79040 (Интертекстуальные связи романов М. Алданова с трагедией И.В.Гете “Фауст” (о гетевских реминисценциях в тетралогии “Мыслитель”), страница 2

Подтверждением влияния на Брауна дьявольского начала как безусловного зла является сумрачная жуткая стихия, клокочущая в его душе. Браун восходит к типу “лишнего человека”, утратившего веру в созидающую мощь человеческого духа. Колоссальный природный потенциал героя тратится на поиск острых ощущений (веселые “сеансы” на грязной квартире или злое бессилие скептических сентенций). Этим объясняется некая двойственность его облика: бешеная, шалая, сумасшедшая душа и тоскливая усталость пустых глаз. Темное иррациональное начало определяет судьбу Брауна, полную противоречивых неожиданностей. Федосьев в разговоре с ним однажды заметил: “Все-таки странная у вас жизнь. То кабинет ученого, то гарем Фишера, то динамитная мастерская... А впереди?” [10, с. 525]

Линия, связанная с Брауном, получает своеобразное развитие благодаря образу Муси Кременецкой. В героине Алданова нет и малейшего намека на генетическое родство с женским персонажем из “Фауста”. Литературная аллюзия дана как остаточное, эстетически и содержательно редуцированное напоминание о любовном мотиве гетевской трагедии. Странная связь героев решена как преодоленная рецепция чувственной страсти Фауста и Маргариты из музыкально-драматического произведения Ш.Гуно “Фауст”. Введя аллюзии на тему “Фауста” Ш.Гуно, Алданов невольно продолжил давнюю традицию интерпретации оперы в соотношении ее с трагедией Гете. Прямой отсылкой к либретто в трилогии становится парафраза из сцены “Заклинания цветов” (в саду у дома Маргариты), передающая колдовское влияние Брауна на Мусю Кременецкую: “...Он зачаровал меня, зачаровал раз и навсегда в тот день, когда Шаляпин пел “Заклинание цветов” [11, с. 209]. В опере на помощь Фаусту, стремящемуся вызвать ответный “пожар чувств” в душе Маргариты, приходит ловкий черт, заклинающий цветы “струны свой аромат”. Герой Алданова обходится собственными “чарами”, не прибегая к услугам потустороннего персонажа. Дуэт Фауста и Маргариты в саду – лирическая кульминация оперы, в которой звучит искренний восторг любви. Короткое свидание между Брауном и госпожой Клервилль, изображенное в намеренно сниженном ракурсе, представлено как “вульгарное соблазнение гризетки студентом”. Ирония писателя сквозит в пародийной перелицовке высокой литературной темы.

Снижение образа героя, восходящего к фаустовскому типу личности, отвечает ироническому умонастроению писателя. Фауст, увиденный через призму современной эпохи, не может быть безусловно масштабной фигурой. Закончив свою философскую книгу “Ключ”, ставшую своеобразным манифестом философии скептицизма, Браун уходит в небытие с чувством отвращения и усталости. Романтически-аристократическое презрение к капиталистическим порядкам общества “чистогана”, с одной стороны, и неприятие социалистического “рая” коллективной пошлости - с другой, приводят Брауна, этого уставшего и обессилевшего Фауста “эпохи всеобщего прагматизма и нравственного релятивизма”, к самоубийству, ставшему закономерным итогом преодоления всех иллюзий и заблуждений. По мысли Г.В.Якушевой, глубинная суть “Фауста” Гете коренится “даже не в размышлениях о форме человеческой жизни (покой или стремление) и не в модификациях ее (“разум” или “сердце”, “деяние” или “слово”, цена и оправданность человеческого дерзания), а именно в признании нужности, целесообразности человека, бытия вообще” [13]. В решении Алдановым этой сложной философской проблемы угадывается влияние шопенгауэровской философии. Его фаустовский герой, претерпевший в ХХ веке существенные изменения, на вопрос “Не напрасно ли создатель воззвал человека из тьмы небытия?” отвечает отрицательно.

В тетралогии “Мыслитель” в сюжетной линии, связанной со Штаалем, Алданов прибегает к пародированию гетевской трагедии. В свете теории интертекстуальности в соответствии с классификацией типов взаимодействия текстов, предложенной Ж.Жанетт в его книге “Палимпсесты: литература во второй степени” (1982), пародирование, обнаруживающее полемико-ироническое мастерство писателя, рассматривается как гипертекстуальность [14]. Обращаясь к фаустовскому архетипу, писатель дегероизирует, до конца опошляет образ, подвергнув его содержательной редукции. “Проецируя” образ Штааля на образ Фауста, Алданов использует прием “асимметричного варьирования” – иронического развенчания персонажа.

Очень честолюбивый молодой человек, выпускник Шкловского военного училища, Штааль в ожидании предстоящих великих свершений избрал для себя стиль кабинетного ученого. Вследствие беспросветной путаницы, сделавшейся в голове юноши от чтения книг “без руководства и... разбора”, он решается посмотреть мир и людей, “испытать все, пройти через все, ...” [7, с. 59]. Такова предыстория молодого человека, в которой пародийно обыгрывается завязка бессмертной трагедии Гете.

В свет Штааля выводит Иванчук – секретарь при особе высшего сановника Российской империи Безбородко. Ловкий пройдоха и карьерист, Иванчук приставлен к юному “ловцу фортуны” в качестве бывалого провожатого. В алдановской пародийной трактовке “потусторонний посланец” подвергнут демистификации, это “сниженный” Мефистофель, утративший свою величественность мелкий бес повседневности. Штааль попадает в праздный кружок богатых и знатных людей Петербурга (“Девятое Термидора”) Данная веха на пути “великих свершений” отсылает нас к соответствующему гетевскому эпизоду, в котором Мефистофель ведет Фауста в погребок Ауэрбаха, где предаются разгулу студенты.

Штааль вскоре становится тайным агентом сразу двух разведок (русской и английской) и попадает в революционный Париж. Пародийность достигает кульминации с появлением в жизни Штааля Маргариты Кольб (выбор имени героини, разумеется, не случаен). Скромная и чистая гетевская Маргарита олицетворяет собой мир простых чувств, естественного существования. Фауст возле нее надеется обрести “полноту жизненного счастья, земной, человеческой радости”. По контрасту с кроткой и ангелоподобной Гретхен, мечтавшей о верной любви до последнего вздоха, “избранница” Штааля предстает исчадием ада. Образ Марго - саркастическая пародия на персонаж Гете. В инверсии Алданова страшным демоном, ввергающим в бездну погибели, становится женский образ, а юный герой оказывается в положении “несчастной жертвы”, коварно соблазненной: “После получаса знакомства она очень просто... в форме краткого приказа – выразила желание стать любовницей Штааля” [7, с. 208]. Эта изломанная, неестественная женщина, плохо играющая демонизм, вызывает у Штааля чувство страха и отвращения. Грубый физиологизм деталей развивает тему брезгливости: мокрая рука без перчатки, несвежее белье, жадная манера есть. Большие пухлые, оттопыренные губы, придающие лицу выражение хищности, говорят о злом и очень опасном существе, способном погубить. Грязная и скучная связь подоплекой имеет агентурные игры: госпожа Кольб состоит на службе у революционной полиции и может быть полезна британской разведке. Алданов опирается на принцип контрастного противопоставления: трагическое одиночество Гретхен, преданной “власти бесчувственно осуждающего человечества” и фальшивый мелодраматизм продажной Марго, во всем облике которой - дешевое комедиантство “хохочущей злодейки”. Штааль, чувствуя нависшую над ним беду (герой не знает для чего “madame” к нему “приставлена”, какова ее политическая миссия), в панике спасается от Маргариты бегством, позабыв о своей секретной службе.

Содержательная суть фаустовской мифологемы представлена мотивом дерзости познания. Фауст в начале своего пути одержим мечтами постичь “...Все тайны, / Всю мира внутреннюю связь...” [12, c. 54]. Гетевский герой, несущий в себе “мощный заряд энергии и таланта”, в иронической интерпретации Алданова превращается в пошлого и заурядного типа. Писатель, “сняв” масштабность героя, высмеивает фаустовские амбиции Штааля.

Алданов подвергает модернизации многие сцены из “Фауста”, обладающие запасом эстетической выразительности, давая им возможность новой жизни. Штаалевские похождения организуют приключенческий сюжет тетралогии. Беспутный герой плывет по течению, становясь невольным участником событий большой истории. Следующей аллюзией на тему “Фауста”, парафразирующей гетевскую сцену “Кухня ведьмы”, становится эпизод посещения Штаалем притона, скрытого под вывеской игорного дома. Фауст, приведенный Мефистофелем к ведьме, подвергается колдовским чарам и пьет волшебный напиток, который превращает его в юношу, ищущего пылкой любви. “Старая ведьма” – содержательница “веселого заведения” – поит Штааля “масляным зельем” (гашишем), приглашая предаться любовным утехам. Давамеск приносит юноше удачу: крупный выигрыш в карточной игре. Однако “золото”, полученное с помощью “дьявольского наваждения”, оказывается несчастливым. Покинув притон, Штааль в наркотическом угаре ввязывается в уличный скандал с полицией и попадает в казематы Тайной канцелярии. Во всем, что происходит с героем, угадывается дьявольское участие. Гетевский Фауст идет на сделку с дьяволом ради обладания знанием, с помощью которого можно изменить мир и жизнь людей, приблизиться к Богу в возможности творить. Это ищущая натура, дерзновенно ломающая запреты и традиции, натура демоническая, несущая в душе добро и зло. Алданов с позиции ХХ века в духе скептицизма высказывает сомнение в возможности и праве человека преобразовывать мироздание согласно своему усмотрению. Подвергнув иронической перелицовке идею плодотворности союза человека с дьяволом, писатель изображает Фауста измельчавшего, целиком поглощенного чертом.

Решение глубинных проблем человеческого существования ориентирует писателя на сознательное использование в романах литературных фактов, имеющих большую духовную и эстетическую ценность. Сюжет великой трагедии позволяет прикоснуться к вечным тайнам бытия. С помощью персонажей, восходящих к гетевскому прообразу, писатель освещает повторяемость во времени одних и тех же неразрешимых коллизий. Вместе с заимствованием мифологемы “Фауст-Мефистофель” Алдановым фрагментарно усваивается и событийно-сюжетная канва, прочно ассоциирующаяся с данным архетипом. Эстетический опыт великого предшественника, его художественные открытия, воспринятые благодаря принципу интертекстуальной соотнесенности произведений, осмыслены писателем с позиции другой исторической эпохи.

Итак, мы уяснили значимость для художественного мира произведений писателя интертекстуальных связей с трагедией Гете. В основу предпринятого писателем травестирования гетевского “Фауста” положен принцип взаимопереходности ищущего деятельного героя и его демонического двойника. Все выведенные Алдановым разновидности фаустианской личности оказались нежизнеспособными. Писатель на примере нескольких героев проследил исторически неизбежный путь духовного вырождения когда-то титанической личности. Фауст у Гете с его претензиями на исключительность и вселенскими амбициями представляет опасность для человечества, в понимании Алданова.

Каждое новое художественное явление опирается на культурную память. Прочтение романов Алданова сквозь интертекстуальную “призму” значимых идей и образов Гете позволяет говорить об использовании писателем в структуре своих произведений литературной традиции в качестве поэтико-смыслообразующего элемента. Таким образом, интертекстуальность, являясь доминантной чертой литературы первой трети ХХ века, присуща и художественному творчеству Алданова, наделенного даром “всемирной отзывчивости”. Искусство обладает огромной силой воздействия, поэтому художник видит свое высокое предназначение в пробуждении нравственной энергии человечества. Все исторические книги Алданова прежде всего обращены к современникам. Перед человечеством века нынешнего стоит задача обретения духовности и добра в дьявольских перипетиях истории.

Примечания

1 Симметричное варьирование (тематические, образные, сюжетные, символические параллели) и асимметричное варьирование (пародийные, сатирические приемы) рассматриваются наряду с другими видами интертекстуальных связей в диссертации И.М.Поповой: Попова И.М. “Чужое слово” в творчестве Е.И.Замятина (Н.В.Гоголь, М.Е.Салтыков-Щедрин, Ф.М.Достоевский): Автореферат дис... д-ра филол. наук. М., 1997.

2 Литературная трансформация образа Фауста, ставшего метазнаком мировой культуры, исследуется в работах Г.В.Якушевой, Г.Г.Ишимбаевой.

3 Целью алхимиков было создание некой субстанции, мистического вещества, именуемого философским камнем, которое обладало бы способностью продлевать человеческую жизнь на неограниченное время. Философский камень - синоним эликсира жизни.

Список литературы

Шахова Л.А. Функции интертекста в романистике В.Максимова (на примере романа “Ковчег для незваных”): Автореферат дис... канд. филол. наук. Тамбов, 1999. С. 7.

Фатеева Н.А. Интертекстуальность и ее функции в художественном дискурсе // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1997. Т. 56. № 5. С. 20.

Чернышев А. Гуманист, не веривший а прогресс: Вступительная статья // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Правда, 1991. Т. 1. С. 22.

Мелетинский Е.М. Поэтика мифа. М.: Наука, 1976. С. 278.

Алданов М.А. Заговор // Алданов М.А. Собрание сочинений: В 6-ти т. М.: Правда, 1991. Т. 2. С. 5-342.

Гете И.В. Фауст: Пер. с нем. Б. Пастернака // Гете И.В. Фауст. Лирика /Вступ. статья и примеч. А.В.Михайлова. М.: Художественная литература, 1986. С. 299.