8 Религиозные конфликты и основные пути их разрешения (Лекции с презентациями и видео), страница 2

в-третьих, конфессиональные противоречия сами по себе никогда или почти никогда не были причиной локальных конфликтов (даже за религиозными войнами, в том числе крестовыми походами, стояли иные, более конкретные и земные причины, нежели религиозная нетерпимость, поэтому ее роль не следует преувеличивать). Но, даже будучи изначально вторичным, конфессиональный фактор может в ходе развития конфликта превращаться в один из главных (например, во время конфессионального конфликта в Ливане между христианами, мусульманами и друзами (сектой мусульман – шиитов) религиозная рознь оказалась важнее принадлежности к единому ливанскому этносу).

Таким образом, воздействие религии и межконфессиональных отношений на вероятность возникновения социальных конфликтов, прежде всего, зависит от принадлежности конфликтующих сторон к одной или разным конфессиям. При этом принадлежность к одной конфессии не только не предотвращает конфликты и не способствует снижению их ожесточенности, но в ряде случаев даже нагнетает их.

1. Структура, содержание и причины

религиозных конфликтов

Комплексный анализ конфликтогенных ситуаций на религиозной почве в современном обществе показывает, что объектом религиозного конфликта являются, как правило, религиозные нормы. Религиозные нормы – нравственный регулятор земного бытия людей. Люди имеют разные идеалы, долгосрочные прогнозы, желанные цели, которые формируют различные психологические доминанты (религии), а те, в свою очередь, порождают межконфессиональные противоречия. (Слайд 14)

Субъектами религиозных конфликтов могут выступать нации (этносы) – приверженцы различных религий, религиозные организации и группы, личности, а также религиозные и государственные институты (государство и его органы власти, церкви, партии, движения, организации и др.).

Предпосылки религиозных конфликтов имеются практически в любом регионе с полиэтническим и поликонфессиональным составом населения, где в силу различных причин отношения между этносами и конфессиями отличаются достаточно высоким уровнем напряженности. Причем, там, где линии этнических «разломов» совпадают или пересекаются с конфессиональными, эта напряженность приобретает отчетливо этнорелигиозный характер. Например, многие христиане на Западе увлечены дебатами по поводу использования слов Бог и Аллах в различных контекстах и значениях. В то же самое время, в Малайзии власти пытаются препятствовать христианам в использовании термина «Аллах» в своих публикациях и богослужении, несмотря на то, что Аллах является прямым переводом слова «Бог» на малазийский национальный язык. Ситуация представляется совершенно запутанной так как некоторые мусульмане на Западе настоятельно не рекомендуют своим последователям в проповеди и литературе использовать английское слово «God» (Бог) вместо «Аллах», а другие наоборот побуждают в англоязычной литературе или в беседах заменять Аллах на английское «Бог», видимо для того чтобы послание лучше воспринималось англо-говорящими людьми.

Специфика религиозных конфликтов заключается в том, что они затрагивают духовную жизнь людей, внутренний мир верующих, связанный с миром иным, божественным. Не случайно, считает А.Пчелинцев, в Решении Судебной палаты по информационным спорам при Президенте Российской Федерации от 12 февраля 1998 года указывается: «... любые публикации, касающиеся деятельности религиозных организаций, должны быть основаны на проверенной, достоверной информации, выдержаны в деликатной форме, осторожны в выражениях и характеристиках верующих людей».

Практика показывает, что возникновение религиозных конфликтов объясняется действием четырех факторов: наличием «структурных» и «антиструктурных» тенденций в развитии любой системы общества; мерой совпадения или несовпадения границ государства, этноса и вероисповедания; влиянием процессов, происходящих в социуме, на религиозную подсистему; спецификой самих религиозных отношений. (Слайд 15)

Общими особенностями религиозных конфликтов являются: «взрывной» характер их возникновения, тенденции к быстрой эскалации, тотальной мобилизации и использованию сторонами конфликта всех имеющихся средств и способов ведения борьбы, в том числе и запрещенных международным правом – геноцид, создание концлагерей, депортация, «этнические чистки», захват заложников, террористические акции, массовое мародерство, пытки и т.п. Как правило, в ходе конфликта широко используются методы «психологической войны», форсируется создание этно- и теократического государства. Решительность и взаимоисключаемость выдвигаемых сторонами претензий обусловливают крайне жестокий характер противоборства. В ходе эскалации конфликта его участники активно стремятся привлечь на свою сторону этнически и конфессионально близкие им народы, финансовые и политические круги других государств, мировое общественное мнение, что ведет к интернационализации и «горизонтальной эскалации» конфликтов, придает им межрегиональный, а в некоторых случаях и глобальный характер. Наиболее ярким примером последних лет здесь является карикатурный скандал - межкультурный конфликт между мусульманами арабского мира и современной западной культурной традицией, базирующейся на свободе слова, вспыхнувший в конце 2005 - начале 2006 годов и охвативший практически все страны Европы и мусульманского Востока, а также политический конфликт внутри европейских государств. Причиной конфликта послужили карикатуры на пророка Мухаммеда, напечатанные в 2005 году в одной из датских газет.

Вопрос о причинах религиозных конфликтов до сих пор остается дискуссионным – специалисты разного профиля по-разному отвечают на него. Так, по мнению С.Хантингтона, конфессиональные конфликты являются результатом «столкновения цивилизаций». (Слайд 16) Одним из катализаторов этого столкновения С.Хантингтон считает демографический взрыв ислама и демографические изменения. Например, в начале 60-х годов ХХ века сербы (православные) составляли 43%, а мусульмане - 26 % населения Боснии и Герцеговины. Через тридцать лет доля мусульман увеличилась до 44%, а численность сербов (православных) упала до 31%. В начале 60-х годов ХХ века население Косова было на 67% албано-мусульманским и на 24% православно-сербским. Через тридцать лет край на 90% стал мусульманским. Этого же мнения придерживаются и другие аналитики, которые в своих трудах делают вывод о том, что международные отношения XXI века будет характеризовать и определять столкновение цивилизаций, «нарезка» которых производится на основе общности культуры и вероисповедания. (Слайд 17)

В.Дергачев сопоставив крупные очаги напряженности с этноландшафтными рубежами пришел к выводу, что многие исторические эпицентры конфликтов расположены на тройных конфессиональных границах мировых цивилизаций (Слайд 18): западнохристианской, православной и исламской (Балканы, Левант, Крым); исламской (арабской, тюркской), индийской и китайской (Афганистан, Таджикистан, Пенджаб); православной, китайской и японской (Маньчжурия).

Однако история не дает основания говорить о действии правила, согласно которому религия выступает главным, тем более единственным фактором расслоения человечества на соперничающие общности. Это объясняется следующими положениями:

Во-первых, сами конфессии ни в социальном, ни тем более в политическом отношении не представляют собой монолитный орга­низм. Внутри них сосуществуют различные, нередко соперничаю­щие, а то и непримиримо враждебные течения (ереси, старообрядчество в православии, ваххабизм в исламе и т.д.). В силу этого религия может быть причиной внутриэтнического конфликта.

Во-вторых, религиозная общность не размывает нации и го­сударства, не устраняет связанные с ними особенности и инте­ресы народов. Она не обеспечивает ни бесконфликтное развитие отношений между ними, ни мирное урегулирование возникающих конфликтов (подтверждением этому может служить ирано-иракская война, где оба государства являются мусульманскими). Кроме того, многочисленные гражданские войны, имевшие место в истории, свидетельствуют о том, что религия не гаран­тирует социальное согласие и мир внутри нации или государства, где она является господствующей.

В-третьих, нередки случаи, когда религиозные различия, связанные с ними общественные идеалы и настроения, отступают на второй план перед угрозой жизненно важным интересам людей. Народы и государства, относящиеся к разным конфессиям, способ­ны объединяться во имя общих, вне религии лежащих целей. Имен­но этим объясняется тот факт, что в современном мире наблюда­ются процессы не только соперничества и размежевания конфес­сий, но и их сотрудничества, сближения.

Россий­ский социолог Д.Б.Малышева также утверж­дает, что «особенности религиозной доктрины как таковой не могут стать причиной конф­ликта, иное дело, они могут создать благо­приятные условия для его вызревания. Вмес­те с тем предсказать заранее, в каких случаях религиозные противоречия могут привести к конфликту, весьма сложно, а порой и просто невозможно, ибо в этих противоречиях нет ничего «фатального», предписанного заранее, они - результат действия факторов, содер­жание которых бывает часто глубоко скрыто».

Если применить системный подход, то причины религиозных конфликтов можно представить как комплекс региональных противоречий исторического, этнотерриториального, политического, социального, этнокультурного и иного свойства, способного при определенных условиях реализоваться в форме конфессионального конфликта. (Слайд 19)

Исторические противоречия обычно выступают в виде глубоко укорененных в религиозном сознании, пристрастных по форме и агрессивных по содержанию представлений об «исторических врагах». Так, например, известный своим фундаменталистским подходом председатель «Исламского комитета» философ Г.Джемаль, обратившись к истории возникновения и взаимоотношений иудаизма и ислама, обосновал тезис о непримиримости, казалось бы, столь родственных религий. Действительно, даже не слишком искушенный в богословских тонкостях человек знает, что вероучения ислама и иудаизма очень и очень схожи. И та и другая религии признают, что Бог един, что на Страшном суде он будет судить народы, что для мира Бог открывается через пророков. Г.Джемаль видит корни конфронтации именно в религиозной традиции. Являясь сторонниками общей идеи избранного Богом народа, ислам и иудаизм разошлись, по мнению философа, в момент столкновения с государственной властью. «Иудаизм стал на сторону поддержки и обслуживания олигархической, а потом и монархической власти еще со времен царя Соломона». Религию ислама «с момента возникновения» философ позиционирует как «защищающую обиженных, обездоленных и угнетенных, несмотря на постоянный контроль амиров, султанов, улемов», а в современном мире превратившуюся в единственную силу, «гарантирующую свободу социального сопротивления обществу диктатуры и бесправия».

Этнотерриториальные противоречия обычно выступают в виде устойчивых претензий этносов, исповедовавших одну религию, на так называемые «этнические территории», как проблема «разделенных народов», или вопрос об «этнотерриториальной реабилитации» ранее депортированных этнических и религиозных групп.

Политические противоречия обычно выступают как отсутствие суверенной государственности или политико-правовая неполноценность статуса национальных автономий и этнических меньшинств в государствах, основанных на принципах этнического национализма и религиозной принадлежности.

Экономические противоречия обычно выступают в форме борьбы этнических (религиозных) элит за «естественное право» на обладание ресурсами и собственностью.

Социальные и этнокультурные противоречия обычно выступают в виде противоречий, связанных с неравномерным социально-экономическим развитием этнических территорий, неравной степенью свободы доступа различных этнических групп к ресурсам и рынкам, с дискриминацией по расовому, этническому или религиозному признакам, с культурно-цивилизационными различиями и т.д. Так, например, мусульманские общины стали неотъемлемой частью европейской жизни более полстолетия назад, но по-настоящему столь тесное соседство с исламом стало серьёзно беспокоить коренных европейцев лишь в течение последнего десятилетия. Напряжение в отношениях нарастало постепенно, и обе стороны к сегодня уже привыкли ожидать взаимных выпадов разной степени жёсткости. Пионерами в принятии давно назревавших законодательных решений, непосредственно касающихся исламских общин, стали не Франция или Голландия, где градус антиисламских настроений сегодня весьма высок, а незамеченные ранее в радикальном законотворчестве Швейцария и Бельгия.

Швейцария запретила по итогам референдума в ноябре 2009 г. строительство минаретов, а Бельгия 29 апреля 2010 г. практически единодушным голосованием нижней палаты бельгийского парламента запретила исламскую вуаль. Характерно, что в обоих случаях запреты преподносились как меры социально-культурного характера. В Бельгии законопроект, за который проголосовало 136 депутатов из 138, официально был направлен против видов одежды, которые не позволяют в общественных местах идентифицировать личность её обладателя. «Мы не собираемся вводить дискриминацию в каком-либо виде. Запрет будет распространяться на одежду, которая не позволяет установить личность», - так в своём выступлении перед депутатами охарактеризовал законопроект глава либеральной партии Реформистское Движение Д.Баклен. Под такой запрет попали такие весьма распространённые и в Европе предметы туалета мусульманок, как никаб и паранджа, которые и стали главными, если не единственными его жертвами. За нарушения данных требований грозит наказание. И это при том, что мусульмане, против которых, прежде всего, направлен закон, составляют только 3% от населения страны. В итальянском городе Навара городской совет ещё в январе 2010 г. утвердил запрет на ношение паранджи в общественных местах.

Проведенное Е.Ним исследование межконфессиональных конфликтов показало, что, как правило, конфликтующие на религиозной основе группы обладают определенными, только им присущими характеристиками с точки зрения их конфликтности:

наибольшим конфликтным потенциалом обладает модель религиозности со следующими параметрами: мировоззренческий фактор представлен установками на «разделение» (формула «добра и зла»), «волюнтаризм» или «синергизм» (формула «судьбы»), «преобразование» мира или «изоляцию» от него (формула «отношения к миру»); в организационном плане религиозная группа является сектой, культом или идеологической оппозицией внутри господствующей конфессии; в религиозной группе велика доля людей в возрасте 40-60 лет (самый конфликтный возраст); большая часть верующих активно проповедует и осознает свое глубокое отличие от неверующих на уровне и сознания, и поведения; (Слайд 20)

наименьшим конфликтным потенциалом обладает модель религиозности со следующими параметрами: мировоззренческий фактор представлен установками на «интеграцию» (формула «добра и зла»), «фатализм» или «синергизм» (формула «судьбы»), «адаптацию» к миру (формула «отношения к миру»); в организационном плане религиозная группа является церковью или деноминацией – т.е. «традиционной» для российской конфессиональной среды; в религиозной группе велика доля людей в возрасте 20-30 и старше 60 лет (самый бесконфликтный возраст); большая часть верующих не занимается активной проповеднической деятельностью и указывает на отсутствие глубоких различий в сознании и поведении между собой и неверующими. (Слайд 21)

Необходимо отметить, что, в целом, для верующих характерен относительно высокий уровень конфликтогенности (проявляемой в религиозной нетерпимости по отношению к приверженцам других религий) и довольно низкий уровень реального конфликтирования с иноверцами и атеистами на религиозной почве. (Слайд 22) При этом важно отметить и другое: даже критический уровень конфликтогенности не всегда и не везде предполагает перерастание данного состояния в фазу развернутого религиозного конфликта с массированным использованием насилия. Показательно и то, что участвующие в конфликте стороны, даже при очень высокой интенсивности борьбы за власть и ресурсы, решаются открыто продекларировать религиозный характер конфликта и применить массированное насилие только при определенных условиях:

если в регионе по каким-то причинам дискредитирована стабилизирующая роль государства, резко нарушен общий режим устойчивого развития и возникла ситуация геополитического вакуума;