138405 (История Русской Церкви. Период IV. Московское патриаршество (1589-1700 гг.). Христианская жизнь и богослужение.)

История Русской Церкви. Период IV. Московское патриаршество (1589-1700 гг.). Христианская жизнь и богослужение. Духовное просвещение.

Знаменский П.В.

Характер времени.

Христианская жизнь в среде русского народа продолжала развиваться в том же направлении, как и прежде. Тот исключительно религиозный уклад всей русской жизни с преобладающим обрядовым направлением, который так резко обозначился еще в ХV и ХVI веке, теперь получил полную законченность. Окончательно сформировалась Русь святая, православная, единое, как писали русские книжники, православное царство во вселенной, перед которым все другие страны были странами или еретическими, или басурманскими. Здесь все оценивалось и осмысливалось с религиозной точки зрения, в применении к Православию, причем освящение православием простиралось и на все житейские формы и обычаи. Независимо от религии, от Церкви немыслимо было и само государство; оттого ему мало казалось одного великого государя, а нужны были два великих государя, из которых один царствовал, а другой, сидя с ним на своем месте рядом, благословлял его царственные дела, направлял их по правилам святой церкви и молился об их успехе. Петр Великий заметил после в своем Духовном регламенте, что народ прямо считал патриарха "вторым государем, самодержцу равносильным, или больше его." Не мудрено, что со времени Никона, со времени высшего развития государственной и патриаршей властей вопрос об их взаимном отношении получил такой острый и беспокойный характер, и решение его, вследствие большого развития государственных идей, приняло направление, клонившееся прямо к уничтожению патриаршества. Вся жизнь великого государя царя проходила не столько в государственных занятиях, сколько в церковных службах, праздничных выходах, богомольных путешествиях и церковных церемониях и была вся окружена церковной обрядностью и религиозным этикетом. Точно так же, насколько могли, старались устраивать свою жизнь и все государевы холопы - служилые люди разных рангов, и государевы сироты - простой народ. Светская сторона общественной жизни была вовсе не развита; церковная обрядность служила единственным источником для удовлетворения всем высшим эстетическим потребностям, а церковное учение и божественные писания - единственным источником всего образования и всех жизненных идеалов русского общества. Такое господствующее значение религии и церкви во всем укладе русской жизни сопровождалось многими светлыми явлениями, обнаруживавшими в русском обществе большую набожность и сильную любовь к своей православной и святой Руси. Смутное время, бурями своими поднявшее с Русской земли весь ее сор и плевелы, ознаменовавшееся таким множеством измен, душепродавцев и кровавых деяний, показало вместе с тем и то, как крепок грунтовой слой этой земли и какие дорогие заключаются в нем сокровища, вызвало на высокие подвиги Иова, Гермогена, Аврамия Палицына, Дионисия, целый сонм русских святителей, иноков и других духовных лиц - страдальцев за православие и за Русскую землю, вызвало на поприще истории Пожарского, Минина, Сусанина и многие сотни тысяч всяких земских людей, "в любви, совете и соединеньи" поднимавшихся со всех концов России спасать Москву, святые церкви Божии, веру истинную, свое "прироженье." Высокие примеры благочестия, патриотизма и христианских добродетелей не оскудевали и в последующее время. Благотворное влияние святой веры выражалось многими добрыми явлениями и в обыденной жизни обыкновенных, рядовых русских людей, служа более или менее сильной сдержкой для страстей и грубых инстинктов и сообщая довольно суровому строю этой жизни хотя несколько более мягкие черты некоторого патриархального добродушия. Одной, например, из самых распространенных добродетелей того времени было милосердие к нищим, убогим и страждущим в тюрьмах; подача милостыни и посещение тюрем в некоторые священные времена христианского года считались обязательными для всех достаточных людей, не исключая и царя с царицей, и хоть в эти времена напоминали сильным и богатым людям ο чувствах христианской любви к людям слабым и убогим. Высшей формой благочестия по-прежнему была жизнь монашеская; в ХVII веке появилось до 220 новых обителей. Много было в них монахов недостойных, вызывавших против себя сильные обличения со стороны и духовной и светской власти, но не оскудевала Русская церковь и истинными подвижниками, которых по кончине их доселе чтит в лике своих святых. Таковы: Василий Мангазейский (+ 1600), Галактион и Иосиф Вологодские (+ 1612), Иринарх Ростовский (+ 1619), Адриан Монзенский (+ 1619), Прокопий Вятский юродивый (+ 1627), Иринарх Соловецкий (+ 1628), Дионисий Троицкий (+ 1633), Никодим Кожеезерский (+ 1640), Елеазар Анзерский (+ 1656), Максим и Андрей Тотемские, Макарий Коневский (+ 1678) и многие другие. Не упоминаем уже ο высоких иноческих добродетелях многих русских святителей.

Но высшая степень развития всего этого исключительно религиозного уклада русской жизни была вместе с тем и началом его разложения. Β нем недоставало образования, которое сообщало бы ему должную сознательность, разумность и внутреннюю силу, и без которого сама религия превращалась среди него в одну слепую приверженность к формам, обрядам. Уклад этот мог безопасно держаться в стране замкнутой, не тревожимой ни внешними влияниями, ни сравнением своего с чужим, ни возникавшими отсюда беспокойными вопросами и критикой; но Россия стала терять свой замкнутый характер еще в ХVI веке, а с ХVII века подверглась непрерывному напору внешних влияний и с востока - из Греции, и с запада - от Польши и немцев. Неподвижная прежде жизнь ее всколыхнулась и пришла в сильное и беспокойное волнение. При царе Борисе в смутное время наплыв в Россию иноземцев чрезвычайно усилился и производил большой соблазн в православных людях; некоторые православные стали подражать иноземным обычаям и даже брить себе бороды. Но заимствуя иноземные обычаи, русский человек, по известному уже нам смешению внешних форм жизни с верой, заимствовал от иноземцев иногда и их религиозные верования, а особенно противообрядовое протестанское вольнодумство. Неосмысленное обрядовое благочестие, по-видимому, очень стойкое и упрямое, на деле оказалось весьма слабым перед протестанскими насмешками. Разные бояре, служилые и торговые люди, входя в ближайшее общение с иноземцами, начинали и сами смеяться над иконами, постами и прочим, доходили даже до полного отступничества и от веры православной, и от самой своей родины. При Годунове несколько молодых людей было послано для науки за границу, но соблазн западной цивилизации подействовал на них так сильно, что они уже не вернулись назад. Во время переговоров под Смоленском князь Голицын между прочим говорил полякам, что русским вместе с королевскими людьми служить никак нельзя ради прелести - послужат с год и половина уйдет к королю. Β царствование Михаила встречаем выразительную грамоту царя и патриарха князю Хворостинину. Князь этот в смутное время сошелся с поляками и стал после этого бранить все русское, говорил, что на Москве и жить ему не с кем - все народ глупый, и собирался бежать в Польшу; при царе Василии Шуйском, побывав за это в монастырском заточении, он озлобился и против церкви, ни сам не ходил к богослужению, ни людей своих не пускал, начал пить, пропил всю страстную неделю, весь пост ел мясо, к пасхальной заутрене не ходил и опять попал в монастырь; освобождая его от вторичного заточения, царь с патриархом и выговаривали ему все эти вины. Известное вольнодумное движение ХVI века, выразившееся в московских ересях, хотя и было в свое время подавлено, не пропало и в ХVII веке; более или менее ясной полосой оно проходит по всему описываемому времени вплоть до новой московской ереси, появившейся при Петре в начале ХVIII века.

По успокоении государства от смут для поддержания православной старины патриарх Филарет прибегнул к усилению религиозной строгости. На соборе 1620 года он провел крайне суровое определение - католиков, униатов и протестантов, желающих присоединиться к православной церкви, присоединять не иначе как через второе крещение, перекрещивать даже православных (западного края), если они крещены не через погружение, а через обливание, не исключая особ, имевших священный сан. Католических храмов вовсе не дозволяли строить в России; протестантам дозволялось иметь кирхи только в Немецкой слободе. Но в Москве недаром уже существовала эта слобода - это была передовая колония, которую запад вдвинул в самое средоточение русской жизни и с помощью которой знакомил русских с особенностями, обстановкой и культурными приманками своей собственной жизни. При царе Алексее Михайловиче появились и другие, уже православные, следовательно, более компетентные обличители недостатков русской жизни - греческие иерархи с востока и юго-западные монахи-учители, которые делали свои указания уже во имя Православия, для блага самой Церкви. И началось самое тревожное время, время Никоновских исправлений. Консервативная часть русского общества усиленно пыталась удержать неподвижность своей старины, но это оказалось уже невозможным и повело только к церковному расколу. Религиозная нетерпимость была еще так сильна, что, например, Никон насильно истреблял у бояр немецкие органы, ливреи для слуг и картины. Строгое определение собора 1620 года ο перекрещивании католиков и униатов было отменено уже московским собором 1667 года. Подвергалось преследованию брадобритие; за употребление табака резали носы. Но в то же время все усиливался вызов иностранцев на царскую службу; в самом дворце царя завелись немецкая музыка, картины, часы, зеркала, кареты и другие заморские диковинки, завелся театр и придворная школа комедиантов; правительство искало себе на западе пособий от тамошних наук, искусств и ремесл. Видно было, что прежнее исключительно церковное образование уже перестало удовлетворять современным потребностям, что потребности эти расширились и требовали восполнения старого образования новыми элементами образования светского. При таких обстоятельствах гонения на иноземные заимствования должны были только озлоблять новых людей и обусловливать крутой характер грядущей реформы. При царе Алексее Михайловиче один из таких новых людей, молодой Ордын-Нащокин бежал за границу, а один из таких же эмигрантов Котошихин в своей книге ο России рассказывает, что из опасения новых эмиграций московское правительство вовсе запрещало ездить русским за границу. Но в конце ХVII в. новых людей стало уже много; во главе их стоял сам царь, и бегать им из России стало незачем. Имея в руках силу и власть, они уже сами могли перестраивать русскую жизнь по своему вкусу на иностранный лад.

Таким образом, весь ХVII век нашей истории, будучи временем полного развития старинного уклада русской жизни, был вместе с тем, особенно во второй своей половине, и временем постепенного расшатывания этого уклада, временем всякого рода обличений, исправлений и попыток к усилению образовательных средств страны. Программа этих исправлений и образовательных требований время от времени все расширялась и постепенно вела русскую жизнь к общей реформе при Петре Великом.

Остатки язычества и суеверия.

Исправлять приходилось очень многое и в характере народной религиозности, и в самой церковной обрядности, к которой эта религиозность тяготела всего более. Народная религиозность и до сих пор еще страдала нечистой примесью разных остатков язычества и множеством суеверий. Духовная и светская власти рассылали грамоты, которыми запрещалось, например, кликать коледу, праздновать купалу, скакать через костры, принимать скоморохов, заниматься бесовскими играми и песнями, купаться во время грома в воде, умываться с серебра, в святки переряживаться и гадать и прочее; запрещались бесчиния, сквернословие и грязные обычаи на свадьбах, грязный разгул во время праздников, делавший их днями пьянства, бесчиния и драк. Β обличениях против остатков язычества мы уже не встречаем упоминания старых божеств, но языческий склад мыслей и теперь хранился в народе во всей свежести. В явлениях природы видели таинственные силы леших, домовых, водяных, русалок и других мифических существ. Не только в народных сказаниях, но и в книжной письменности разных травников, лечебников, сборников ложных молитв и других отреченных книг господствовали суеверные рассказы и приметы относительно таинственной силы разных предметов природы. Вера в волшебство была общей во всех классах общества. Ο Борисе Годунове известно, что он из многих городов призывал к себе волхвов, от которых узнал, что будет 7 лет царствовать. Β присягу на верноподданство при нем включены были обязательства "над государем и над царицею и над их детьми в еде, питье и платье и ни в чем другом лиха никакого не учинить, зелья лихого и коренья не давать, следу не вынимать, по ветру лиха не насылать." Успехи самозванца и Марины в современных грамотах прямо приписывались их чародейству. Обвинения в чародействе и порче стояли на первом плане в известных делах ο неудавшихся царских невестах: невесте царя Михаила Марье Хлоповой и царя Алексея - боярышне Всеволожской. Опасение порчи в царском семействе было развито до крайности и возбуждало строгие розыски при дворе при всякой болезни царицы или царских детей, не испортил ли их кто. Уложение царя Алексея назначило за колдовство наказание кнутом и сожжение на костре. Β областях дела по ведомству и порче возникали весьма часто и были хорошей поживой для корыстолюбивых приказных людей, которые для своей корысти нарочно заставляли ябедников делать доносы в ведомстве на более состоятельных людей. Кликуш было множество повсюду, при всех священных местах и при богослужении каждой церкви. При царе Феодоре Алексеевиче встречаем обвинение в ведомстве и ссылку в Пустозерск образованного боярина Матвеева. При Софье к помощи колдунов прибегал ее любимец, князь Голицын, один из самых образованных людей своего времени, восхваляемый всеми имевшими с ним дела иностранцами. Β самом конце ХVII века встречаем жестокие двухлетние розыски над колдунами, заподозренными в намерении извести царя Петра с его матерью. Наряду с кудесниками и волхвами необычным благоговением пользовались в народе разные ханжи, святоши и лжепророки, против которых восставал собор 1667 года, поражавшие толпу своим странным поведением, таинственными речами и действиями. Их видения, сны и чудеса, россказни ο гласах от образов и разных знамениях сильно волновали легковерную массу и прямо ко вреду церкви православной, особенно со времени появления раскола.

Развитие крайне обрядовой религиозности.

Полуязыческий взгляд на христианские святыни и теперь, как во времена Стоглава, проявлялся в волхвовании священными предметами, частицами просфоры, богоявленской водой, ладаном, а также в списках разных лживых молитв, сна Богородицы, иерусалимского свитка и других подобных бумажках, которые употреблялись вместо талисманов, наконец, в переделках христианских молитв в заговоры и заговоров в молитвы. Дух этого полуязыческого кудесничества слился с обрядовым благочестием и произвел известный народный взгляд на обряд не как на выражение внутреннего благочестия, получающее всю силу только от последнего, а как на нечто самостоятельное, имеющее какую-то собственную магическую силу, спасительное само по себе. Богослужение, по этом взгляду, теряло всю свою силу от малейшей в нем перемены, как например, терял всю свою силу прочитанный неверно или без соблюдения какого-нибудь условия своей обстановки кудеснический заговор. Это крайне вредное для православия явление с особенной силой обнаружилось по поводу обрядовых исправлений Никона. Но, с другой стороны, при таком непомерном возвышении обряда постоянно встречаем факты, показывающие, до какой степени тот же обряд, неодушевленный внутренним благочестием, был слаб и нетверд. При неразвитости религиозного чувства он только и держался привычкой, а между тем, то по отдаленности церкви, то за недосугом, то по лени, к нему прибегали не часто, а только в особых случаях, когда его сила представлялась особенно нужной, например, перед смертью, вообще в случаях так называемых треб, и совсем забывали ο нем при обыденном течении жизни; оттого многие не успевали воспитать в себе даже и привычки к обряду, как ни высоко ценили его на словах и по теории. Встречаем множество обличений и жалоб пастырей церкви на то, что православные их паствы не исповедовались и не ходили в церковь по целым десяткам лет. У некоторых эта холодность к церкви близко граничила с полным практическим от нее отречением, например, у разных служилых людей, казаков, стрельцов и прочих, приучавшихся на своей службе к известного рода бесшабашному разгулу. Во времена народных волнений видим не менее противорелигиозных явлений, чем во времена старых удельных драк. Казаки Разина и сам Разин, ходивший до своего бунта на Соловки к мощам, не щадили ни церквей, ни монастырей, убивали священников, кощунствовали над святыми. В Астрахани казаки убили архиепископа Иосифа. Ревностный архипастырь хорошо их знал еще с детства, когда ему привелось быть свидетелем их неистовств в Астрахани в смутное время и поруганий архиепископу Феодосию; от удара, полученного от них тогда, голова Иосифа постоянно тряслась. В мае 1671 года, не терпя его обличений и увещаний, казаки позвали его на свой круг. Святитель явился во всем облачении и с собором духовенства. Его тут же хотели убить, хватались уже за его облачение, но послышался голос из толпы: "Как вы, братцы, на такой великий сан хотите руки поднять? Нам к такому сану и прикоснуться нельзя." Толкая попов и браня их скаредною бранью, казаки велели им разоблачить Иосифа. После этого поднять на него руки стало уже не страшно; его взвели на соборный раскат и сбросили оттуда на землю. Трудно представить выразительнее факт, в котором бы так близко сходились уважение к церковной внешности и полное отсутствие религиозности. Но в меньших размерах повторялось то же самое, когда уже не казак, а, например, царский воевода или дворянин воинствовал над духовным чином, тряс священника за бороду, волочил его в ризах по земле, проливал у него святые Дары и делал другие неистовства, ο которых рассказывают нам челобитные ХVII века и автобиография протопопа Аввакума, и в то же время давал вклады в монастырь и ставил перед иконами в церкви пудовые свечи.