73157 (Интерпретация темы безумия в русской литературе первой половины XIX века)

Интерпретация темы безумия в русской литературе первой половины XIX века

Тема безумия – одна из сквозных тем в литературе. Она всегда вызывала к себе интерес не только в силу непонятности феномена безумия, но и в силу того, что была постоянным и необходимым фактором литературного процесса, актуализируясь в эпохи “эпистемологического беспокойства” и стимулируя разработку новых литературных форм.

Объектом нашего исследования является тема безумия в русской литературе первой половины XIX века. Выбор данного периода обусловлен переходным характером этого этапа развития русской литературы, что связано со сменой литературных направлений и, соответственно, с ломкой старых систем и представлений и поиском новых. В рассматриваемый период сталкиваются разные подходы к пониманию безумия: литературный, научно-медицинский, бытовой. Мы обратимся к анализу особенностей интерпретации темы безумия в следующих произведениях: “Двойник, или Мои вечера в Малороссии” А. Погорельского, “Блаженство безумия” Н.А. Полевого, “Русские ночи” В.Ф. Одоевского, “Записки сумасшедшего” Н.В. Гоголя, “Двойник” Ф.М. Достоевского. Выбор произведений обусловлен их показательностью для рассматриваемого периода, а в случае с “Записками сумасшедшего” Гоголя и “Двойника” Достоевского – знаковостью, этапностью для разработки темы безумия. Все произведения представляют собой “реплики” в процессе большого диалога о безумии, развернувшегося в литературе первой половины XIX века.

Проблема безумия является объектом историко-культурологического анализа в фундаментальных работах М. Фуко “История безумия в классическую эпоху” и Д.С. Лихачева “Смех в Древней Руси”. Изучению патографического дискурса посвящена монография К.А. Богданова “Врачи, пациенты, читатели: патографические тексты русской культуры XVIII – XIX веков”. В рамках аналитической философии над проблемой безумия размышляет В.П. Руднев в работе “Диалог с безумием”.

Попытку дать целостную картину осмысления темы безумия в русской литературе представляет собой работа чешского исследователя И. Поспишила “Феномен безумия в русской литературе XIX – XX веков”. Развитие темы безумия в русской литературе XIX – XX вв. прослеживает Р.Г. Назиров в статье “Фабула о мудрости безумца в русской литературе”. Феномену “петербургского безумия” посвящена статья С.Г. Бочарова с одноименным названием. Литературоведческий и культурологический подходы к изучению проблемы безумия реализуются в статье Н.Г. Федосеенко “Мотив безумия в русской литературе и действительности 1830 – 1840-х годов”.

Цель данной статьи – проследить, как изменяется интерпретация темы безумия в литературе первой половины XIX века, и выявить причины происходящих изменений. На наш взгляд, эволюция темы безумия в литературе данного периода обусловлена изменением аспектов ее рассмотрения, вызванным, с одной стороны, процессом десакрализации безумия в результате развития научной психиатрии, с другой стороны – переходом от романтизма к реализму.

Возникновение романтизма с характерным для него культом иррационализма и повышенным интересом к проблеме безумия стало реакцией на плачевные результаты главного “детища” эпохи Просвещения – Великой французской революции 1789 – 1794 гг. Разочарование в идеалах Просвещения породило недоверие к созидательным возможностям разума и вызвало всплеск интереса к разного рода иррациональным явлениям (к гаданиям, спиритизму, магнетизму, оккультизму и т.п.), что часто происходит в переходные, нестабильные эпохи. Изменившиеся представления человека о мире обусловили резкую вспышку интереса к феномену безумия в рассматриваемый нами период.

Актуализации проблемы безумия способствовали и особенности русской общественной жизни: безумцами нередко объявляли неугодных власти людей, как, например, это произошло с П.Я. Чаадаевым, которого Николай I объявил сумасшедшим после выхода в “Телескопе” его “Философического письма” (1836).

Для литературы романтизма тема безумия стала одной из ключевых, знаковых тем. Это объясняется, на наш взгляд, тем, что в романтической концепции бытия безумие занимает важное место, что обусловлено спецификой восприятия романтиками мира, человека, истинного знания.

Основополагающим для романтизма является принцип двоемирия, подразумевающий разделение мира на две сферы: сферу реального и сферу идеального. Сфера реального – это действительный, повседневный мир, который является лишь фикцией, обманом, видимостью бытия. Сфера идеального – это высший мир, единственно настоящий, в котором раскрывается подлинная сущность бытия. Понять и объяснить высший мир с помощью разума невозможно: на первый план в романтической гносеологии выходит чувственное познание, присущее лишь неординарной, талантливой личности, творцу, способному оторваться от повседневной действительности. Будучи тесно связанным с проблемой познания и понимания окружающего мира, безумие в литературе романтизма осмысливается как эпистемологическая проблема и понимается как форма истинного, духовного знания, противопоставляемого ложному бездуховному знанию, постигаемому рациональным путем.

Понимая безумие подобным образом, романтики актуализируют античную и средневековую традицию сакрализации безумия, суть которой выражена в словах Платона: “Бог уделил пророческий дар человеческому умопомрачению”, и лишь безумец может быть причастен “истинному пророчеству” [1, с.237]. Эпоха Просвещения с ее тотальной ориентацией на разум лишила безумие ореола святости, поместив его в круг человеческих пороков и определив как “заблуждение ума” [2, с.63]. Романтики не только реабилитировали безумие и актуализировали данную тему в литературе, но и привнесли новые оттенки смысла в интерпретацию самого феномена.

В романтической литературе была разработана новая формула безумия. “Романтическое безумие” часто сводилось “к набору поверхностных штампов” с характерным делением на “мужское” и “женское” [3, с.35]. Героинь потрясения страсти чаще всего приводили к трафаретному концу: горячка, бред, безумие, смерть. Героям доставалось “высокое” безумие: “экстатический бред провидца или творца” [3, с.37]. В большинстве случаев сумасшествие героя было “метафорой, раскрывающей социальную трагедию несовместимости идеала и действительности”, хотя иногда соединялось и с “действительной психической ненормальностью” [4, с.118].

Несмотря на условность изображения в литературе романтизма безумие впервые приобрело художественно выразительную функцию, будучи социально мотивированным. Сущность “романтического безумия” – в конфликте между гением и непонимающей его толпой. С одной стороны, безумие – это результат беспредельных мучений человека (от непонимания окружающих, несчастной любви и т.п.), с другой стороны – блаженство, открывающее человеку дорогу в идеальный, духовный мир. Симпатии романтиков всецело на стороне гениального безумца: “смешной и презренный в глазах толпы, безумец на деле стоит неизмеримо выше ее, он мученик идеала и alter ego самого романтического поэта” [5, с.94]. Безумие привлекает романтиков заложенной в нем возможностью приобщения к высшей форме внутренней свободы.

Вместе с тем, в первой половине XIX века проявилась тенденция к десакрализации безумия, что было связано с развитием отечественной и зарубежной психиатрии, рассматривавшей безумие как душевную болезнь.

Уже в 20-е гг. в России появляются первые переводные и оригинальные работы по психиатрии. Так, в 1829 году в русском переводе выходит книга Ф. Пинеля “Врачебно-философское начертание душевных болезней”. Основной мыслью этого сочинения является предположение автора о том, что порой сложно отличить сумасшедшего человека от психически здорового: “Способность судить одна и та же в человеке помешанном и имеющем полный рассудок. Способность сближать идеи по их существенным видимым законам сходства одинакова в том и другом” [Цит. по: 6,c.91].

В 1834 году в России появляется первое оригинальное сочинение по психиатрии – “Душевные болезни, изложенные сообразно началам нынешнего учения психиатрии в общем и частном, теоретическом и практическом содержании” доктора медицины Петра Бутковского. В сочинении условно выделяются две части: историческая и теоретическая. В исторической части приведены примеры душевных заболеваний мифологических и библейских героев (например, Эвридики, которую Орфей излечил от меланхолии). Первыми психиатрами Бутковский называет Сократа, Пифагора и Платона. В теоретической части работы предлагается классификация известных в то время типов безумия. Несмотря на попытку автора дать феномену безумия научно-медицинское объяснение, в работе П. Бутковского заметно ощутим литературный подтекст: сказывается влияние романтической и предшествующих ей традиций разработки проблемы сумасшествия.

Таким образом, историко-культурная ситуация, сложившаяся в России первой половины XIX века, актуализировала проблему безумия, сделав ее объектом не только специального, психиатрического, но и художественного исследования, что отразилось в большом количестве литературных произведений, посвященных безумию как особому культурному феномену.

На повесть А. Погорельского “Двойник, или Мои вечера в Малороссии” (1828) заметное влияние оказала переходность литературной эпохи: повесть была создана в период зарождения в русской литературе романтизма и отразила движение писателя, не чуждого идеям Просвещения, от сентиментализма к новой системе мировоззрения.

В повести Погорельского представлено безумие не только в узком смысле слова (как психическое заболевание), но и в широком (как отсутствие нормы/закона в развитии мира и в жизни человека). В “Двойнике” безумие выступает как одна из форм постижения и объяснения мира, отражая, вместе с тем, эпистемологическую ситуацию философской неуверенности автора, его стремление разобраться в сложившейся ситуации и справиться с внутренним кризисом путем изображения раздвоенности своего сознания.

В трех из четырех вставных новелл повести безумие является результатом несчастной любви и душевных переживаний. Изидор, герой новеллы “Изидор и Анюта”, сходит с ума от горя, потеряв свою возлюбленную. В “Пагубных последствиях необузданного воображения” безумие Алцеста становится результатом душевного потрясения: прекрасная невеста героя оказывается куклой-автоматом. Полковник из новеллы “Путешествие в дилижансе” сходит с ума от горя и угрызений совести, убив воспитавшую его обезьяну Туту.

Безумие в повести мотивируется по-разному: во-первых, наличием в жизни необъяснимых, непостижимых до конца явлений; во-вторых, сменой ценностных ориентиров в обществе, повлекшей за собой всплеск интереса к иррациональному; в-третьих, формой художественной условности в произведении.

Таким образом, в повести Погорельского тема безумия трактуется в духе романтической традиции: как результат несчастной любви в двух первых случаях и как наказание за совершенное против своей совести преступление – в последнем. При этом, безумие героев Погорельского становится сюжетной развязкой и не изображается как психическое заболевание, а является эвфемизмом. Погорельский проходит мимо медицинских представлений о безумии, опираясь на бытовую традицию понимания сумасшествия как результата несчастной любви и душевных страданий.

В повести Н.А. Полевого “Блаженство безумия” (1833) сумасшествие интерпретируется в русле романтического понимания этой проблемы, о чем свидетельствует название произведения. Присущая повести неоднозначность трактовки темы безумия объясняется положенным в основу произведения принципом двоемирия. Главный герой повести, безумец Антиох одновременно живет в реальном, обыденном мире и в мире идеальном. Отсюда, с точки зрения носителя обыденного сознания, безумие Антиоха – это психическое заболевание, которое надо лечить. В этом случае идеи героя о существовании “до-бытия земного” воспринимаются как бред больного сознания. Однако с позиции человека, приобщенного к высшему миру идей, безумие Антиоха – форма единственно возможного, истинного знания о мире. В этом случае справедливы слова Антиоха о том, что им разгадана “тайна бытия” [7, с.113]. С этой позиции прав друг Антиоха Леонид, утверждающий, что человек, руководствующийся умом, слеп, а Антиох в своем безумии разрешил “загадку жизни человеческой” [7, с.113].

В рассуждениях Леонида о безумии нашел отражение присущий современникам Полевого скептицизм по отношению к способности медицины вылечить душевные болезни: “Лечить можно только то, на что известны лекарства; но целый мир лекарей до сих пор не умеет лечить душевных болезней. Бедные медики заботятся только о теле и производят опыты только над трупами телесными. ; но кто мог когда-нибудь разанатомировать труп души и сказать, чем можно пособить в той или другой душевной болезни? “ [7, с.119].

В “Блаженстве безумия” автор пытается изобразить сумасшествие Антиоха и как психическое заболевание. После смерти своей возлюбленной герой действительно впадает в состояние, которое уже и не воспринимается Леонидом иначе как болезнь: “Подле смертного одра ее сидел мой друг – в явном помешательстве…” [7, с.127]. Доктора, выслушав историю Антиоха, выносят вердикт: “сумасшествие особенного рода” [7, с.131] и помещают Антиоха в дом умалишенных. Однако излечению его болезнь не поддается и Антиох умирает спустя год после смерти Адельгейды.