который находился у са­мых Никольских ворот, в углу Кремля и был окру­жён стражей, Никольские ворота не от­крывались, даже мост у этих ворот разобрали.

В 9 часов утра начался собор, Никон вошел в столовую избу торжественно, как патриарх, прочитал молитву, поклонился ца­рю, патриархам и всем присутствующим. Все, кроме царя приветствовали Никона стоя. Первым сои обвинения зачитал государь. Дело получало такой вид, как будто собор должен рассудить двух государей. Царь прежде всего жаловался, что Никон оставил церковь на девятилетнее вдовство, из-за чего восстали раскольники и мятежники. Московский патриарх, в свою очередь, вспомнил дело об обиде, нанесённой окольничим Хитрово патриаршему боярину. Но собор не счёл это оскорблением, направленным на Никона. Тогда государь велел прочесть перехваченное письмо Никона к константинопольскому патриарху Дионисию. Оно послужило нитью для целого допроса. Это послание перебрали пункт за пунктом, особенно тщательно разобрали ту часть, в которой Никон обвиняет Паисия Лигарида. Патриарх прямо обви­нял Паисия в латинстве перед Дионисием, нахо­дил незаконным собор, на котором Лигарид был председателем, и писал так: «С этого беззаконно­го собора прекратилось соединение святой вос­точной церкви, и мы от благословения вашего отлучились, а начаток волями своими приняли от римских костелов». За это место собор особенно уцепи­лся, потому что оно подавало повод обвинить Никона в самой тяжелой вине: в хуле на право­славную церковь. Затем его старались уличить во лжи и найти противоречие в том, что он отказывался от патриаршества, а потом называл себя патриархом.

5 декабря собор вновь был созван. У Никона на этот раз отняли крест, который раньше носили пе­ред ним. Никона допрашивали вперебивку о разных происшествиях, но больше всего его старались ули­чить в том, что он будто бы сказал: «Будь я ана­фема, если захочу патриаршества!» В этом свидетельствовали новгородский митрополит Питирим, твер­ской архиепископ Иоасаф и Родион Стрешнев. Никон по-прежнему уверял, что не произносил таких слов. Собор длился довольно долго, московский патриарх отрицал свою вину по всем пунктам обвинений. В конечном итоге александрийский патриарх задал вопрос греческим духовным лицам: «Чего достоин Никон?». Ему отвечали, что московский патриарх заслуживает отречения от церкви и лишения священнодействия. Александрий­ский патриарх в звании судьи вселенной, произнес приго­вор, в котором было сказано, что, по изволению Святого Духа и по власти, данной патриархам, с согласия других патриархов, по­становляют, что «отселе Никон, за свои преступле­ния, более не патриарх и не имеет права священ­нодействовать, но именуется простым иноком, старцем Никоном».

12 декабря собрались вселенские патриархи и все духовные члены собора в небольшой церкви Благовещения, в Чудовом монастыре. Привели Никона. Приговор был произнесён повторно, в нём обвиняли бывшего московского патриарха глав­ным образом за то, что он произносил хулы: на госу­даря, называя его латиномудренником, мучите­лем, обидчиком; на всех бояр; на всю русскую церковь, говоря, будто она впала в латинские дог­маты; а в особенности обвинения, направленные на газского митропо­лита Паисия, к которому питал злобу за то, что он говорил всесветлейшему синклиту о некоторых гражданских делах Никона. Ему поставили в вину низвержение коломенского епископа Павла, об­виняли в жестокости над подчинен­ными, которых он наказывал кнутом, палками, а иногда и пытал огнем. «Призванный на собор Ни­кон, — говорилось в приговоре, — явился не сми­ренным образом, как мы ему братски предписали, но осуждал нас; говорил, будто у нас нет древних престолов, и наши патриаршие рассуждения на­зывал блудословиями и баснями». С Никона сняли клобук и панагию.

На другой день утром царь прислал к Никону Родиона Стрешнева с запасом денег, мехов и одежд. Однако Никон ничего не принял. Стрешнев сказал, что царь просит прощения и благословения. На что бывший патриарх ответил: «Будем ждать суда Божия!» 13 декабря толпы народа стали собираться, чтобы поглазеть, как повезут низвержённого патриарха. Его провожало 200 стрельцов. На пути одна вдова поднесла Никону теплую одежду и двадцать руб­лей денег. Он принял это, как милостыню, при этом, отказавшись взять подачки от царя.

В Ферапонтовом монастыре (находившемся недалеко от Кирилло-Белозерского монастыря) Никон содержался под надзором присланного архимандрита Новоспасского монастыря. Ему за­прещено было писать и получать письма. Он долго не хотел принимать никаких государских запасов. Однако влияние Никона его было так велико, что и ферапонтовский игумен и архимандрит, приставлен­ные к нему, и, наконец, сам царский пристав Наумов величали его патриархом и принимали от него благословения. Царь по прошествии некоторого времени через пристава за­говорил со своим прежним другом о примирении. Никон написал царю: «Ты боишься греха, про­сишь у меня благословения, примирения, но я те­бя прощу только тогда, когда возвратишь меня из заточения».

В сентябре 1667 года царь повторил свою про­сьбу, и Никон отвечал, что благословляет царя и все его семейство, но если царь возвратит его из заточения, то он простит и разрешит его окончательно. Но царь не возвращал Никона. Приставлен­ный к бывшему патриарху архимандрит Иосиф в 1668 году сделал донос, что к нему приходили воровские донские казаки и намеревались освободить его из заточения. Никона стали содержать строже. Перед его кельей всегда стояло двадцать стрельцов с ду­бинами, много людей было схвачено и подвергнуто пыткам по подозрению в сно­шениях с опальным патриархом.

Вскоре царь опять сжалился над Никоном: умерла царица Марья Ильинишна, и государь отправил к нему Стрешнева с деньгами, но Никон ничего не принял. Но долгие страдания стали подламывать волю Никона. В конце 1671 года он написал царю при­мирительное письмо и просил прощения за все, в чем был виноват перед царем. «Я болен, наг и бос, — писал Никон, — сижу в келье затворен чет­вертый год. От нужды цынга напала, руки больны, ноги пухнут, из зубов кровь идет, глаза болят от чада и дыму. Приставы не дают ничего ни про­дать, ни купить. Никто ко мне не ходит и мило­стыни не у кого просить. Ослабь меня хоть не­много!»