186974 (Обед и беседа: славянские этимологии), страница 3

Что касается семантики глаголов зази-рать, завидовать и их производных (зазорный, зависть), то семантика приставки за- в качестве одного из вариантов прямого значения предполагает направленность действия внутрь пространственного ориентира, мыслимого как замкнутое пространство (Волохина, Попова 1993, 56-57, 59). Следует уточнить - речь идет о том, пространстве, вне которого находится субъект действия, т.е. о "чужом" для него пространстве. Таким образом, зависть, это постоянное смотрение на "других", постоянное сравнивание себя с другими, проистекающее из того, что человек 'считает себя обделённым в каком-либо отношении'. Если человек так не считает (не завидует), он интересутся своими, а не чужими делами, присматривает, приглядывает, призирает за своим, держит под присмотром, приглядом, призором своё, а не за чужое.

Рассмотрим теперь семантику слов оби-сести, *оби-седа и попробуем разобраться, почему "сесть кругом, вокруг чего-либо" первоначально имело сакрально-ритуальный смысл. Для этого необходимо доказать, что круг и сидение были ритуально маркированы, отягощены сакральной символикой. Поскольку относительно концепта 'круг' это уже установлено, обратимся к анализу концепта 'сидеть'.

Начнем с того, что язык, особенно в своих истоках, построен на бинарных оппозициях. Это справедливо и относительно глаголов положения в пространстве. Для обозначения положения в пространстве предметов и живых существ, как правило, используется два глагола. Один из них обозначает нормальное (а значит - немаркированное) положение предмета или существа в пространстве, а другой - аномальное и маркированное. Например, стакан, бочка, стул, автомобиль, жито, подсолнух, дерево, животное, человек может стоять (норма) или лежать (аномалия). Корова, лошадь пала -значит, 'умерла'; человек пал, значит, 'погиб', слёг, значит, 'заболел', и напротив - на ногах, значит, 'жив, здоров'. Ничего не меняет и употребления глагола сидеть для обозначения нормального положения в пространстве: воробей, пчела, муха, комар сидят (норма) или лежат (аномалия); морковь сидит в земле (норма) или лежит на земле (аномалия); ничего не меняется и с появлением в оппозиции глагола висеть: яблоко, груша, шишка, вишня, слива висит (норма) или лежит (аномалия) - пара "норма аномалия" остается неизменной. Тюркские языки вообще имеют исконно специализированные корни для выражения только двух положений в пространстве: нормального и аномального.

Таким образом, столь привычная нам триада стоять сидеть лежать отнюдь не является чем-то само собой разумеющимся, а напротив, заслуживает всяческого удивления. Начнем с того, что круг субъектов, способных занимать все три положения весьма узок: человек и человекоподобные (обезьяны, медведи) или очеловеченные (одомашненные) животные.

Обратим внимание и на другое: наиболее древней семантикой глагола сидеть является отнюдь не 'занимать определенное положение в пространстве', а 'покоиться, находиться в одном месте' в отличие от 'двигаться, перемещаться, менять место пребывания и обитания'. Это древнее значение хорошо сохранилось в семантике прилагательного оседлый и глагола осесть в противоположность прилагательному кочевой и глаголу кочевать, как частному случаю движения. Сидеть первоначально входило в оппозицию "перемещаться покоиться; двигаться не двигаться" и обозначало именно неподвижность. В свете этой оппозиции вполне понятно, почему птицы и летучие насекомые сидят: они либо 'двигаются' (летают), либо 'покоются, не летают' (сидят)46.

Показательно, что даже те птицы, которые не сидят, а стоят (как например, цапля), всё же садятся на землю, а не становятся или останавливаются. Между стать и сесть, в равной мере противопоставленных как статальные глаголы глаголам динамическим, налицо противопоставление по признаку 'временный (стать) окончательный (сесть) перерыв в движении'. И то, что птица, сев, может снова взлететь, ничего не меняет: это будет уже новый полёт. Точно так же и люди, о-сев, no-селившись в одном месте, могут пере-селиться в другое - и это будет уже не по-, а пере-селение.

Подтверждения значения неподвижности у слов с корнем сёд-/сид- находим в чешском sidlo "местонахождение, сидение" (Фасмер III, 596), в русских словосочетаниях сидеть без дела; сидеть, сложа руки 'бездействовать', в семантике самого глагола сидеть: "Находиться в неподвижном [!! - А.К.] положении, при котором туловище опирается на что-л. нижней своей частью, а ноги согнуты или вытянуты; находиться где-л., занимая место для сидения 3. находиться, пребывать где-л., проводить время где-л.; находиться, пребывать в каком-л. состоянии" [выделено мной - А.К.] (РЯССС, 505).

Не менее красноречивы и показания латинского языка: лат. sedeo, 1) сидеть, восседать, 3) оставаться, находиться; сидеть без дела; (замкнуто) жить, пребывать; воен. стоять; 8) оседать, садиться, опускаться; 10) утихать, улечься (Дворецкий И.Х. Латин-ско-русский словарь, М., 1976, с.912-913); s d s 1) сиденье, седалище, кресло; 2) место жительства, жилище, обиталище, местопребывание; местонахождение; 3) место отдохновения; место успокоения; 4) почва, основание, устой; 5) ритор, остановка (во фразе), пауза (Дворецкий 1976, 913).

В старославянском языке сстн означает не только 'сесть', но и 'взойти на престол', а также 'осесть, поселиться' (СтСл, 678). Соответственно глагол сдтн означает не только 'сидеть', но и 'править, сидеть (на престоле)', а также 'находиться, пребывать, жить' (СтСл, 678).

Итак, первоначальное значение глагола сидеть 'не двигаться; пребывать в неподвижности' мы выявили. Теперь обратим внимание на то, как этот глагол вошел в отношения с глаголами положения в пространстве. Очень важным оказывается его промежуточная, срединная, медиальная роль между нормальным (стоять) и аномальным (лежать) положением человека в пространстве. Срединное положение является в культуре отмеченым положением. Главный герой мифов и сказок - медиатор, посредник между мирами.

О.М.Фрейденберг отмечает "священный характер акта сиденья" и его семантику как "преодоление смерти", "сидящий" аналогичен богу, 'сиденье' - это тот же стол типа ложа, "вместилище божества или человека". Вспомним древние ритуалы - сидят цари, а подданные стоят (или простираются ниц) перед ними. Вспомним колоссальные каменные изваяния сидящих египетских (божественных и обожествляемых) фараонов47.

В этом свете предстает совершенно очевидным, что *оби-сёда так же, как и об-вёдъ, была ритуалом жертвоприношения, который сопровождался трапезой, возлияниями, песнями, плясками. Обиседа была одновременно и храмом, и общественным собранием, и судом48.

Подведем предварительные итоги. Мы обнаружили два древних славянских ритуальных термина, в равной мере восходящих к обряду жертвоприношения: *об-вёдъ и *оби-сёда. Оба ритуала связаны с семантикой и символикой замкнутого круга как сакральной, магической, ритуально отмеченной фигуры. Наличие этой семантики и символики в других древних культурных терминах: об-вётъ, об-рок, об-ряд, об-мен, об-ман, об-вида, оби-зор, хоровод свидетельствует о той важной роли, которую играл круг в культуре и ритуалах древних славян.

Оба термина, хотя и по-своему, обозначают ту же реальность, которую обозначает и ещё один древний культурный термин -пир. Поскольку наука знает ритуалы, состоявшие в жертвенных возлияниях в честь богов, то предположение Т.В.Гамкрелидзе и В.В.Иванова о том, что первоначально корень *p'h'oH(i)- означал не просто 'пить', а 'пить опьяняющие напитки' (Гамкрелидзе-Иванов II, с.702-803), кстати, наиболее уместные в магическом ритуале, представляется вполне оправданным49. На это указывает и слово пиво, обозначающее хмельной напиток, и однокоренное ему слово пир, обозначавшее, таким образом, ритуал, главной частью которого было жертвенное возлия-ние50.

Следовательно, в обиходе древних славян различались как минимум два ритуала: полуденный (и летний) - *обвёдъ, вечерне-ночной (и осенне-зимний) - *оби-сёда. Учитывая весьма архаичную форму существительного пир и то, что он сохранился лишь в южнославянских языках (в русском - из старо- и церковнославянского), а также принимая во внимание регулярное соседство пира и беседы52 (которая представлена во всех славянских языках), можно предположить, что в севернославянских языках архаичный термин пир был вытеснен относительно более новым термином *оби-сёда.

В.Н.Топоров53, справедливо отмечая системные связи глаголов положения в пространстве с глаголами движения и друг с другом, на наш взгляд, чрезмерно акцентирует фазу вхождения в вертикальное положение (*vbz-statf) в ущерб фазе движения (например, хождения), которая предшествует фазе неподвижности в том же самом положении (стояния). Такое смещение акцентов вполне понятно и уместно при исследовании "сверх-эмпирического" смысла глагола стоять, но приводит к искажению общей картины (в том числе и для мифопоэти-ческого сознания) при расширении круга исследования. Поскольку безусловной нормой жизни является движение, а безусловной аномалией - неподвижность, стояние, действительно, предстает как культурно отмеченное парадоксальное состояние - как аномалия (неподвижность) в норме (стоянии). Прими исследователь во внимание это соображение, может быть, ему не потребовалось бы возвышать ритуальную значимость "стояния" за счет в значительно большей степени аномального и маркированного "сидения", что прекрасно показано самим же исследователем (см. ниже).

Замечание В.Н.Топорова о большем богатстве аномальных членов оппозиции безусловно справедливо именно потому, что в языке (и вообще - в культуре) в маркировании нуждается - и всегда маркируется (!) -именно аномалия, а маркирование - это всегда дополнительная (по сравнению с нормой) информация.

Далее В.Н.Топоров пишет: "Действие "сидение" промежуточно-связующего характера между двумя "абсолютными" крайностями, выражающимися в соответствующих им положениях-позах, - стоянием и лежанием, исключительной вертикальностью и исключительной горизонтальностью. Сидение предполагает или одну вертикаль (туловище и голова, например, в ситуации сидения на земле) или две вертикали (туловище и голова, ноги ниже колен, например, в ситуации сидения на стуле), соединенные горизонталью (опора верхней части тела при сидении), и, следовательно, оно в одном отношении разделяет общие черты со стоянием, в другом - с лежанием. Исключительность "сидения", отличающая его и от "стояния" и от "лежания", состоит в том, что оно ориентировано прежде всего на человека, в гораздо меньшей мере на животных (достаточно крупных обычно и относящихся к млекопитающим, а из мелких - к птицам)54 и вовсе не свойственно ни вещам (если только это не "игрушечное" изображение человека и животных), ни объектам неживой (включая сюда и растения) природы, хотя они могут кодироваться (в разгадке) через мотив "сидения" (Топоров 1996, 49)".

Тут исследователь, справедливо отметив вхождение "сидения" в оппозицию "движение - неподвижность", не отрицает использования глагола сидеть применительно в предметам и растениям (ибо тут же приводит примеры: плеть гороха, капуста, лук, морковь, редька (в земле), сучки (в бревнах), очки (на носу), помело (на палке) - "сидят", и это их нормальное положение), а подчеркивает, что сидят они не так, как люди, что лишь людям и человекоподобным свойственна триада положений в пространстве.

В свете сказанного представляется небесспорным разделяемое В.Н. Топоровым мнение о том, что первоначально и.-е. корень *sed- обозначал перемещение в сидячем положении, т.е. верхом или в повозке, на носилках, etc55.

Первоначально данный корень мог обозначать только окончательное прекращение движения (по горизонтали - ср. осадить коня), связанное с понижением в пространстве. Поэтому понятна аналогия между прекращением движения птицы, которая, садясь, снижается и прекращением пути всадника или возницы, которые, переходя к оседлому образу жизни, спешиваются, т.е. в известном смысле также снижаются.

Именно в наличии концепта "снижения, понижения" ("сверху вниз") можно видеть ритуальную "слабость" концепта сидения по сравнению с концептом "стояния". Но ритуальная "приниженность" "сидения" компенсируется тем, что в "сидячих" ритуалах также имеется концепт "снизу вверх": их участники не сидят, а "воз-седают, пред-седают", а перед этим "восходят" на специально предназначенные для них возвышения (стол, пре-стол, трон, кафедру и т.д.).

Впрочем, ритуальной значимости "сидения", в принципе, не отрицает и В.Н. Топоров, говоря о кинемах "ложения-лежания" (горизонтальное положение, низ) и "сажания-сидения" (горизонтально-вертикальное положение, ни верх, ни низ) как "отчасти также ритуализуемых (Топоров 1996, 33)".

Если принять во внимание реконструируемое для древних индоевропейцев "проецирование отношений между 'свободным' и 'несвободным' на отношения между 'богом' и 'человеком' и представление о 'человеке' как 'несвободном' по отношению к 'богу' (Гамкрелидзе, Иванов 1993, Т.2, 440, 480.)"56, то зная, что "человек" стоит перед "богами" и сидит перед "несвободными" по отношению к нему людьми, нельзя не согласиться с О.М.Фрейденберг в том, что "сидящий аналогичен богу", а "сидение" -это божественная поза - "сильная" в ситуации одновременного сидения и стояния участников ритуала: стоит - проситель, сидит -даритель, податель благ. Таким образом, в ритуале матично само "вз-ставание - воз-стание" обращающегося к богам, как кинема, свидетельствующая о направленности, так сказать, "устремленности" ритуала, а стояние, обладая необходимой для ритуальной позы амбивалентностью (аномальная, ибо неподвижная, нормальность, ибо стояние), кроме того, является позой просящего: жрец в ритуале стоит не потому, что это самая "сильная" поза, как полагает В.Н.Топоров, а потому, что он верит, в то, что боги, которых он молит о ниспослании благ, в этот момент внимают ему сидя на своем небесном престоле57.

Следовательно, беседа является, несомненным первоначальным именованием архаичного ритуала, маркированным самой сильной58 и самой амбивалентной59 из человеческих поз - позой сидения.

Таким образом, об-вёдъ и оби-седа (обозначающие два архаичных и почти тождественных по содержанию ритуала с круговым размещением его участников и с застольем-жертвоприношением богам, обеспечивающим единение социума, причащение его членов кругу времен через совместное вкушение пищи) находятся в отношении дополнительного распределения, будучи противопоставлены по следующим оппозициям: подвижность (обед) неподвижность (беседа); под богом, вне дома (обед) под крышей, в дому (беседа); юг (обед) север (беседа); солнце (обед) луна (беседа); полдень (обед) полночь (беседа); лето (обед) зима (беседа), молчание (обед) речь (беседа); сдержанность (обед) веселье (беседа); еда (обед) питье (беседа); слабая (стоя)60 позиция участников (обед) сильная (сидя) позиция участников (беседа)61. Первоначально ни еда (обед), ни речь (беседа) не составляли главного содержания ритуала, хотя и являлись его неотъемлемыми составляющими.

Список литературы