157528 (Социокультурная компетенция интеллигента и здравый смысл), страница 2

Участок социальной психики, где скопился весь исторический бессознательный опыт скрытостей, содержит имплицитные ответы на все социальные и социально-психологические вопросы, которые могут возникнуть у исследователей.

Рассмотрим на конкретном примере имплицитности поведенческого "текста" с помощью анализа его пресуппозиций. Ситуация утрированна и служит только для демонстрации метода.

Перед нами некоторое учреждение социальной науки. Ситуация официальная — заседание. Обсуждается вопрос о подготовке коллективной монографии. Провозглашается, что статьи принимаются на любом языке; так, авторы из соседних стран представят тексты на английском. Один из авторов заявляет, что у него есть статья на русском (и аргумент: "если можно на английском, то почему нельзя на русском?"). Воцаряется напряженное молчание, смысл которого участниками прочитывается одинаково: на русском — нежелательно. Предлагаемые ниже интерпретации участков текста — авторские, основанные на включенности в ситуацию. Итак:

1. Явная, провозглашаемая норма культуры (в нашем случае: все языки написания приемлемы).

2. Имплицитность-1: поведение согласно открытой норме недопустимо (или имеет существенные ограничения). Тем самым признается, что скрываемое не соответствует идеально-культурному образу мира.

3. Имплицитность-2: неявная, скрытая, не провозглашаемая норма, так называемая "неписаная", о которой догадываются все участники: в данном случае — это ограничение на норму открытую: русский язык нежелателен.

4. В состав компетентности участников входит прагмема: реальным поведением (требованиями к написанию рукописи) управляют именно имплицитные, а не провозглашаемые нормы.

5. В состав той же компетенции входит имплицитность-3: об ограничениях, налагаемых имплицитной нормой на открытую, нельзя говорить открыто в официальной ситуации.

6. Имплицитность-4: молчаливая реакция аудитории на претензии нашего автора: а) коллективное молчание — свидетельство одинакового чтения смыслов всеми участниками, которые понимают событие как коллизию двойственности нормирования, б) некоторые могут одобрять позицию автора, но принимать имплицитную норму-5: открыто не поддерживать, в) в случае административного конфликта никто этого автора не поддержит. Если автор — после молчания — не возобновляет претензий — все понимают, что он больше не будет нарушать неписаные правила. Если же он продолжает настаивать на своем, возникает характерный конфликт: с точки зрения описанной системы отношений в учреждении он обнаруживает недостаток своей социокультурной компетенции. Само по себе нарушение нормативного равновесия в системе невелико, но есть опасность создать прецедент. Поэтому автор подлежит наказанию, которое, однако, должно быть оформлено в каноне официального, явного нормирования: согласно имплицитной норме-6 недопустимо признание наличия такого конфликта в данном заведении.

Перечисленные выше имплицитное нормы могут быть ранжированы по степени допустимости их нарушения. В закулисной, неофициальной ситуации строгость имплицитного нормирования снижается, и участники могут достаточно открыто в доступных им формах осознания и вербализации обсуждать случившееся. Парадокс ситуации в учреждении заключается в том, что любые вершины откровенности и разоблачения, достигаемые в неформальной среде, воспринимаются участниками как касающиеся только человеческих взаимоотношений, а не социального познания. Статус познания приписывается только официальным ситуациям (к примеру, конференциям, семинарам, публикациям). Анализ скрытого социального управления на официальной территории допустим только в анонимной абстрактной форме, а с обобщениями ни официальные представители учреждения, ни любые единичные участники не станут идентифицироваться. Кстати, в этом заключено коренное отличие новых социально-политических нравов от недавних тоталитарных: там анонимные стражи системы цензурировали любое эксплицирование скрытых ее пружин и карали за это куда строже, чем за разоблачение конкретных носителей. Система (за редкими исключениями) была неприкосновенна и анонимна, нарушители были именные. Иными словами, в советские времена идеологический контроль свидетельствовал о большем уважении верхов к теоретическому социальному познанию. В нынешние времена частный интеллигент, избегая отождествления с генерализациями, прячется от формальной и моральной ответственности в извилистых фалдах демократии (см. ниже пример с методологическими семинарами). Действует также запрет на публичное морально-негативное самопознание.

Следующее соображение касается праксеологии и этики обсуждаемого социального познания: если в официальной ситуации в учреждении окажется возможным опубликовать (=объявить публично) любое теоретическое или даже конкретное свидетельство скрытого нормирования и управления, из этого никогда не последует изменение самой социальной ситуации, то есть соблюдение в будущем идеально-культурных норм. Скрытое управление поведением неотменимо. И это, пожалуй, один из признаков действительного социального закона: научное осознание его, например, отклонения скрытого нормирования от открытого, не в состоянии изменить ситуацию (за исключением краткосрочных периодов резких социальных перемен). Можно сослаться при этом на метафору Г.Х. Андерсена ("Новое платье короля"): как известно, в конце сказки ситуация не меняется, несмотря на возглас ребенка и поддержку народа. Можно продолжить сюжет: допустим, жулики-закройщики созывают пресс-конференцию и, покаявшись, признаются в своем надувательстве; надо думать, автору-реалисту пришлось бы заключить их в дурдом, а в королевстве официально ввести постоянную должность ребенка, периодически возглашающего правду.

Остается добавить, что проведенный анализ выявляет социокультурной компетенцию интеллигентов и тем самым относится скорее к сфере социальной психологии и культурологии. Собственно социологическим был бы ответ на вопрос: какие именно сферы реальности и почему носители официоза и определенная активная часть общественности считают нужным скрыть от остального населения и переводят в область скрытого управления. Но это отдельная проблема.

Социокультурная компетенция социального ученого

Под социокультурной компетенцией интеллигента-ученого мы понимаем набор знаний и умений общего и специфического характера, усвоенных им в ходе социализации и дополненных адаптационными навыками в научном учреждении. Этот набор необходим и достаточен для выживания его как человека и для типичных занятий, признаваемыми в данном сообществе научными.

Общий и специфический уровни культурной компетенции проверяются "на входе" претендента в науку, перепроверяются периодически в процессе аттестаций, удостоверяются известными ступенями научной карьеры. С формальной точки зрения цензовые требования к культурной компетенции целиком относятся к идеально-культурному нормированию. Это общекультурная эрудиция, а также актуальная и историческая эрудиция по данной дисциплине (например, социологии); знание иностранных языков, в первую очередь — английского, на котором представлена престижная научная литература; общие логико-методологические знания, специальные методологические знания и методические умения по дисциплине. Другие существенные идеально-культурные качества и способности (ум, талант, моральные свойства) практически не проверяемы, но, поскольку претендент поступает в учреждение социальной науки из вуза или другого интеллигентного учреждения, действует правило "эстафеты": все эти заведения принадлежат к одной системе с общими цензовыми критериями, и если переход из одного в другое не сопровождался адаптационным скандалом, то названные достоинства по умолчанию человеку приписываются.

Перечисленные выше свойства относятся к легально-контролируемой части социокультурной компетенции; она дает лишь право на участие в науке или в поиске истины. Существует еще латентная часть компетенции, контролируемая сильно и скрыто; это и есть область здравосмысловой, то есть социальной зрелости индивида, которая приписывается ему при приеме имплицитно. Нарушения латентных правил достаточно редки, но кара за них сильнее, чем за нарушение легальных норм и представлена как наказание за последнее. Тут сотрудники научного учреждения не защищены никакими социокультурными индульгенциями (званиями, регалиями) и часто их судьба зависит от отношений с Заказчиком3.

Руководитель учреждения социальной науки, в отличие от руководителей в других социальных сферах, обязан быть помеченным научными этикетками, как бы сосредоточивая в себе власть и научную компетентность. Власть позволяет осуществлять формальный и латентный контроль за поведением сотрудников, за количеством и качеством деятельности. Критерии качества устанавливает вышестоящий Заказчик. Это компенсируется свободой имитационной активности: симуляция качества неизбежна, но в открытом режиме она запрещается; подчиненные должны владеть кодом имитации и применять его так, чтобы власть имущий имел возможность имитировать, что он не догадывается о симуляции. Обе стороны подыгрывают друг другу — на уровне "имплицитностей". Иначе говоря, буквальное исполнение указаний руководства, которые, конечно, закодированы в идеально-культурном каноне, отнюдь не обеспечивает "выживания" и является признаком не социокультурной компетентности, а социальной незрелости или наивности, неумения читать латентный смысл. Социальная наивность — это следование идеально-культурной норме поведения в сфере, нуждающейся в имитации.

В социальной науке эти характеристики приобретают специфические черты. Поступив работать в научное учреждение, взрослый интеллигент проходит период адаптации к ситуации, прежде всего — к вытесненности здравосмыслового канона из открытого обихода. Однако ученому за его взрослые годы приходится пребывать во многих таких системах; трудовая и психологическая стабильность большинства из них свидетельствуют о том, что они успешно адаптируются и чаще всего не подозревают о двойственности нормирования, то есть просто стихийно пользуются обоими кодами. И только в неожиданной стрессовой ситуации всплывают тревожные вопросы и потребность в здравосмысловой (успокаивающей) рационализации.

Таким образом, социокультурная компетенция человека, работающего в учреждении социальной науки, включает: 1) владение кодом идеально-культурного нормирования; 2) владение кодом здравосмыслового нормирования; 3) почти автоматическое умение выбирать нужный код в зависимости от социальной ситуации. Само распознавание ситуации, в которой нужно демонстрировать определенное идеально-культурное поведение, также относится к компетенции здравого смысла. Наконец, имплицитное предположение об имитационной подоплеке данного поступка социального ученого — это тоже проявление здравосмысловой компетенции; заявление же об этом вслух — социальная наивность, то есть некомпетентность. Особой сложностью отличаются процессы психического переживания, осознания мотивов, а также нормирования речи в формальной и неформальной среде. Впрочем, в таких случаях имеют место и имитация наивности, ирония по ее поводу и тому подобные коллективные игры в клане.

Специфика этой сферы жизни еще и в том, что научная деятельность социальных ученых и их компетенция направлены на познание социального мира; они могут приписывать последнему те же характеристики, которые свойственны внутреннему устройству научного учреждения. Однако, как правило, социум описывается в категориях идеальной модели мира, обязательной для всей открытой культуры в данном ареале; латентная же суть его или не опознается, или не пропускается в открытые тексты.

В свете сказанного выше обратимся к комплексу профессиональной неполноценности или вполне осознаваемому переживанию его. Официальные инстанции (руководство, ученый совет и т. п.), выступающие от имени легальных цензовых критериев, перманентно сохраняют "подотчетность" сотрудников, устраивая аттестации, разборы и рецензирование текстов; тем самым идеально-культурный ценз открыто используется для управления поведением и психикой ученых. В то же время социальная компетентность должна подсказывать последним актуальные возможности обойти барьеры, имитируя научность.

Этими отношениями проблема не исчерпывается. Часть сотрудников научного учреждения чувствует ответственность за качество работы и свою компетентность не только перед официальными инстанциями. Они находятся в психологической зависимости и от референтной группы, от конкретных местных и мировых авторитетов. Наконец, они имеют собственные представления о том, каким должно быть качество их работы, перед ними иногда встает проблема, законно ли они занимают место в научном сообществе. Для преодоления переживаний профессиональной неполноценности часто применяется групповая "терапия" (например, успокаивающая уверенность в провинциальности и коллективной второсортности местной науки: "тут никто ничего никогда не сможет открыть"); иногда помогает набор апробированных высокопрестижных тем, терминов, поз, с помощью которых можно убедить в своей значимости локальное окружение и руководство. Однако в ряде случаев переживание некомпетентности обусловлено тем, что внутри самой системы нет содержательного критерия научности и качества или он в принципе недоопределен.

Как ни странно, интеллигенты не свободны от беспокойства по поводу внезапного идеально-культурного контроля, несмотря на мощное здравосмысловое неверие в саму его возможность в условиях рутинного учреждения науки, а также регалии и заслуги. Бывает, что человек не доверяет своему здравосмысловому опыту, считая его аморальным и не веря в "латентную разрешенность имитации". В этих случаях неизбежна фрустрация.