78936 (Из истории восприятия комедии А.С.Грибоедова в пушкинском кругу: статья П.А.Вяземского «Заметки о комедии “Горе от ума”»), страница 2

Последнее замечание, как бы даже неожиданно (в устах Вяземского) сочувственное к Белинскому, объясняется, конечно, тем, что последний в своей критике "Горя от ума" отказал Чацкому в уме (критику эту, как мы видели, Вяземский имел возможность освежить в памяти благодаря любезности Барсукова) и повторил ряд замечаний на "Горе от ума", высказывавшихся еще в 1820 – 1830-е гг. Вяземским и М.А.Дмитриевым [16] . Гончаров пишет: "Чацкий сломлен количеством старой силы, нанеся ей в свою очередь смертельный удар качеством силы свежей. Он вечный обличитель лжи, запрятавшейся в пословицу; "один в поле не воин". Нет, воин, если он Чацкий, и притом победитель, но передовой воин, застрельщик и – всегда жертва" (Гончаров, 8, 72). Вяземский говорит о восприятии "Горя от ума" деятелями 14-го декабря, но при этом почти дословно цитирует Гончарова: "При появлении комедии некоторые хотели видеть в Чацком политическое лице, представителя новых мнений, передового застрельщика новой силы, которая готовится пересоздать общество на новых началах".

Закончив или просто отложив "Заметки о комедии Горе от ума", Вяземский продолжал писать о грибоедовской комедии. В конце 1873 г. после ознакомления со статьей И.В.Родиславского (Родиславский 1873) он работает над известной своей статьей в форме письма к М.Н.Лонгинову (Вяземский 1874). 17 марта 1874 г., вскоре после получения номера "Русского архива", где было напечатано это его письмо к Лонгинову о Грибоедове под заглавием "Дела иль пустяки давно минувших дней" (Вяземский 1874), Вяземский пишет к Бартеневу и резко отзывается об этом заголовке: "Вы, кажется, изволите промышлять на меня, да еще моими же словами. Я написал дела иль пустяки и проч. в виде вступления, или эпиграфа к письму, а Вы из моих слов сделали заглавие статьи от редакции. Да еще, чтобы читатель не ошибся, Вы тиснули это заглавие большущими буквами как на вывеске портной Гремислав из Парижа, которую видел я в Москве, в 20 годах". И тут же Вяземский обращался к Бартеневу со следующей просьбой: "Нельзя ли Вам прислать мне статью о Грибоедове, читанную Веселовским в обществе словесности в Москве? У меня много заметок на Горе от ума. Не худо справиться и с этим барином" (РГАЛИ. Ф. 46. Ед. хр. 566. Л. 158, 159 об.) [17] . Не боясь ошибиться, можем думать, что эти "заметки на Горе от ума" и публикуемая ниже статья – один и тот же текст Вяземского. В ответном письме Бартенева от 25 марта 1874 г. читаем: "Статья Веселовского о Грибоедове должна появиться в 5-й тетради Р.Архива, и тогда просим Ваших дополнений и заметок" (РГАЛИ. Ф. 195. Оп. 1. Ед. хр. 1407. Л. 174 об.). Насколько нам известно, Вяземский никак не отреагировал на предложение Бартенева и в дальнейшем не предпринял никаких усилий для того, чтобы напечатать "Заметки о комедии Горе от ума".

Заметки о комедии Горе от ума [18]

(В тексте публикации сохранены лишь некоторые, как представляется, значимые, особенности орфографии и пунктуации оригинала – ред.)

"При всем остроумии, при всей бойкости речи своей, Чацкий тот же Репетилов: только из другого лагеря. Как заговоривается один, так заговоривается и другой. Как Чацкий говорит Репетилову:

Послушай, ври, да знай же меру [19] , –

так, останавливая Чацкого, не раз хотелось бы сказать ему:

Послушай, говори, но знай-же меру.

Как Чацкий говорит Репетилову:

Шумите вы – и только? [20] –

так не скажешь ли и Чацкому:

Болтаешь ты – и только?

О том, как нравственно действовал бы тот и другой в известных обстоятельствах, как решил бы он тот или другой вопрос жизни, нет во всей комедии ни помина, ни намека. Известно, что слова не всегда соответствуют поступкам и действиям человека. Вот еще сходство между двумя лицами, хотя и маловажное, но бросающееся в глаза. Если Репетилов приезжает на бал слишком поздно, к шапочному разбору, и говорит: "Тьфу, оплошал" [21] , то Чацкий приезжает в дом Фамусова слишком рано, и тоже мог бы сказать "тьфу оплошал":

"Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног " [22]

Зачем порядочному человеку приезжать в порядочный дом чуть свет? И зачем Чацкому, герою комедии и образцовому умному человеку, каким он выводится у автора, дебютировать таким пошлым мадригалом и такою пошлою игрою слов?

Из комедии явствует, что одно истинно жалкое и смешное лицо, из всех лиц, выводимых автором, есть Чацкий. Другие лица все так*ие* посредственные, рядовые, дюжинные, какие встречаются во всех временах и во всех обществах. Но зачем автору выводить их на Божий свет и на показ? Можно бы оставить их в покое в их законной и блаженной посредственности.

Чацкий жалок и смешон потому, что он влюблен в халду, которая не имеет никакой женской прелести, никакой девственной стыдливости. И почему он влюблен? По справкам оказывается, что Чацкий и София Павловна вместе воспитывались и росли, играли и шумели по стульям и столам [23] , стало быть, они почти ровесники; что после того Чацкий уезжает за границу на три года. Возвращаясь в Москву, говорит он Софии:

теперь:

В 17 лет Вы расцвели прелестно [24] .

Следовательно, при отъезде его Софии было 14 лет. Положим, что он был тремя или 4-мя годами ее старше. Можно ли придавать серьезное значение подобной несовершеннолетней любви? Все это несообразности, которые колют глаза. И таких немало во всей комедии. В такие года любовь не может иметь серьезное значение. И умному человеку, каким выдают Чацкого, невозможно предполагать, чтобы детское сочувствие, которое выказывалось в 14–летней отроковице, осталось бы неприкосновенным в сердце девицы уже взрослой, живущей в свете и успевшей поддаться влияниям и соблазнам общества. Но, пожалуй, допустим, что Чацкий сохранил в сердце своем нежное сочувствие к подруге, с которой он шумел по стульям и столам, что это сочувствие заочно развилось и окрепло в трехлетней разлуке – что, впрочем, не очень сбыточно и вероятно. Чем же выражается эта любовь, которая не только не выдохлась из молодого сердца, но, пожалуй, развилась и окрепла, чем выражается она при встрече с Софией, после трехлетней разлуки? После нескольких пошлых слов упрека, что Софья только удивлена свиданием с ним, а не рада, он влюбленный, он оскорбленный равнодушием там, где ожидал изъявлений любви, пускается в насмешливые изыскания и выводы на тезис

Что нового покажет мне Москва? [25]

и начинает перебирать по одиночке всякий людской сброд. Тут и

Черномазенький, на ножках журавлиных

И трое из бульварных лиц,

Которые с полвека молодятся [26] .

Разложив свой тезис на отдельные статьи, не смотря на явную скуку и понятное неудовольствие, которое порождает в Софии вся эта будто остроумная болтовня, он, не замечая производимого на любимой им женщине впечатления, продолжает:

Ах! к воспитанью перейдем [27] .

А далее:

Что нынче так же, как издревле,

Хлопочут избирать учителей полки

Числом поболее, ценою подешевле? [28]

Далее:

В России под великим штрафом

Нам каждого признать велят

Историком и географом [29] .

и проч. и проч. Хороша любовная сцена, в которой любовник, огорченный и оскорбленный холодностью и равнодушием предмета своей страсти, изъявляет своей возлюбленной мнение свое о плохих московских учителях истории и географии!

И все это пустословие и многословие в устах влюбленного, который после 3-х летней разлуки встречается с предметом своей страсти? И все это еще, вероятно, натощак, когда только что чуть свет. Да, если в Софии Павловне и сохранились бы воспоминания и предания отроческой нежности, то подобное неуместное словоизлияние могло бы протрезвить и охолодить все прежние чувства. И можно понять ее, и можно оправдать ее в том, что она предпочитает заниматься всю ночь игрою на фортепиано при аккомпанементе Молчалина на флейте слушанию декламатора злоречивых, а иногда и довольно пошлых толков о Москве.

Чацкий жалок и смешон потому, что глупая любовь к Софии Павловне вовлекает его в ревность к Молчалину и Скалозубу, которых признает он ничтожнейшими людьми. Ничто не облагораживает ни этой любви, ни этой ревности: следовательно, и в зрителе не возбуждают они никакого сочувствия. Мольер в Мизантропе представляет также Альцеста влюбленным и ревнивым. Он также любит женщину, недостойную страстной, чистой и прямодушной любви его. В Альцесте это несчастье, а не глупость [30] . Селимена блестящая и умная кокетка. Можно еще понять страстное обольщение и ослепление Мизантропа [31] .Но в Софии нет этих завлекательных и порабощающих прелестей. Она просто халда, как мы назвали ее. И чтобы убедить в правильности нашего присуждения стоит только проследить времяпрепровождение ее в течение суток, предъявленных автором на сцене. Одну ночь проводит она в спальне своей с глазу на глаз с Молчалиным, днем сказывается больною, чтобы не идти обедать с отцом и приказывает горничной своей позвать к ней Молчалина [32] (а в паралель, минутою до того, Молчалин приглашает служанку Лизу придти к нему тоже во время обеда [33] ), на следующую ночь застаем ее как по лестнице крадется она сверху к Молчалину [34] . Не говорим уже о том что заключает в себе противного и оскорбительного для чувства самого не строгого и не взыскательного благоприличия такое бесстыдное и ночное поведение девицы; умалчиваем о том, как подобные картины недостойны истинной комедии. Но останавливаясь на Чацком, можем ли сочувствовать любви и страданиям его, когда источник их так мутен и нечист? И если автор комедии хотел бы умышленно выставить Чацкого смешным и жалким, то мог ли бы он добить его вернее в понятии и глазах зрителей, как выведя его окончательно свидетелем отвратительной сцены, которая разоблачает до самой низости идеал тупой и ничем не оправдываемой любви его?

Чацкий смешон и жалок потому, что глупая, безалаберная любовь приписала, закабалила его дому Фамусова с жильцами и посетителями его. Он декламирует пред ними на языке им не понятном. Впрочем, за исключением постыдных отношений Софии к Молчалину, в этом доме ничего нет особенно глупого и такого, что бы *могло* вывести из себя благоразумного и порядочного человека. Не всем же людям быть гениями и блестящего ума. В больших обществах большинство, где бы то ни было, состоит из фамусовых в том или другом роде, с теми или другими закалами и оттенками. Да если пошло на то, чем так глуп и безобразен Фамусов? По видимому, он человек дюжинный, старого покроя, но добряк и не лишен некоторого благоразумия и человеческих сочувствий. Посмотрите, например, как после долгой разлуки встречает он Чацкого:

Ну, выкинул ты штуку!

Три года не писал двух слов

И грянул вдруг как с облаков

Здорово, друг, здорово, брат, здорово

Рассказывай, чай у тебя готово

Собранье важное вестей?

Да расскажи подробно,

Где был, скитался столько лет,

Откудова теперь? [35]

Тут есть и дружеский привет и очень естественное любопытство. Вольно же Чацкому отвечать на все это колкостями, дразнить старика, оскорблять привычки и предания его. Фамусов, как и все пожилые и отживающие люди, любит, может быть, и с пристрастием, свое минувшее, в виду настоящего, которое не могут они назвать вполне своим. Это естественно и неминуемо. И впрямь с каких облаков грянул Чацкий, когда не знает он этих общих примет, этого общего и почти законнного явления? А если он знал, то к чему воевать ему, выходить из себя, беситься против проявлений, которые и в натуре вещей и в натуре человеческой. Фамусов мыслми и чувствами придерживается

Времен очаковских и покоренья Крыма [36] .

Да что же тут худого? Очаков и Крым имеют значение свое в русской истории. Эти времена имели и хорошие свои стороны. Фамусов, одним словом, приверженец и поклонник царствования Екатерины Великой, так что же? Он даже пристрастен и к Максиму Петровичу, который

При Государыне служил Екатерине

и на куртаге, чтобы позабавить ее три раза

Упал, да так, что чуть затылка не прошиб,

и за что

Был Высочайшею пожалован улыбкой [37] .

Положим, что так, но или память Фамусова изменяет ему, или автор приписывает ему слова, которых он не мог говорить. Например:

За то, бывало, в вист кто чаще приглашен?

Кто слышит при дворе приветливое слово?

Максим Петрович! Кто пред всеми знал почет?

Максим Петрович! Шутка!

В чины выводит кто и пенсии дает?

Максим Петрович [38] .

Стихи сами по себе, пожалуй забавны, но нет в них правды. Автор, желая позабавиться над Фамусовым, клевещет на историю. В царствование Екатерины могли быть и были неудачные и прискорбные выборы людей, имевших влияние на ход государственных дел. Но не такова была натура ее, чтобы возвышать влиянием и почетом шутов, выслуживающихся пред нею тем, что оне ради Высочайшей улыбки стукались об пол лбом или затылком [39] . Подобный поклеп на историю заключается и в стихе:

Как не в войне, а в мире брали лбом [40] .

Не отрицая возможного существования личности какого-нибудь Максима Петровича, не должно забывать, что в эти времена были люди, которые именно лбом брали города и покоряли области.

Что например особенно смешного в Скалозубе, который служил

В тридцатом , а после в сорок пятом [41] ,

а еще позднее:

В новоземлянском мушкетерском? [42]

Чем смешон Князь Тугоуховский? Только разве тем, что он глуп. А Княгиня? Разве тем, что у нее шесть дочерей? В таком случае мать Простаковой, в комедии ФВизина, еще смешнее, потому, что у нее было детей 18 человек [43] . Но автор Недоросля не довольствовался этой – он из этой плодовитой семьи умел вызвать на сцену Простакову, этот в высокой степени драматический характер, этот достойный плод злонравия, как говорит Стародум в заключении комедии [44] .

Чацкий говорит о Молчалине, что он прежде был так глуп, что он жалчайшее созданье [45] . Во-первых, во всей своей роли Молчалин ни одною глупостью не проговаривается. Напротив, он оказывается человеком довольно благоразумным; он слабохарактерен, это правда: обстоятельства наложили на него узы зависимости пред окружающей его средою. Он в этом и сам признается: