79376 (Грибоедов), страница 3

Крушение декабризма по-разному определило судьбы людей грибоедовского поколения, случайно либо не случайно уцелевших при разгроме. Одни - наспех и навсегда распрощались с опасными "мечтами юности", чтобы органически врасти в новую обстановку; другие, как, к примеру, М. Ф. Орлов, утешались эффектным, но вполне беспочвенным и безобидным фрондерством. Грибоедов, разумеется, не мог примириться с моралью и порядками "трясинного государства", а новые подспудно складывавшиеся общественные отношения оставались для него неясными. Вместе с тем он был слишком активной натурой, чтобы найти утешение в салонном фрондерстве, подобно Орлову, или в гордом одиночестве, подобно Чаадаеву с его чисто умозрительным неприятием действительности. По всему складу характера, по темпераменту Грибоедов не мог оставаться в стороне от живой жизни, от практического дела. Но жизнь, окружавшая его, была еще более жалкой, позорной и мрачной, нежели та, которую сам он заклеймил в своей комедии.

Отсюда - внутренняя противоречивость позиции Грибоедова: сделав попытку переступить через свой век и войти в новую эпоху, не поступившись ни единым из своих убеждений, он вынужден был служить тому миру, который сам ненавидел и презирал, В этом мире задавали тон люди уже совершенно иной психологии, иного поведения; Грибоедову среди них было явно не по себе. Служебная карьера, при внешнем ее блеске, никак не могла удовлетворить Грибоедова. Его грандиозные "воображения и замыслы" терпели крушение в обстановке канцелярской рутины. Он чувствовал в себе призвание и силы к широкой деятельности в общегосударственном масштабе, а его сделали винтиком в бюрократической машине николаевской монархии. Официальная Россия, заставив Гениального человека стать холодным чиновником с лицом, в котором "жизни нет", в сущности, платила ему лишь презрительным равнодушием. Пушнин имел все основания сказать о Грибоедове: "Способности человека государственного оставались без употребления; талант поэта был не признан". Говоря фигурально, перед пламенным мечтателем Чацким открывалась лишь умеренная и аккуратная карьера Молчалива, и это, конечно, было для Грибоедова самым страшным предзнаменованием. Отсюда - трагическое переживание им двусмысленности своего положения, его тоска, озлобленность и вспышки бешенства, недовольство самим собой, вечная самопроверка и самокритика.

О том же, как тяжело переживал Грибоедов разгром декабристов, видно из драгоценного для нас рассказа Петра Бестужева - одного из пострадавших по делу 14 декабря, встречавшегося с Грибоедовым на Кавказе. "Слезы негодования и сожаления дрожали в глазах благородного; сердце его обливалось кровию при воспоминании о поражении и муках близких ему по душе в, как патриот и отец, (он) сострадал о положении нашем. Не взирая на опасность знакомства с гонимыми, он явно и тайно старался быть полезным. Благородство и возвышенность характера обнаружились вполне, когда он дерзнул говорить государю в пользу людей, при одном имени коих бледнел оскорбленный, властелин!.. Единственный человек сей кажется выше критики, и жало клеветы притупляется на нем". Далее, отмечая, что душа Грибоедова была "чувствительна ко всему высокому, благородному, геройскому" и что им руководствовали "правила чести, коими б гордились оба Катона", Бестужев говорит: "Разбирая его политически, строгий стоицизм и найдет, может быть, многое, достойное укоризны, многое, на что решился он с пожертвованием чести; но да знают строгие моралисты, современные и будущие, что в нынешнем шатком веке в сей бесконечной трагедии первую ролю играют обстоятельства и что умные люди, чувствуя себя не в силах пренебречь или сломить оные, по необходимости несут их иго. От сего-то, думаю, происходит в нем болезнь, весьма на сплин похожая..."

Это очень глубокая и точная характеристика Грибоедова. Со словами Петра Бестужева полностью согласуются лирические признания Грибоедова, проникнутые ощущением крушения декабризма и собственной судьбы:

Примерно за год до смерти Грибоедов признался своему задушевному другу Степану Бегичеву: "Все, чем я до сих пор занимался, для меня дела посторонние, призвание мое - кабинетная жизнь, голова моя полна, и я чувствую необходимую потребность писать". А его, между тем, заставляли служить, упрятали в далекое восточное захолустье, куда он уехал в последний раз с предчувствием, что назад уже не вернется. В самом конце перед ним, как будто, блеснул луч света - надежда на личное счастье с грузинской девушкой, ставшей его женой. Но и здесь его одолевали тяжкие сомнения: "Мне простительно ли, после стольких опытов, стольких размышлений вновь бросаться в новую жизнь?.. Это теперь так светло и отрадно, а впереди как темно! неопределенно!" Он жил с чувством отчаянной тоски, с навязчивой мыслью о самоубийстве, - с каждым днем "все далее от успокоения души и рассудка", - и в конце концов, в сущности, сам выбрал себе смерть - по выражению Пушкина, "мгновенную и прекрасную".

Однажды Грибоедов промолвился: "Есть внутренняя жизнь, нравственная и высокая, независимая от внешней". Скептицизмом, иронией и сарказмом, маской преуспевающего чиновника по ведомству иностранных дел, с "меланхолическим характером" и "озлобленным умом" (черты, отмеченные Пушкиным) - он как бы заслонил, законспирировал свою внутреннюю жизнь, которая лишь изредка, короткими вспышками, пробивалась наружу, случайные следы которой сохранились в интимных письмах поэта или в рассказах его друзей. Этой же высокой и напряженной жизни русская культура обязана созданием одного из самых драгоценных своих сокровищ, которое мы называем творчеством Грибоедова.

2

Писательская судьба Грибоедова не совсем обыкновенна. Он остался в истории "автором одной книги" (homo unius libri); все, что написано им сверх "Горя от ума", не может итти ни в какое сравнение с бессмертной комедией. Это бесспорно, но, вместе с тем, обычное представление о Грибоедове, как о "литературном однодуме" с чрезвычайно узким творческим диапазоном, ограниченным рамками комедийного жанра, как о писателе, случайно создавшем гениальное произведение и истощившем в нем свои творческие силы, - представление это искажает правильное историко-литературное осмысление всего художественного наследия Грибоедова от ранних его пьес до поздних трагедийных замыслов и снимает вопрос об интенсивном и сложном пути его творческого развития.

Драматургия молодого Грибоедова - еще вся целиком в традициях "легкой" светской комедии классического стиля, господствовавшей на русском театре в начале XIX века. Полупереводные - полуподражательные "комедии интриги", с которых начал Грибоедов ("Молодые супруги", "Притворная неверность"), построены по узаконенному шаблону, по правилам, предписанным французской драматургической теорией. Как прилежный, но робкий ученик, молодой Грибоедов следовал этой безжизненной и условной теории. Традиционные сюжетные перипетии и ситуации, основанные на незамысловатых эффектах любовной интриги, закостенелые формы шестистопного стиха, схематизм в обрисовке персонажей, крайняя бедность, если не полное отсутствие сколько-нибудь весомого идейного содержания - вот, что характеризует эти пьески, в которых ничто еще не предвещает автора "Горя от ума".

Сцены из комедии "Своя семья, или Замужняя невеста" стоят на значительно более высоком идейном и художественном уровне. В частности, глубоко присущее Грибоедову тонкое чувство языка, проникающее в самую природу "театрального", звучащего со сцены слова, подсказало ему здесь тщательно разработанные стиховые диалогические формы, основанные на богатстве и разнообразии живых разговорных интонаций и отражающие речевую практику дворянского общества начала XIX века. Впоследствии эти формы нашли необыкновенно широкое и блестящее применение в "Горе от ума".

В ряду ранних произведений Грибоедова особняком стоит сочиненная им сообща с П. А. Катениным большая оригинальная комедия в прозе "Студент". Это - комедия памфлетно-сатирического склада, написанная в литературно-полемических целях и начиненная пародиями на стихи поэтов сентиментально-элегического стиля. Резкое изображение быта и нравов, известная широта охвата социальной темы (см., например, д. I, явл. 12), нарочитая "грубость" и "простонародность" языка, довольно откровенное пренебрежение каноническими правилами французской теории - все эти качества противопоставляют "Студента" жанру легкой светской комедии, в традициях которой складывалась драматургическая практика молодого Грибоедова. Элементы бытовой сатиры, наличествующие в "Студенте", могут быть соотнесены с "Горем от ума", да и самый образ Звёздова в известной мере предвосхищает образ Фамусова.

Именно то обстоятельство, что в ранних пьесах Грибоедова не чувствуется руки гениального мастера, лежало в основе версии о неожиданности, случайности и даже необъяснимости появления "Горя от ума". Между тем, прославленную комедию нельзя рассматривать изолированно, как единичную и случайную вспышку творческого гения Грибоедова, как его неожиданную и трудно объяснимую удачу. Правильное историко-литературное осмысление лучшего произведения русской стиховой драматургии невозможно без учета ранних комедий Грибоедова, при всем своем несовершенстве послуживших для него своего рода "творческой лабораторией" - тем опытным полем, на котором он на практике постигал законы драматического искусства в применении к условиям сцены. И тем более нельзя составить достаточно полное и точное представление о комедии Грибоедова вне соотнесенности ее с общеидеологической и художественной проблематикой русской литературы и русского театра 1810-1820-х гг.

Грибоедов вовсе не был писателем-одиночкой, прокладывавшим какой-то особый, уединенный путь вне групп и направлений, действовавших в его время, вне литературных споров, вне идеологической борьбы. Наоборот: он выступил, как представитель мощного литературно-театрального течения, ознаменовавшего в начале XIX века расцвет русской стиховой драматургии и связанного в первую очередь с именами А. А. Шаховского, Н. И. Хмельницкого, П. А. Катенина, А. А. Жандра и В. К. Кюхельбекера, практически решавших задачу обновления русского драматического искусства. Комедия Грибоедова возникла на почве развитой литературно-театральной культуры, уже имевшей к тому времени свои устойчивые традиции.

Шаховской, Катенин, Жандр, Кюхельбекер составляли ближайшее дружеское и литературное окружение Грибоедова. Общественную позицию этой группы и вообще весь ее идеологический облик отчетливо характеризует бо'льшая или меньшая причастность названных лиц к декабристскому движению. В разной мере все они принимали активное участие в деле выработки нового прогрессивного мировоззрения и боролись за национальное самоопределение русского искусства, за его самобытность и народность, за повышение его общественного значения и влияния. Предпринятая ими борьба за новое понимание целей и задач искусства, за обновление литературных форм, за создание самобытно-национальной художественной культуры, за "правдоподобие", "просторечие" и подлинный историзм - в конечном счете оборачивалась борьбой за упрочение и развитие принципов реалистического искусства в пору его первоначального формирования на русской почве.

Комедия Грибоедова возникла в плоскости этого течения. Она родилась в атмосфере напряженной литературной борьбы, в условиях широко развернувшихся споров по вопросам реконструкции театра и радикального обновления драматического репертуара. Комедия явилась практическим осуществлением целого ряда конкретных пожеланий и требований, выдвигавшихся в кругу литературно-театральных друзей и единомышленников Грибоедова.

Писатели декабристского направления уделяли много внимания театру и специально - проблеме обновления русского драматического репертуара, в полной мере учитывая общественно-агитационную роль театра. В числе других вопросов, связанных с задачей национального возрождения литературы, в их среде выдвигался и вопрос о создании "самобытной" комедии.

Так, например, один из участников кружка "Зеленая лампа", служившего в 1819-1820 гг. негласным литературно-театральным филиалом декабристской организации (вероятно, это был А. Д. Улыбышев, известный впоследствии историк музыки), выступая против французомании, царившей в русской литературе и на русском театре, особо останавливался на судьбах национальной комедии, Заглядывая в будущее, он предсказывал в форме утопического "сна", что политическая победа декабризма закономерно приведет к расцвету "самобытной комедии" и ликвидирует на русской сцене нетерпимое засилье переводов и переделок французских пьес, "устаревших даже у того народа, для которого они были сочинены". "Великие события, разбив наши оковы, - говорит человек будущего, - вознесли нас на первое место среди народов Европы и оживили также почти угасшую искру нашего народного гения... Нравы, принимая черты все более и более характерные, породили у нас хорошую комедию, комедию самобытную". Политическая сторона вопроса о судьбах национальной комедии, призванной служить мощным средством общественно-морального воспитания, долженствующей разоблачать несовершенства социального строя и исправлять нравы, повредившиеся в условиях невежества и деспотизма, - подчеркнута в высказываниях данного автора достаточно резко. Грибоедов был тесно связан с участниками кружка "Зеленая лампа", и "Горе от ума" явилось как бы прямым ответом на подобного рода пожелания.

Сила и размах художественного дарования Грибоедова определили масштабы его творческой работы. В "Горе от ума" он оставил далеко позади себя все гипотетически мыслившиеся решения проблемы обновления комедийного жанра, решил их по-своему - смело и гениально, и выступил подлинным реформатором русской комедии, на целое столетие предопределившим пути ее дальнейшего развития. "Горе от ума" завершило на русской почве традиции классической комедиографии XVIII века и, вместе с тем, открыло собою новую эпоху русской драматургии, ознаменованную творчеством Гоголя, Лермонтова, Сухово-Кобылина и Островского.

В условиях репертуарного кризиса, выявившегося в начале двадцатых годов, когда уже явно сходила на-нет инерция салонно-светского комедийного жанра, в свое время модернизированного Шаховским и Хмельницким, - идейный и художественный резонанс "Горя от ума", появившегося накануне восстания декабристов, был необыкновенно велик. В мировой литературе не много можно найти произведений, которые, подобно "Горю от ума", в короткий срок снискали бы столь несомненную всенародную славу. При этом современники в полной мере ощущали социально-политическую актуальность комедии Грибоедова, воспринимая ее как произведение декабристской литературы, ставившей своей генеральной задачей разработку "собственных богатств" (национальной истории и современной русской жизни), и собственными, незаемными средствами. Современная критика оценила "Горе от ума", как первую в русской литературе "комедию политическую". Сближая ее в этом смысле с "Женитьбой Фигаро", О. И. Сенковский указывал, что "Бомарше и Грибоедов с одинакими дарованиями и равною колкостию сатиры вывели на сцену политические понятия и привычки обществ, в которых они жили, меряя гордым взглядом народную нравственность своих отечеств" ("Библиотека для чтения" 1834, N 1).

Историк В. О. Ключевский имел все основания назвать комедию Грибоедова "самым серьезным политическим произведением русской литературы XIX века". В этом нет преувеличения. Комедия прозвучала, как открытый вызов миру насилия, хамства и обмана, хотя Грибоедов и не ставил перед собою прямолинейно-политических задач. Он не изобличал ни самый институт рабства, ни отдельные стороны крепостного права. Но он дал в своей комедии нечто большее: художественный образ эпохи. С громадной силой и страстью в "Горе от ума" разоблачается мертвящий "дух" рабства - мракобесие, раболепство, умственный застой и духовное ничтожество крепостнического общества, - все, что составляло самую атмосферу аракчеевщины и фотиевщины, в которой нечем было дышать умному и благородному человеку.

Замечательна широта, конкретность и злободневность социальной критики Грибоедова, охватившей наиболее актуальные явления общественного быта России в 1810-1820-е гг. Злодейства "знатных негодяев", вельможный сервилизм Фамусова и мелкотравчатое подхалимство заурядных бюрократов типа Молчалина, светская французомания, совмещавшаяся с ненавистью к малейшим проблескам независимой мысли, растленная "Мораль" Фамусовых и солдафонство Скалозубов, лживый "клубный" либерализм Репетиловых и Удушьевых и т. п. - таков широчайший диапазон критики Грибоедова.