69709 (Символика пространства в Киево-Печерском патерике)

Символика пространства в Киево-Печерском патерике

Ранчин А. М.

Особенное восприятие Киево-Печерского монастыря, обусловленное как его происхождением (основан не князьями и боярами, а самими иноками, отрекшимися от соблазнов мира), так и превращением этой обители в место, откуда вышло большинство русских архиереев домонгольской поры, засвидетельствовано многими древнерусскими текстами, и прежде всего, естественно, Киево-Печерским патериком, в котором и рассказывается об истории создания монастыря и о подвигах братии. Семантика печерского пространства отмечена прежде всего в Несторовом Житии Феодосия Печерского, включенном в состав патерика: агиограф, монах Нестор, отмечает как заслугу Феодосия «выведение» монахов из пещер на поверхность земли и закладку Успенской Печерской церкви; роль пространственной вертикали подчеркнута также в ряде чудес из этого жития; в частности, : в чуде с возносящейся церковью, в которой чернецы спасаются от разбойников (храм поднимается над землею более чем на перелет стрелы). патериковые сказания, посвященные созданию, освящению и росписи Успенской церкви. Само по себе осмысление пространства, содержащееся в этих патериковых сказаниях, естественно, не оригинально, так как обусловлено природой средневекового мировидения. Но способы выражения этой семантики в древнерусских произведениях могут быть весьма нетривиальными.

Пространство в культурах различных эпох осмысляется отнюдь не как нейтральная физико-географическая среда, вмещающая в себя предметы вещественного мира. Пространство часто наделяется особенными семантическими характеристиками, оно не является семантически «пустым». Такое восприятие пространства, которое можно назвать мифологическим, свойственно, в частности, средневековому христианскому сознанию; оно выражено и в древнерусской словесности.

Одно из кардинальных свойств пространства в такой трактовке – различение в нем частей, «подпространств» сакральных и профанных, в соответствии в чем движение в пространстве человека интерпретируется в религиозно-нравственном коде: «Движение в географическом пространстве становится перемещением по вертикальной шкале религиозно-нравственных ценностей »; «Всякое перемещение в географическом пространстве становится отмеченным в религиозно-нравственных оценках»; «средневековый человек рассматривал и географическое путешествие как перемещение по “карте” религиозно-нравственных систем» (Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров: Человек – текст – семиосфера – история. М., 1996. С. 239-241).

В таком символически осмысляемом пространстве особенную значимость имеют сакральные локусы (фрагменты пространства), противопоставленные профанному (мирскому) окружению и ориентированные вертикально, т. е. связанные с горним миром. Эта связь может реализовываться также в пространственном измерении – в расположении на возвышенном месте.

Патерик открывается Словом о создании Печерской церкви, в надписании которого указано на особенные, чудесные обстоятельства воздвижения этого храма: «Слово о создании церкви, да разумеют вси, яко самого Бога промыслом и волею и того Пречистыа Матере молитвою и хотением создася и съвершися боголепнаа, и небеси подобнаа, и великаа церкви Богородичина Печерскаа, архимандритиа всеа Рускиа земля » (Древнерусские патерики: Киево-Печерский патерик. Волоколамский патерик / Изд. Подгот. Л.А. Ольшевская, С.Н. Травников. М., 1999. С. 71, текст по рукописи, отражающей, по классификации издателей, первый тип Основной редакции; особенное значение и красота Печерской церкви отмечены и в других списках, где она названа «небесоподъбная» или «небесоподобнаа». — Там же. Разночтения. С. 351. В дальнейшем патерик цитируется по этому изданию, страницы издания указываются в тексте.). Таким образом, отмечены как богосозданность храма, так и исключительная красота, толкуемая как небесоподобие, как своеобразная изоморфность церкви Небу.

В этом слове рассказывается о прорицании святым Антонием варягу Шимону перед битвой с половцами на Альте: «Блаженый же рече тому: “О чадо, яко мнози падут острием меча, и, бежащим вам от супостат ваших, попрании и язвени будете, и в воде истопитеся; ты же, спасенъ быв, зде имаши положен быти, в хотящей ся создати церкви”» (с. 8). Предсказание исполняется: раненый в битве Шимон «возревъ же горе на небо и виде церковь превелику, якоже и преже виде на мори » (с. 8).

Печерская церковь прежде воплощения в камне появляется в небе, что и означает ее богосозданность – Шимон зрит небесный прообраз, архетип храма. Грандиозные размеры церкви также, очевидно, свидетельствуют о ее особой природе.

Интересно, что в тексте слова говорится о прежде бывшем Шимону видении этой же церкви как о чем-то известном, но читатель узнает об этом чуде позднее. Таким образом, читающий текст этого сказания одновременно как бы оказывается на месте Шимона и наделяется его знанием и одновременно попадает в ситуацию неведения: он должензнать то же, что и спасенный варяг, но знать этого не может.

Это отступление от хронологии, по-видимому, - осознанное. Чудо с видением храма изъято из течения времени, из земного миропорядка. Более раннее видение, когда Шимон узрел церковь во время бури на море, в которую попал его корабль («И се видех церковь горе и мыслях, кая си есть церкви» [C. 8), во вневременном плане, в Вечности идентично позднейшему явлению храма во время битвы на Альте; это два «варианта» одного и того же видения.. В обоих случаях Шимон чудесно спасается от неминуемой смерти. Об относительности времени свидетельствует и предсказание святого Антония, что Шимон (ставший в монашестве Симоном) будет погребен в Печерском храме, и речь Христа, изображенного на кресте, данном Шимону отцом: Христос говорит, что златой пояс с этого изображения станет мерой при строительстве храма, коим и окажется Печерская церковь.

Таким образом, Печерская церковь построена на сакральной, Господней мере, в некотором смысле слова соизмерима с Его Телом. Мотив воздвижения храма посредством меры, коей является пояс Христов, содержит оттенки значения, отсылающие к сотворению мира, измеренного пядью Божией. Ср. свидетельство Хожения игумена Даниила о надписи при изображении Христа в храме Гроба Господня: «Ту есть вне стены за олтаремъ Пупъ земли, и создана над нимъ комарка, и горе написан Христос мусиею, и глаголеть грамота: “Се пядию Моею измерихъ небо и землю”» (Хожение игумена Даниила // Памятники литературы Древней Руси: XII век. М., 1980. С. 36). Ср. эту же формулу в «Слове на Вербное воскресенье» Кирилла Туровского: «Ныне путь съшествуеть в Еросалим измеривый пядью небо и землю дланью, в церковь входитъ невъместимый в небеса» (Библиотека литературы Древней Руси. СПб., 1997. Т. 4. XII век. С. 188).

Психологически немотивированным оказывается вопрос, заданный Шимоном при видении церкви в небе над морем: он не дивится чуду, а вопрошает себя, что это за церковь, словно в видении ему должен быть явлен непременно реально существующий храм. Вопрос Шимона можно интерпретировать и как указание на его особенное душевное и духовно состояние, на его «восхищенность» в духе, когда созерцатель причастен божественному, а не земному пространству и не изумляется, но мыслит, какая образ какой реальной церкви может быть явлен ему в этом видении. Но возможно и другое объяснение: Шимон постигает, что явленная в видении церковь есть та самая, которая должна быть построена по мере его пояса; он спрашивает себя о том, какая будущая церковь должна воплотить храм из его видения. Неопределенность мысли Шимона рождает у читателя плодотворное непонимание: созерцатель чуда принадлежит до известной степени иному пространству, нежели читающий сказания, и чувства и мысли Шимона лишь отчасти постижимы для стороннего взгляда.

В другом патериковом сказании («Чюде о той богоизбранней церкви Богородичней» [C. 12]), также повествующем о воздвижении Печерской церкви, описывается чудо, удостоверяющее богоизбранность места: Антоний молит Бога, чтобы место строительства храма было один раз отмечено выпадением росы, в другой же осталось сухим; в третий раз святость места удостоверяется сходящим с неба огнем. Этот эпизод восходит к Священному Писанию: «Аллюзии на библейский рассказ о деяниях пророка Илии (3 Цар. 18, 21-40) несомненны – тем самым недвусмысленно подтверждается богодухновенность миссии основоположников монашества» (Подскальски Г. Христианство и богословская литература в Киевской Руси (988-1237 гг.). Изд. 2-е, испр. и доп. для русск. пер. Перевод с нем. А.В. Назаренко под ред. К.К. Акентьева. (Subsidia byzantinorossica. T. I). СПб., 1996. С. 266).

Но не менее значима символическая связь Печерской Богородичной церкви с константинопольским Богородичным Влахернским храмом. Греки-мастера, приходящие из Царьграда к Антонию и Феодосию, присланные к ним Богородицею, явившеюся им во Влахернском храме и давшей им свой образ для Печерской церкви: «”Та наместнаа будетъ”» (с. 13); также Богоматерь дает грекам-строителям мощи святых для положения в основание церкви. Она же наделяет их деньгами, потребными для воздвижения церкви. Богородица же говорит мастерам и о мере для строительства церкви, впрочем, ее не называя: «”Меру убо послах поясъ Сына моего, по повелению того”» (с. 13). Церковь также является мастерам на воздухе, как прежде Шимону-Симону, и Богородица объявляет им: «” Прииду же и сама видетъ церкве и в ней хощю жити”» (с. 12).

Сказание о видениях Печерской церкви Шимону и сказание о греческих мастерах и о видении во Влахерне – своего рода две версии одного инварианта. Видения храма в обоих текстах похожи; в обоих сказаниях сказано о поясе как о мере для храма. При этом первое сказание, повествующее о Шимоне, образует ключ к тексту сказания о видении во Влахерне. Мастера не знают, о каком поясе идет речь, и им это объясняют печерские святые. Если в сказании о Шимоне Христос называл златой пояс варяга мерой будущего храма, то в слове о греческих мастерах это объявляет Его мать. Другой ключ к явлению Богоматери мастерам – строителям храма дан в самом сказании о Влахернском чуде: греки не знают, кто явился им в храме (это незнание, вероятно, призвано передать растерянность и недоумение от видения: то, что явившаяся «Царица» – Богородица, очевидно во всех смыслах слова, - включая этимологический). Смысл видения и то, что «Царица» - Приснодева Мария, раскрывает пришельцам Антоний.

Явление Богородицы именно во Влахернском храме не может быть случайным: Печерская церковь мыслится и как воплощение храма из видений, и, вероятно, как символическое подобие прославленного константинопольского храма. Как известно, именно во Влахернском храме, согласно Житию святого Андрея Юродивого – одной из наиболее читаемых на Руси переводных агиобиографий – святому Андрею было явлено видение Богородицы, простерший свой головной плат, мафорий, над миром: «узри блаженый Андреи святую Богородицю очивесть, велъми сущую высоку»; «мафоръ ея, яко молниино видиние имея, еже на пречистыма своима рукама вземъши, страшъно же и велико суще. Верху всех людей простре стоящихъ ту, еже на многы час видисте святьца верху люди прострето суще и сияя славу Божию» (сказание жития «О видиньи святыя Богородици Вълахернахъ») (Молдован А.М. Житие Андрея Юродивого в славянской письменности. М., 2000. С. 399. Древнерусский перевод был осуществлен уже в XI или в начале XII в.).

Видение Андрею Юродивому Богородицы и ее простертого мафория на Руси, по-видимому, было воспринято особенно глубоко, так как послужило основанием для установления особого праздника – праздника Покрова (обыкновенно его установление относят к середине XII в. и приписывают инициативе князя Андрея Боголюбского, однако такая датировка небесспорна). Между сказанием о Шимоне и о златом поясе Христа, изображенного на принадлежавшем варягу кресте, и сказанием о видении Богородицы греческим мастерам во Влахернском храме (и, соответственно между ролью Христа и Приснодевы Марии как дарователей меры для строительства Печерской церкви) просматривается семантическая связь. Среди почитаемых константинопольских реликвий Богородицы были не только риза и мафорий (влахернские святыни), но и пояс, хранившийся в другом храме.

Семантика видения святому Андрею Юродивому связана с представлением о церкви (Церкви) – как о здании и как о мистическом Теле Христове. «Видение Андрею Юродивому - это образ церкви: церковное здание, мир, возносящий молитвы» (Плюханова М.Б. Сюжеты и символы Московского царства. СПб., 1995. С. 29). По замечанию исследовательницы, «эта идея была уже заложена в церковном предании об Успении и получила развитие в службе на Положение ризы: Богородица – чертог Божий, и риза – атрибут и вместе с тем символ Богородицы – тоже означает Церковь – ковчег и покров» (Там же. С. 28). В соотнесенности с Влахернским храмом как местом видения святому Андрею другой храм, Успенская Печерская церковь, приобретает значение «мирообъемлемости», способности как бы вмещать в себя мироздание. Эта семантика, естественно, основывается на архитектурной символике христианского храма как символа мира, космоса. Печерский храм, чей основной признак, отмеченный в Киево-Печерском патерике (в сказании о греческих изографах, призванных его расписывать), - грандиозный размер, соотнесен, возможно, с видением святому Андрею именно по признаку «грандиозности»: Богородица в видении очень высока, а ее мафорий – огромной величины. И Печерский храм, являющийся Шимону, а потом греческим изографам в небе, может быть, как бы прикрывает собою землю.

Печерская Успенская церковь действительно была весьма внушительных размеров: Успенский собор Печерской лавры (1073-1077 гг.) явился самым грандиозным памятником архитектуры второй половины XI в. Диаметр его купола почти на метр превысил размеры главы Киевской Софии. Отсюда общий характер форм – мощных, структурных, глубоко и сильно расчлененных» (Комеч А.И. Древнерусское зодчество конца Х – начала ХIII в.: Византийское наследие и становление самостоятельной традиции. М., 1987. С. 268). А.И. Комеч так характеризует особенности интерьера Успенской церкви: «В целом интерьер храма отличался особенной пространственностью. Отсутствие сложности, характерной для пятинефных (разделенных на пять продольных, с запада на восток, частей. – А. Р.) соборов, привело к цельности и ясности грандиозной структуры. Концепция осеняющего и охватывающего крестово-купольного завершения оказалась здесь выявленной с еще не существовавшей на Руси отчетливостью. В этом, как и в развитии строительной техники, сказываются продолжающиеся и укрепляющиеся связи Киева и Константинополя . Уцелевшие фрагменты собора и сейчас своим величием вызывают ассоциации с монументальными сооружениями той традиции, которая берет свое начало в архитектуре античного Рима» (Там же. С. 273).