138393 (Рим и Православие: проблема авторитета)

Рим и Православие: проблема авторитета

Протопресв. Иоанн Мейендорф

Православная Церковь всегда занимала в экуменическом движении нашего века специфическое положение, что было неизбежно, так как основные предпосылки и задачи этого движения обусловлены историческими чертами западного христианства — римско-католического и протестантского. Теперь, однако, это положение постепенно меняется в силу того, что понятия "Восток" и "Запад", сохраняя свой смысл в богословской традиции, потеряли большую часть своего географического и культурного значения. Православная Церковь, хотя и оставаясь "религиозным меньшинством", в наши дни живет и действует в западных странах, в особенности в США. С другой стороны, такие традиционно православные регионы, как Греция, Балканы и Россия, также сегодня считаются "Западом", в противовес развивающимся странам Азии и Африки.

В этой новой ситуации тот экклезиологический вопрос, который уже давно разделял Рим и Православие, не может уже рассматриваться как просто культурное явление, обреченное на исчезновение с течением времени. Даже если придерживаться "культурной" и чисто "исторической" интерпретации раскола и считать, что в наше время для разделения нет уже никаких реальных богословских и экклезиологических причин, то все же необходимо выработать некий богословски здравый и экклезиологически осуществимый образ "единой церкви". И тут неизбежно встает давний вопрос авторитета. И оказывается, что разрешить его, не прибегая к Священному Писанию и Преданию, невозможно, потому что без них христианство перестает быть Христовым, а Церковь — Церковью Божьей.

За последние годы в отношениях между Православной Церковью и Римом произошли несколько удивительных событий, о которых не могли бы и подумать предыдущие поколения. Укажем хотя бы на обмен документами, снимающими взаимные анафемы 1054 года, и несколько личных встреч между папой и константинопольским Патриархом. Все эти события имели непосредственное отношение к вопросу авторитета, в особенности же авторитета папского, но ни одно из них не привело к ясно выраженному и окончательному решению этого вопроса. По существу они были скорее символическими: речи, жесты и действия изменили атмосферу. На богословах лежит теперь задача выяснить, как эти события могут быть интерпретированы и использованы не в узких рамках церковной дипломатии или даже "православно-католических сношений" (это лишь один из аспектов нашей ответственности за единое христианское свидетельство), но для верного решения проблемы авторитета в Церкви, решения, без которого невозможно никакое реальное христианское единство.

Поскольку в вопросе авторитета православная традиция совершенно расходится с западным христианством[1], то в настоящей стадии экуменического диалога вклад Православия может иметь решающее значение.

1. Раскол: две экклезиологии

Один из самых удивительных фактов истории раскола между Востоком и Западом — тот, что раскол этот невозможно отнести к какому-то определенному времени. В совместном заявлении папы Павла VI и патриарха Афинагора, опубликованном 7 декабря 1965 года, события 1054 года ставятся на свое реальное и на деле совсем незначительное место. "Среди препятствий, которые находятся на пути к братским отношениям доверия и уважения, следует назвать прежде всего воспоминание о достойных сожаления решениях, поступках и инцидентах, приведших в 1054 году к отлучению патриарха Михаила Керулария и двух других лиц легатами Римского Престола, возглавляемыми кардиналом Гумбертом, подвергшимся в свою очередь подобному отлучению со стороны Константинопольского патриарха и Синода… Но сегодня… необходимо признать, что… запретные меры касались лишь определенных лиц, но не Церквей и не были направлены на прекращение церковного общения между кафедрами Римской и Константинопольской"[2].

Из этого текста видно, что авторы понимали случайный характер событий 1054 года. В 1054 году раскола между церквами как таковыми не произошло. Текст Гумберта осуждает "Михаила, незаконно называемого Патриархом, и поборников его глупости", но признает константинопольского императора и граждан "христианнейшими и православными". Во всяком случае отлучительная грамота превосходила его полномочия как легата и не имела законной силы.

Поэтому Павлу VI и Афинагору было довольно легко выразить "сожаление" по поводу "оскорбительных слов" 1054 года и "изъять из памяти и среды церковной акты отлучения". И хорошо, что они это сделали. Однако они не положили конец самому расколу.

В чем же суть этого раскола и когда он произошел?

В наше время все историки согласны в том, что Запад и Восток расходились постепенно, параллельно с постепенным усилением папской власти. Богословы в течение столетий обсуждали такие вопросы, как Троичный догмат (вопрос филиокве), и проблемы эти были действительно важными. Однако для их разрешения необходимо прийти к соглашению не только по существу спора (что само по себе достаточно трудно), но и по вопросу о том, кто и на каком основании сможет утвердить такое соглашение.

Отчуждение наметилось уже в четвертом веке, когда уже существовала известная поляризация в понимании Троичного догмата и закладывались основы экклезиологического конфликта. Запад придавал особый авторитет так называемым "апостольским кафедрам" и признавал Рим единственной "кафедрой Петра"; на Востоке же многие города могли доподлинно приписывать основание в них церквей Петру, Иоанну, Павлу или иным апостолам, и эти разнообразные "апостольства" не влекли за собой каких-либо юрисдикционных претензий[3]. Однако на Востоке никто принципиально не возражал против возвышения "вселенского патриархата" Константинополя, столицы империи, возвышения, основанного исключительно на эмпирических факторах, совершенно независимых ни от какой "апостоличности"[4] .

Расхождение между Востоком и Западом было несомненно связано с экклезиологической поляризацией — различным пониманием Поместной Церкви, т. е. евхаристической общины, народа Божия, собранного вокруг своего епископа и пресвитеров. Взаимоотношения между Поместными Церквами на Востоке основывались на тождестве их веры и полном онтологическом равенстве с "первенствующими" кафедрами (митрополиями, патриархатами и т. д.), возникавшими на эмпирическом основании, обусловленном и контролируемом только согласием всех Церквей. На Западе же настаивали на апостоличности, в особенности же на апостоличности Рима, ибо он был единственной апостольской кафедрой на Западе. Это породило понимание папства как особых богоустановленных прав римского епископа, поскольку не Церковь, а Сам Христос избрал и назначил апостолов, выбрав Петра для особой роли в Церкви. Но в экклезиологических спорах, развернувшихся в тринадцатом веке, византийская сторона настаивала на преемстве Петра в каждой Поместной Церкви в лице епископа, возглавляющего евхаристическое собрание[5]. Эта идея была уже в третьем веке выражена в учении св. Киприана Карфагенского о кафедре Петра.

Изначальное расхождение постепенно углублялось, усугубляясь политическими и культурными факторами. За исключением папы Льва I и той большой роли, которую сыграло его "Послание к Флавиану" на Халкидонском соборе (451 г.), Римская Церковь не имела решающего влияния на тринитарные и христологические споры, бушевавшие на Востоке. Авторитет Рима в вопросах веры признавался, но высшим выражением церковного авторитета считалось соборное согласие епископов. Однако авторитет этот не был юридическим и автоматическим, и мы знаем много примеров "лжесоборов". Соборный авторитет понимался в библейских категориях Божественных "знаков". Знаки эти даются христианской общине в целом, но не освобождают ее от ответственности различать между истиной и ложью.

Историки часто считают настоящим началом раскола крестовые походы, и в особенности захват Константинополя в 1204 году. Совершенно ясно, что установление параллельной латинской иерархии и в особенности латинского патриархата в Константинополе были очевидным проявлением раскола. Во всяком случае, после григорианских реформ папство уже считало себя высшим авторитетом в христианском мире, и всякое противодействие этому авторитету рассматривалось как схизма и ересь. Тем временем, несмотря на бесчинства крестоносцев, Восток еще долго верил в то, что латинский Запад остается частью христианской ойкумены. Это можно сказать не только о "латинофронах", которые постоянно толкали слабеющую империю Палеологов на политическую унию с Римом для получения помощи против турок, но также и о более консервативных православных кругах. Эти круги, придавая большое значение богословским вопросам, в особенности добавлению филиокве к Символу веры, считали, что для исцеления раскола необходимо созвать объединительный собор для открытого обсуждения этих различий и выработки общего решения.

В течение всего четырнадцатого века споры между Востоком и Западом сосредоточивались на идее собора. Но должен ли собор предварять соединение, как хотели византийцы, или же предварительным его условием является акт "покаяния" и "возвращения"? Папы придерживались последнего мнения, пока само папство не столкнулось с вызовом конциляризма у себя же на Западе. Провозгласив верховенство собора над папой, Констанцский собор подорвал прежнюю позицию пап и привел впоследствии к объединительному собору в Ферраре и Флоренции (1438–1439). По иронии судьбы Флорентийский собор закончился двойной трагедией: концом конциляризма на Западе[6] и окончательным разрывом между Востоком и Западом. И действительно, флорентийское постановление[7] не могло не вызвать противодействия. Измученной и отчаявшейся греческой делегации оно навязало традиционные западные взгляды на филиокве и чистилище и к тому же определило, что римский понтифик, "истинный Наместник Христов", — это "глава всей Церкви, Отец и Учитель всех христиан" и что ему дана полная власть (рlena potestas) "пасти, наставлять и возглавлять Вселенскую Церковь". Большинство греков, подписавших это постановление, позже отказались от своей подписи. Русская Церковь изгнала митрополита Исидора, подписавшего и активно поддерживавшего унию. После турецкого завоевания константинопольская патриархия официально поместила латинских христиан во "вторую категорию" еретиков, которых надлежало принимать в Церковь через миропомазание в соответствии с 95-м правилом Пято-Шестого собора (692 г.).

Все эти хорошо известные события нужно иметь в виду для правильного понимания "снятия анафем" в 1965 году. Ясно, что для излечения раскола понадобится нечто гораздо большее, нежели этот символический акт. И в первую очередь обе стороны должны стремиться к соглашению по вопросу о церковном авторитете.

Я хотел бы указать на одно событие из церковного прошлого, которое могло бы послужить в этом отношении хорошим примером: на великий Константинопольский собор 879–880 годов, который в некоторых византийских источниках именуется даже "собором единения". Правильное его понимание могло бы в наше время немало поспособствовать разрешению конфликта между Востоком и Западом в понимании авторитета. После столь экклезиологически значительных событий, как взаимное отлучение папы Николая I и патриарха Фотия и первый этап полемики о филиокве, собор этот осуществил примирение между папой Иоанном VIII и патриархом Фотием. До недавнего времени считалось, что папа Иоанн VIII не признал действий своих легатов по их возвращении с Востока и что раскол продолжался. Труды Ф. Дворника и других современных ученых показали, однако, что это было не так[8] и что не только Фотий и Иоанн VIII, но и несколько их преемников оставались верными решениям этого собора.

Собор пришел к двум важнейшим решениям.

1. В области церковной дисциплины обе Церкви признают друг друга высшими инстанциями в своих регионах. На Востоке не будет папской "юрисдикции" (1-е правило), но традиционное первенство чести Рима будет признаваться, так же как и традиционные территориальные границы римского патриархата.

2. В области вероучения собор торжественно подтвердил исходный текст Никео-Цареградского Символа веры и формально предал анафеме всякого, кто или "составляет иное исповедание веры", или портит Символ веры "незаконными словами, добавлениями либо убавлениями". Соборное постановление явно подразумевает филиокве, но авторитета папы это непосредственно не касается, поскольку добавление это в то время не практиковалось в самом Риме, а лишь во франкских странах и Испании.

Каково значение этих решений?

Соборные тексты именуют собор "святым и вселенским". И действительно, в 879–880 годах налицо были все критерии вселенскости, признававшиеся при прежних соборах: собор был созван императором и в нем участвовали представители пяти патриархатов, включая римский. В византийских канонических сборниках постановления 879–880 годов всегда следуют за постановлениями других семи вселенских соборов, и византийские авторы часто называют его "восьмым" вселенским собором. Примером могут служить такие уважаемые и авторитетные авторы, как Николай Кавасила[9] и Симеон Солунский[10]. Однако не все были с этим согласны. Некоторые византийские авторы считали, что "семь соборов" de facto ограничены этим числом как священным. Другие принимали во внимание неоднозначное отношение латинян к этому собору.