Аристотель. Метафизика.

Книга двенадцатая. /Фрагмент о начале мира/

-----------------------------------------------------------------------------------------------

Глава шестая.

Так как сущностей, как было указано, три вида, а именно: две из них

природные, а одна - неподвижная, то об этой последней надо сказать, что

необходимо, чтобы существовала некая вечная неподвижная сущность. В самом

деле, сущности суть первое среди сущего, а если все они преходящи, то все

преходяще. Однако невозможно, чтобы движение либо возникло, либо

уничтожилось (ибо оно существовало всегда), так же и время не может

возникнуть или уничтожиться: ведь если нет времени, то не может быть и

"раньше" и "после". И движение, значит, непрерывно таким же образом, как и

время: ведь время - или то же самое, что движение, или некоторое свойство

движения. А непрерывного движения, кроме пространственного, не бывает, из

пространственного же непрерывно круговое движение.

Однако если бы было нечто способное приводить в движение или создавать,

но оно в действительности не проявляло бы никакой деятельности, то не было

бы движения: ведь то, что обладает способностью, может и не проявлять ее.

Значит, нет никакой пользы, даже если мы предположим вечные сущности, как

это делают те, кто признает эйдосы, если эти сущности не будут заключать в

себе некоторого начала, способного вызывать изменения; да, впрочем, и его

недостаточно (как недостаточно предположить другую сущность помимо эйдосов):

ведь если это начало не будет деятельным, движения не будет. И даже если оно

будет деятельным, то этого недостаточно, если сущность его только

возможность, ибо в таком случае вечного движения не будет, так как сущее в

возможности может и не быть [в действительности]. Поэтому должно быть такое

начало, сущность которого - деятельность. А, кроме того, такие сущности

должны быть без материи: ведь они должны быть вечными, если только есть хоть

что-нибудь вечное; следовательно, они должны пребывать в деятельности.

Однако здесь возникает затруднение: полагают, что все проявляющее

деятельность способно ее проявлять, но не все способное проявлять

деятельность действительно ее проявляет; поэтому-де способность первее. Но

если это так, то ничто существующее не будет /существовать/ [с необходимостью], ибо

возможно, что всякое сущее способно существовать, но еще не существует.

Впрочем, если следовать взгляду рассуждающих о божественном, что все

рождено из Ночи, или мнению рассуждающих о природе, что "все вещи вместе"

то получится такая же несообразность. В самом деле, каким же образом что-то

придет в движение, если не будет никакой причины, действующей в

действительности? Ведь не материя же будет двигать самое себя, а плотничное

искусство, и не месячные истечения или земля, а зерна и мужское семя.

Поэтому некоторые предполагают вечную деятельность, например Левкипп и

Платон: они утверждают, что движение существует всегда. Однако, почему оно

есть и какое именно, они не говорят и не указывают причину, почему оно

происходит так, а не иначе. Ведь ничто не движется как придется, а всегда

должно быть какое-нибудь основание, почему нечто движется вот так-то

естественным путем, а этак насильственным путем или под действием ума или

чего-то другого (затем - какое движение первое? Ведь это чрезвычайно важно

[выяснить]). Сам Платон не может сослаться на начало движения, которое он

иногда предполагает, а именно на то, что само себя движет, ибо, как он

утверждает, душа позже [движения] и [начинается] вместе со Вселенной. Что

касается мнения, что способность первее деятельности, то оно в некотором

смысле правильно, а в некотором нет (как это понимать - мы уже сказали ); а

что деятельность первее, это признает Анаксагор (ибо ум есть деятельность) и

Эмпедокл, говорящий о дружбе и вражде, а также те, кто, как Левкипп,

утверждает, что движение вечно. Поэтому Хаос и Ночь не существовали

бесконечное время, а всегда существовало одно и то же, либо чередуясь, либо

иным путем, если только деятельность предшествует способности. Если же

постоянно чередуется одно и то же, то всегда должно оставаться нечто,

действующее одним и тем же образом. А если необходимы возникновение и

гибель, то должно быть нечто другое, что всегда действует по-разному.

Следовательно, оно должно таким-то образом действовать само по себе а другим

- по отношению к другому, либо, значит, по отношению к чему-то третьему,

либо по отношению к тому, что было указано первым. Необходимым образом,

конечно, по отношению к первому, которое со своей стороны есть причина и для

себя, и для третьего. Поэтому первое предпочтотельнее: оно ведь и было

причиной постоянного единообразия, а причина разнообразия - другое;

причина же постоянного разнообразия лежит, это ясно, в них обоих. Стало

быть, именно так обстоит дело с движениями. Какая поэтому надобность искать

еще другие начала?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

А так как дело может обстоять таким именно образом (иначе все должно

было бы произойти из Ночи, или смеси всех вещей, или из не-сущего), то

затруднение можно считать устраненным. А именно: существует нечто вечно

движущееся беспрестанным движением, а таково движение круговое; и это ясно

не только на основе рассуждений, но и из самого дела, так что первое небо

можно считать, вечно. Следовательно, существует и нечто, что его движет. А

так как то, что и движется и движет, занимает промежуточное положение, то

имеется нечто, что движет, не будучи приведено в движение; оно вечно и есть

сущность и деятельность. И движет так предмет желания и предмет мысли; они

движут, не будучи приведены в движение. А высшие предметы желания и мысли

тождественны друг другу, ибо предмет желания - это то, что кажется

прекрасным, а высший предмет воли - то, что на деле прекрасно. Ведь мы

скорее желаем чего-то потому, что оно кажется нам хорошим, а не потому оно

кажется нам хорошим, что мы его желаем, ибо начало - мысль. Ум приводится в

движение предметом мысли, а один из двух рядов [бытия] сам по себе есть

предмет мысли; и первое в этом ряду - сущность, а из сущностей - сущность

простая и проявляющая деятельность (единое же и простое не одно и то же:

единое означает меру, а простое - свойство самой вещи). Однако прекрасное и

ради себя предпочтительное также принадлежат к этому же ряду: и первое

всегда есть наилучшее или соразмерное наилучшему

А что целевая причина находится среди неподвижного - это видно из

различения: цель бывает для кого-то и состоит в чем-то, и в последнем случае

она имеется [среди неподвижного], а в первом нет. Так вот, движет она, как

предмет любви [любящего], а приведенное ею в движение движет остальное. Если

же нечто приводится в движение, то в отношении его возможно и изменение;

поэтому если деятельность чего-то есть первичное пространственное движение,

то, поскольку здесь есть движение, постольку во всяком случае возможна и

перемена - перемена в пространстве, если не в сущности; а так как есть нечто

сущее в действительности, что движет, само будучи неподвижным, то в

отношении его перемена никоим образом невозможна. Ибо первый вид изменений -

это перемещение, а первый вид перемещения - круговое движение. Круговое же

движение вызывается [первым] движущим. Следовательно, [первое] движущее есть

необходимо сущее; и, поскольку оно необходимо сущее, оно существует

надлежащим образом, и в этом смысле оно начало. (А необходимое имеет вот

сколько значений. Во-первых, нечто необходимо по принуждению вопреки

собственному стремлению; во-вторых, необходимо то, без чего нет блага;

в-третьих, то, что иначе существовать не может, а существует единственным

образом (haplos).)

Так вот, от такого начала зависят небеса и [вся] природа. И жизнь его -

самая лучшая, какая у нас бывает очень короткое время. В таком состоянии оно

всегда (у нас этого не может быть), ибо его деятельность есть также

удовольствие (поэтому бодрствование, восприятие, мышление - приятнее всего,

и лишь через них - надежды и воспоминания). А мышление, каково оно само по

себе, обращено на само по себе лучшее, и высшее мышление - на высшее. А ум

через сопричастность предмету мысли мыслит сам себя: он становится предметом

мысли, соприкасаясь с ним и мысля его, так что ум и предмет его - одно и то

же. Ибо то, что способно принимать в себя предмет мысли и сущность, есть ум;

а деятелен он, когда обладает предметом мысли, так что божественное в нем -

это, надо полагать, скорее само обладание, нежели способность к нему, и

умозрение - самое приятное и самое лучшее. Если же богу всегда так хорошо,

как нам иногда, то это достойно удивления; если же лучше, то это достойно

еще большего удивления. И именно так пребывает он. И жизнь поистине присуща

ему, ибо деятельность ума - это жизнь, а бог есть деятельность; и

деятельность его, какова она сама по себе, есть самая лучшая и вечная жизнь.

Мы говорим поэтому, что бог есть вечное, наилучшее живое существо, так что

ему присущи жизнь и непрерывное и вечное существование, и именно это есть

бог.

Неправильно мнение тех, кто, как пифагореец Спевсипп, полагает, что

самое прекрасное и лучшее принадлежит не началу, поскольку начала растений и

животных хотя и причины, но прекрасно и совершенно лишь то, что порождено

этими началами. Неправильно потому, что семя происходит от того, что

предшествует ему и обладает законченностью, и первое - это не семя, а нечто

законченное; так, можно сказать, что человек раньше семени - не тот, который

возник из этого семени, а другой, от которого это семя.

Таким образом, из сказанного ясно, что есть вечная, неподвижная и

обособленная от чувственно воспринимаемых вещей сущность; показано также,

что эта сущность не может иметь какую-либо величину, она лишена частей и

неделима (ибо она движет неограниченное время, между тем ничто ограниченное

не обладает безграничной способностью; а так как всякая величина либо

безгранична, либо ограниченна, то ограниченной величины эта сущность не

может иметь по указанной причине, а неограниченной - потому, что вообще

никакой неограниченной величины нет); с другой стороны, показано также, что

эта сущность не подвержена ничему и неизменна, ибо все другие движения -

нечто последующее по отношению к пространственному движению. Относительно

всего этого ясно, почему дело обстоит именно таким образом.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

А полагать ли одну такую сущность или больше и сколько именно - этот

вопрос не следует обходить молчанием, а что касается утверждений других,

надо вспомнить, что о численности этих сущностей они не сказали ничего

ясного. Ведь учение об идеях этот вопрос особо не разбирало - сторонники

идей объявляют идеи числами, но о числах они иногда говорят, будто им нет

предела, иногда - будто они ограниченны в пределах десяти. Но почему

количество чисел именно такое, для этого они не приводят никаких серьезных

доказательств. Мы же должны об этом сказать, исходя из наших предпосылок и

различений. А именно, начало и первое в вещах не подвержено движению ни само

по себе, ни привходящим образом, а само вызывает первое - вечное и единое -

движение. А так как движущееся должно чем-то приводиться в движение, а

первое движущее - быть неподвижным само по себе, причем вечное движение

необходимо вызывается тем, что вечно, и одно движение - чем-то одним, и так

как помимо простого пространственного движения мирового целого, движения,

которое, как мы полагаем, вызвано первой и неподвижной сущностью, мы видим

другие пространственные движения - вечные движения планет (ибо вечно и не

знает покоя тело, совершающее круговое движение; это показано в сочинениях о

природе), - то необходимо, чтобы и каждое из этих движений вызывалось самой

по себе неподвижной и вечной сущностью. Ибо природа светил вечна, будучи

некоторой сущностью, и то, что движет их, должно быть вечным и

предшествовать тому, что им приводится в движение, а то, что предшествует

сущности, само должно быть сущностью. Таким образом, очевидно, что должно

существовать столько же сущностей, [сколько имеется движений светил], и что

они вечны по своей природе, сами по себе неподвижны и не имеют (по указанной

выше причине) величины.

Итак, очевидно, что [то, что движет],- это сущности и что одна из них

первая, другая - вторая в том же порядке, как и движения светил. Что же

касается количества этих движений, то это необходимо исследовать на основе

той математической науки, которая ближе всего к философии,- на основе учения

о небесных светилах, ибо оно исследует сущность, правда, чувственно

воспринимаемую, но вечную, между тем другие математические науки не