Министерство Образования и науки РФ

Федеральное Агентство по образованию

Государственное образовательное учреждение

высшего профессионального образования

«Самарский государственный университет»

ИНСТИТУТ ЗАОЧНОГО ОБУЧЕНИЯ

КОНТРОЛЬНАЯ РАБОТА

По дисциплине «Отечественная история»

Тема контрольной работы: «Западники и Славянофилы. Проблема "Россия-Запад". Евразийство.»

Выполнил: студент 1 курса ЗЖ-07 Надеин А.А.

Группа: № 25101.30

Студенческий билет: №130725015

Руководитель: Симатов С.А.

Проверил:______________________________

САМАРА 2007 г.

Оглавление

Введение 2

Евразийство Восточная ориентация русской культуры 3

Преклонение перед силой эпохи 4

Исторический отбор 4

ИДЕЯ РУССКОГО НАЦИОНАЛЬНО-КУЛЬТУРНОГО СВОЕОБРАЗИЯ 5

ИДЕЯ БЫТОВОГО ИСПОВЕДНИЧЕСТВА В ПРАВОСЛАВИИ 6

ИДЕЯ ПРЕОДОЛЕНИЯ РЕВОЛЮЦИИ 6

ИДЕЯ БУДУЩЕГО ГОСУДАРСТВЕННОГО СТРОЯ РОССИИ (ИДЕОКРАТИЯ) 7

Два мира 8

Значение революции 9

Сила слабых 11

Евразийство или большевизм? 11

Надежда на лучшее 12

Славянофиллы и западники – «точки соприкосновения» 13

П. ТОРОПЫГИН П. Я. ЧААДАЕВ И И. В. КИРЕЕВСКИЙ 13

Понятие Славянофильства 16

Представители Славянофильства КИРЕЕВСКИЙ Иван Васильевич 17

Самарин Юрий Федорович 18

Аксаков, Константин Сергеевич 20

Проект Хомякова. Дело освобождения крестьян. 23

Хомяков и Киреевский о просвещении, православии и о русском пути. 24

Православная утопия Киреевского и Хомякова 26

Понятие Западничества 27

Представители западников: К.Д.Кавелин, Т.Н.Грановский 27

Чаадаев П.Я. 28

Политико-правовые воззрения западников 32

Существовал ли в XIX веке национализм? 33

Культурное общение России и Запада 33

Империя как путь России к европеизации в сегодняшние дни 34

Империя как европейская идея 34

Как иначе могла Россия вернуться в Европу? 35

Ленинско-сталинская деспотия как отказ от русского европеизма и выход во внеисторию 36

Мыслим ли для России новый путь к империи? 37

ПУШКИН ОБ ОТНОШЕНИЯХ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ЕВРОПОЙ 39

Заключение 43

Литература 43

Что в том, что один еще не начинал беспо­коиться, а другой уже успел дойти до запертой двери и об нее крепко стукнулся лбом. Всех в свое время то же самое ожидает, если не вый­дут на спасительную дорогу смиренного общения с народом.

Достоевский (Речь о Пушкине)

Введение

Важнейшей чертой русской философии является то, что ход истории, изменения социальной реальности рассматриваются под углом зрения судьбы человека. Человек, его жизнь, судьба выступают важнейшим критерием, как существующей социальной реальности, так и любых ее изменений.

Видный русский философ В. Зеньковский, занимавшийся историей русской философии, справедливо отмечал: “В целом, русская философия не теоцентрична... не космоцентрична... она больше всего занята темой о человеке, о его судьбе и путях, о смысле и целях истории. Всюду (даже в отвлеченных проблемах) доминирует моральная установка: здесь лежит один из самых действенных и творческих истоков русского философствования” (1, 384). Правда, когда речь заходит об изменениях общества, о его будущем, то вольно или невольно вставал вопрос о каком человеке надо прежде всего заботиться — человеке “вообще” или каждом конкретном человеке, человеке настоящего, ныне живущих поколениях, или человеке будущего, поколениях грядущих. И здесь позиции представителей разных направлений русской философской мысли расходились, иногда очень резко. Философы, озабоченные судьбой конкретных, ныне живущих людей, неизбежно выходили на проблему допустимой цены социальных преобразований.

Все эти важные черты русской философии особенно ярко и выпукло проявились во второй четверти XIX века, когда русская философия достигает периода зрелости. Основным объектом теоретических дискуссий становится вопрос о том, каковы пути развития России, могут ли они быть просто воспроизведением путей Западной Европы или Россия имеет особенную самобытную судьбу. Формируются два течения: “славянофилы” и “западники”.

Кратко расшифруем эти два понятия:

В славянофильстве {И. В. Киреевский, 1806—1856; А. С.Хомяков, 1804-1860; К. С. Аксаков, 1817-1860 и др.) можно выделить следующие идеи социологического значения: самобытность культурных типов; органичность социальной эволюции; община как социокультурная структурообразующая форма социального бытия; соборность как принцип организации и идеал социальной жизни, в которой личное и общественное соразмерны при их равномощности; отрицание государственности и элементы анархизма; особая роль духовной, в том числе религиозной, внерациональной детерминации социального поведения людей и др.

Что касается западничества (Г. Н. Грановский, 1813—1955; В. Г. Белинский, 1811-1848; А. И. Герцен, 1812-1870; Н.Г.Чернышевский, 1828—1889 и др.), то здесь выявились такие наиболее значимые идеи: единство мировой истории и ее законе — мерный характер; проповедь революционного прогрессизма (в радикальном крыле западничества); анализ массового субъекта социальных преобразований (народ, классы); концепция социальных конфликтов и др. Заметим, что многие идеи западнического направления, особенно идеи Чернышевского, непосредственно перешли уже в собственно социологию, но с поправками, учитывающими славянофильский подход.

Установив определённые рамки каждого течения, мы можем поподробнее рассмотреть их идеологию.

Евразийство. Восточная ориентация русской культуры

...завяжутся русским узлом

Эти кручи и бездны Востока.

Ю.Кузнецов

Одно из популярных и расхожих мнений состоит в том, что для русской культуры и мысли точкой отсчета и системой ориентации всегда был Запад. Насколько справедливо подоб­ное мнение, может свидетельствовать раскрытие этимологии самого, казалось бы, известного и понятного термина «ори­ентация», сделанное учеными Ю.Панасенко и А.Шамаро. Об­ширную цитату из их статьи мы позволим себе привести:

«Слово «ориентация» перешло в русский язык из фран­цузского. orientation по-французски буквально означает «направление на восток». Французское слово, в свою очередь, ведет происхождение из латыни, и к нему протянулась целая этимологическая цепочка: oriori — oriens — orient — orienter и, наконец, orientation. Первое слово — латинский глагол со значением появления, рождения, начала, который употребляли обычно с существительным «солнце», когда возвещали о его восходе. Второе слово — действительное причастие настоящего времени от того же глагола, которое с тем же именем существительным «солнце» составляло устойчивое словосо­четание, обозначавшее ту самую сторону света, где восходит солнце, то есть восток. В обычной речи существительное «солнце» опускалось, поскольку говорящим и так было ясно, о чем идет речь (кстати, таким же причастием с «отпавшим» словом «солнце» является и латинское название запада — ос — cidens). В простонародной латыни, постепенно перераставшей в различные романские языки, от этого широко употреби­тельного слова остался только его латинский корень —orient. В этой форме слово вошло во французский язык для обозна­чения Востока. А от него ведет происхождение четвертое в данной цепочке слово «orienter» — французский глагол со значением «отыскать восток», «направлять на восток», от ко­торого и произошло имя существительное «ориентация» со значением действия, идентичного тому, которое обозначалось глаголом» '¹.

Уже один приведенный анализ показывает, насколько не­точно и двусмысленно звучит словосочетание «ориентация на запад»: восток как символ восхода солнца, начала, жизненной силы все равно оказывается первичным понятием и констан­той бытия. Далее ученые убедительно показывают изначаль­ную восточную ориентированность русской культуры, про­явившуюся еще с языческих истоков с их солярными, культами и закрепленную в православии, где подавляющее большинство храмов своими алтарями было обращено на восток — туда, где восходит солнце. Православие, рассматривавшее себя наслед­ником истинного христианства, при установлении храмов помнило, что согласно преданию, Христос («Солнце Правды») вознесся именно на Восток, откуда он и должен вернуться в Судный День во всей славе и силе, и что Эдем также нахо­дился на Востоке. Русская духовная культура представляла собой органический сплав христианства и дохристианских верований, причем православие и славянское язычество схо­дились между собой прежде всего в любви к созданному Творцом сему миру, каждый день согреваемому по милости божьей солнцем Востока. Старинное латинское изречение «свет с Востока» было для России не пустым звуком, а глубоко прочувствованной внутренней истиной бытия. Отсюда изна­чальная солнечность, светоносность русской духовной куль­туры, нашедшие, по мнению И.Ильина, наиболее полное во­площение в русской святости и феномене А.Пушкина, на­званного современниками «человеком с солнцем в крови». Восточная ориентация была присуща не только русской куль­туре, но и русской истории, вся внутренняя логика которой, включая прямое устремление народа к колонизации азиатских земель, была нацелена на взаимодействие с многообразным миром Востока. Это отразил первоначально имевший другое значение родовой знак Палеологов — Двуглавый Орел, по та­инственной воле истории ставший государственным гербом Российской Империи. Одной его составляющей является глава, обращающая свой взор в правую восточную сторону. От­дельные и, вопреки распространенному мнению, далеко не худшие периоды истории эта «правая восточная» составляю­щая национальной жизни преобладала над «левой западной». Вместе с тем, помимо восточноцентризма, для российской ис­тории и культуры был характерен евразийский центризм — осознание особенности и уникальности своей срединной по­зиции между Европой и Азией, Западом и Востоком. Различ­ные направления русской мысли с разных сторон и как бы по отдельности освещали эту двуединую специфику отечествен­ного исторического и духовного бытия. Но одной школе — евразийству — удалось свести рассмотрение двух сторон на­циональной традиции (ориентацию на Восток и сознание уникальности своего срединного между Востоком и Западом бытия) воедино.

К сегодняшнему дню опубликованы (хотя и фрагментарно) произведения большинства литературно — философских школ и направлений русского зарубежья. Между тем, наиболее су­щественная историософская школа эмиграции — евразийство — за исключением немногих разрозненных публикаций практически выпала из рассмотрения.

Преклонение перед силой эпохи

Евразийская историософия пронизана преклонением перед силой победителей, особенно если эта сила способствовала превращению России в могучий организм с крепкой государственной волей и единым духом, в большей степени ориентированным на восток. Потому в оп­ределенной степени оправдывались и монголы, и даже русские большевики с их азиатской стихийной силой (но не космопо­литические интеллигенты —марксисты!). Напротив, деятель­ность Петра Великого, продолжившего пространственную эк­спансию страны в восточном направлении, оценивалась все-таки преимущественно негативно, ибо она закладывала в ду­ховный фундамент Империи вредные западнические тенден­ции, которые рано или поздно ослабят государственный орга­низм вплоть до повреждения территориальной целостности. Прагматичность идеологии евразийцев (хотя и одухотворенная признанием православия в качестве наивысшей ценности бы­тия), их стремление оправдать победившую доминанту эпохи, подкрепляемое апелляцией к гегелевскому тезису о «хитром духе истории» (выражение, почти буквально повторяющее слова Иосифа Волоцкого), и в особенности их практические попытки опереться на победителей и использовать их в своих целях (надежда встретить в советском руководстве прозрев­ших от партийного дурмана младобольшевиков, способных

воспринять «свежий ветер Азии») — все это вызывало острую критику со стороны православно ориентированных мыслите­лей, таких как И.Ильин и Г.Флоровский.

Исторический отбор

Евразийцы были склонны видеть необратимый характер логики истории, и высказывание «история не терпит сослага­тельного наклонения» вполне применимо к ним и в известной степени объясняет их нежелание производить над историей (в особенности над ее ближайшим периодом) какой —то от­дельный поспешный суд, как бы стоящий под ней. Они не видели более точного и справедливого судьи, нежели истори­ческий отбор, уничтожающий слабое и сохраняющий все жизнеспособное. Из этого, однако, нельзя делать вывод (как порой пытаются) о некоем историософском имморализме ев­разийцев. Признавая «красных» более жизнеспособным ис­торическим образованием, и одновременно менее нравствен­ным, а «белое» движение не столь жизнеспособным, но зато духовно несравненно более высоким, они утверждали, что сопротивление большевикам, даже в случае его полной прак­тической безнадежности, было необходимо для этического оправдания «белых» (а шире всей Белой России) перед судом истории, В свою очередь, некоторое оправдание большевизма, производимое евразийцами, проистекало отнюдь не из пре­клонения перед идеологией большевизма (хотя, по их мнению, .белые» проиграли именно потому, что не имели столь мощ­ной — несмотря на весь ее примитивизм — всеобъемлющей и хилиастически напряженной идеи построения царства спра­ведливости на земле, как «красные»), а из их понимания большевизма как нового вида варварства, необходимого для осуществления «грязной работы» истории — разрушения старого мира и культуры (не менее обаятельной, нежели рим­ская культура, уничтоженная древними варварами, расчис­тившими дорогу христианству) и утверждения культуры новой. Это разрушение представлялось предначертанным и заданным свыше (намек на это содержится, по мнению П.Савицкого, в Библейском откровении «о том, что, по закону сопряжения крайностей, принуждены прийти и крайние материалисты...» ²). Евразийство, таким образом, никогда не было нигилистической апологией чистого разрушения, но скорее представляло собой политическую идеологию футуристического типа '³, ви­девшую свою задачу в построении будущей великой евразий­ской культуры. Именно поэтому П.Савицкий считал одной из главных идейных целей своего движения в «раскрытии за — данностей» и «валоризации» русской революции (т.е. в оп­равдании и постижении ее глубинного онтологического и ценностного смысла). С этой течки зрения религиозный смысл временного отпадения народа от Бога и стихийного разруше­ния всего прежнего уклада жизни «до основания» состоит в испытаниях и опыте страдания, дающих возможность вер­нуться к основаниям веры и истины на новом, более высоком уровне.