69670 (Развитие отечественной культуры в 1917-1941 гг.)

Развитие отечественной культуры в 1917-1941 гг.

Чураков Д. О.

Пафос и масштабы эпохи социальных преобразований в России самым непосредственным образом проявился и сфере культуры. Явления, происходившие в ней носили крайне многогранный и неоднозначный характер. С момента своего возникновения, в особенности после появления письменности, единая национальная культура расслаивается на различные пласты. Имея общие корни и многие общие черты, эти пласты по мере развития могут уже почти никоим образом не соприкасаться между собой. На рубеже новейшего времени многослойность русской культуры проявилась с особой силой, поскольку народная культура была обращена к традиционным, национальным истокам, а культура узкого образованного слоя находилась под сильным воздействием западной культуры, в некоторых своих проявлениях носила подражательный характер. При этом духовные ориентиры образованных классов так же представляли собой сложную картину. Культурный раскол проходил по самой русской интеллигенции, часть которой стремилась «просвещать» народ, а другая — искренне учиться у него.

Отражением имевших место конфликтов в сфере нравственных и эстетических исканий становится ленинская теория двух культур, выдвинутая им еще до революции, в 1913 г. По мысли Ленина, «есть две нации в каждой современной нации...». А следовательно: «Есть две национальные культуры в каждой национальной культуре. Есть великорусская культура Пуришкевичей, Гучковых и Струве, но есть также великорусская культура, характеризуемая именами Чернышевского и Плеханова». Ленин вписывал свою теорию в марксистские представления о классовой борьбе как движущей силе истории, тем самым заостряя и одновременно упрощая ситуацию в интересах своей политической линии. Но в то время так видели и понимали многие. Уместно, к примеру, сослаться на мнение видного представителя московской исторической школы и общественного деятеля рубежа веков П.Г. Виноградова. По его словам, народ и небольшая кучка его образованных лидеров «противопоставлены друг другу как две враждующие армии». Историк придавал этому чёткое социокультурное значение. «Они говорят на одном и том же языке, но придают различный смысл словам, — подчёркивал Виноградов, — и, потому, лишены средств общения».

Культурная неоднородность русского общества, противоречивые поиски религиозных, нравственных и эстетических ориентиров в нём можно считать одновременно и проявлением предреволюционного кризиса, и одной из его глубочайших причин. Но революция не ликвидировала и не могла ликвидировать многослойность и аксиологический плюрализм отечественной культуры. Вместо этого революция раздробила и смешала различные культурные слои, как это бывает с геологическими слоями в период крупных тектонических сдвигов, породив новые противоречия. Радикализм протекавших в духовной сфере процессов уже современников заставил говорить не просто о преобразованиях в культуре, а о культурной революции — её идеологами и певцами были такие деятели, как А. Луначарский, Н. Крупская и другие видные представители большевистского режима. Изучением культурной революции занимались не только советские историки, но так же их зарубежные коллеги, видевшие в ней своеобразную квинтэссенцию всей цивилизационной трансформации России, начатой в Октябре 1917 года.

Воздействие революции на культурное развитие страны сказалось не сразу, накапливалось постепенно, прошло долгую эволюцию, но значимость этого влияния сегодня мало кто решается оспаривать, вне зависимости от того какие оценки даются характеру произошедшего. Даже сами разногласия, существующие среди историков культурной революции, так же являются следствием о её сложности и эпохальности, а не только различий в методологии и политических установках тех или иных авторов. Многое зависит от ракурса под которым рассматриваются тенденции развития отечественной культуры в 1917—1941 гг. Для многих советских историков был характер прикладной взгляд, при котором культурную революцию рассматривали как мероприятия большевиков по ликвидации безграмотности и созданию новой советской интеллигенции. Для других историков, прежде всего современных, характерен иной подход при котором на первое место выдвигаются политические задачи, решаемые в ходе культурной революции большевиками. В этом случае под культурной революцией понимается коренной поворот в духовной жизни общества для которого было характерно утверждение марксистско-ленинской идеологии в качестве единой мировоззренческой основы всех советских граждан, стандартизация мышления, подавление всякого рода носителей антисоветского сознания, наконец, создание принципиально новой культуры, как в те годы говорилось — социалистической по содержанию, интернациональной по природе, национальной по форме.

Однако существует ещё одна, ещё более широкая интерпретация, когда культурная революция воспринимается как всеохватывающий штурм, целостная программа воспитания нового человека, более прекрасного, разумного и совершенно, возможно даже “равного богам” “сверхчеловека” — задача космического масштаба. Подобного рода оценки характерны, прежде всего, многим наиболее радикальным идеологам культурной революции, а так же некоторым зарубежным авторам. Один из пролетарских поэтов А. Гастев, например, в стихотворении «Мы посягнули» художественно сформулировал стоявшие перед революцией цели следующим образом: «…кругом закованный сталью земной шар будет котлом вселенной, и когда, в исступлении трудового порыва, земля не выдержит и разорвёт стальную броню, она родит новых существ, имя которым уже не будет человек…». Такой настрой вытекал из воззрений, вполне традиционных для русского революционного движения («новые люди» Н. Чернышевского, популярное среди радикальных революционеров высказывание К. Маркса о том, что изменяя мир, человек изменяет себя и др.).

В то же время, было бы неверным считать, что лагерь Октябрьской революции 1917 года составляли исключительно сторонники марксисткой ортодоксии. В идеологии конструирования нового человека отчётливо читаются отголоски многих популярных на рубеже XIX—XX вв. философских систем (например, ницшеанства), а так же различных мистических увлечений русской интеллигенции той поры и сектантства, совершенно иначе, чем Православие, трактующих роль человека и его взаимоотношения с миром. Такой своеобразный плюрализм идейных течений, заложенных в основу культурной революции привлекал к ней многих деятелей литературы и искусства, в результате чего большевиков поддержали представители разных направлений, которые вкладывали свой смысл в проводимые преобразования. Культурная жизнь первых лет Советской власти демонстрирует это наиболее ярко. Происходившее может быть понято на примере двух наиболее представительных течепний той поры — «авангардного» и «религиозно-народнического», которые находились на солидном отдалении от марксизма.

К примеру, немало деятелей отечественной культуры ориентировались на т.н. «футуризм» (от латинского слова «футурум» — будущее), авангардное направление, которое декларировало развитие культуры, полностью соответствующей эпохе социальной и технической революции. Футуристы полагали, что технический прогресс требует радикального изменения стиля и языка. Их стратегией стало искажение всех прежних форм, а также эпатаж публики, призванный вызвать шок, с помощью которого окажется легче усвоить все новое. К примеру, «бил по устоям» их знаменитое требовании «сбросить Пушкина с корабля современности». Он имел и свою идейную нагрузку — футуристы в своей борьбе за новое искусство призывали решительно порвать со всем старым и «отжившим». Совершенно понятно, что такая практика не могли не вызвать восторженной реакции со стороны революционной молодежи, которая охотно поддержала футуристов. В то же время многие лидеры большевизма, в частности Ленин, скептически оценивали деятельность футуристов, считая её излишне эпатажной и слишком уж радикальной.

Другой, по своей сути столь же революционной, тенденцией художественной и философской мысли было стремление драпировать строительство нового мира и человека в одежды религиозности, неслучайно, поэтому, для очень многих деятелей культуры было характерно осмысление и принятие Октябрьской революции на почве религии и мистики. Немало религиозно настроенных людей примкнуло к большевикам. Конечно, их религиозность часто выходила за канонические рамки, но тем не менее она имела место. К примеру, в 1917—1918 годах активно действовала литературно-политическая группа «Скифы», возглавлявшаяся левым эсером Р.Ивановым-Разумником, членом Президиума ВЦИК С. Мстиславским и известным литератором А. Белым (Бугаевым). В ее состав входили известные поэты и писатели: А. Блок, С. Есенин, Н. Клюев, Е. Замятин, А. Чапыгин, А. Ремизов и т. д. «Скифы» считали, что Октябрьская революция есть попытка русского народа принести всему миру истинную религиозность, соединяющую духовность и социальную справедливость. Они противопоставляли рационализму и потребительству западного общества «варварскую» простоту, отсюда, собственно говоря, и название — «Скифы».

Своеобразные богостроительские увлечения были свойственны и крупнейшему литературному деятелю эпохи М. Горькому. Нарком просвещения А. Луначарский, находившийся под сильным влиянием Фейербаха и, особенно, Ницше так же считал возможным существование особой материалистической религии. Изучив различные философские и религиозные системы, он назвал научный социализм «новой, последней, глубоко критической, очистительной и … синтетической религиозной системой». Луначарскому принадлежат и более предметные оценки, — так, он увидел в марксизме «пятую великою религию, формулированную иудейством» (вслед за иудаизмом, христианством, исламом и пантеизмом Спинозы). Стремление к новому миру Луначарский доводил до «обожествления» человека будущего, мотивируя это тем, что «только человек… со своим чудным мозгом и ловкими руками может завоевать царство человечности на земле». Позже Луначарских пытался открещиваться от своих богостроительских исканий, называя их своим «самым ложным шагом», что, впрочем, не помешало и в дальнейшем проповедовать радикальные взгляды на природу культуры и ставить задачи воспитания нового человека.

Важной чертой идеологии строительства новой религии, нового человека, нового мира было отрицание всего прежнего, что нашло отражение в гимне революции и одновременно государственном гимне Советской страны — «Интернационале»: «весь мир насилья мы разрушим до основанья», а уж затем «мы свой, мы новый мир построим». И это не случайно. Любая революция как процесс, предлагающий коренной переворот в области общественных отношений, несет в себе мощный заряд нигилизма, отрицающего все старые, традиционные ценности. Октябрьская революция не стала здесь исключением. Традиционно считается, что нигилизм взрастал на почве некоторых программных высказываний Ленина по вопросам культуры и национального строительства. Однако Ленина отнюдь не являлся представителем крайнего фланга нигилистического направления. Скорее представителем нигилистов в партийно-государственном руководстве можно считать Л. Троцкого. Свою позицию по отношению к отечественной культуре и культуре вообще он изложил в работе «Литература и революция», опубликованной в 1923 г. В ней Троцкий развивает свои прежние мысли о сущности русской культуры и истории. Еще в 1912 г. он вопрошал: «Что мы дали миру в области философии или общественной науки?». И подобно многим представителям либеральной и социалистической интеллигенции вслед за Чаадаевым отвечал: «Ничего, круглый нуль!» Теперь, в начале 20-х годов, Троцкий по сути отрицал направляющую созидательную роль русской культуры, оценивая ее как «еле заметные отложения «культурных» наслоений над целиной социального варварства».

По настоящему нигилистических позиций придерживался ещё один лидер большевизма — Бухарин. Суть его позиции по отношению к Национальной русской культуры нашла выражение в его позиции по отношению к великом у русскому поэту Сергею Есенину. В своей статье с очень точным и характерным названием «Злые заметки», напечатанной в январе 1927 г. не где-нибудь, а в центральном партийном органе газете «Правда» Бухарин писал: “Идейно Есенин представляет самые отрицательные черты русской деревни и так называемого «национального характера”: мордобой, внутреннюю величайшую недисциплинированность, обожествление самых отсталых форм общественной жизни вообще». Бухарин вводил особый термин — «есенинщина», понимая под ней “опоэтизирование гуляющих «истинно русских» «ухарей»”. “Это есть стержень есенинщины, а не «советские устремления», которые оказались совсем не по плечу Есенину, всеми своими эмоциональными корнями сосавшему совсем другие соки из окружающей жизни” — настаивал тогда ещё главный партийный идеолог. В свойственной Бухарину лёгкой публицистической манере, он громит «есенинщину» и в завершении статьи требует: «по есенщине нужно дать хорошенький залп».

Жертвой травли и прямых гонений становятся и другие самобытные русские поэты и писатели. Однако в 30-е годы ситуация резко меняется. Партийное руководство, исходя из потребности создания сильной, индустриальной державы, начинает апеллировать к традиционным, национальным ценностям. В немалой степени тому способствовала позиция И. Сталина, в 1929 году заявившего, что социализм означает не ликвидацию наций и национальных культур, а, наоборот, их расцвет. Нигилистическое направление в литературе подвергается жесткой критике

Вместе с тем, и это дополнительно показывает неоднозначность культурного процесса в 1917—1941 гг., помимо радикальных нигилистических и обновленческих тенденций, колоссальное значение приобрели явления, которые в современной науке всё чаще определяют в терминах «консервативной революции». Они так же выступают своеобразным порождением «смутных лет России», но их отличает совершенно иная ценностная и цивилизационная направленность. Революция, затронув все группы населения бывшей империи, пробудила к активной творческой жизни самый многочисленный слой российского общества — крестьянство. Уже в годы I мировой войны приток крестьянства в города стал менять их облик и облик происходивших в них культурных процессов. Гражданская война, нэп и, в особенности, модернизация 1930-х гг. сделали этот процесс массовым и необратимым, породив многомиллионную крестьянскую миграцию на стройки первых пятилеток. Крестьянская культура, более архаичная и инертная, менее разработанная и утончённая, нежели культура прежней художественной элиты, несла, вместе с тем, в себе глубинные, не затронутые порами разложения национальные элементы — формировавшиеся веками традиции русской национальной культуры.

Глубинный, традиционный демократизм крестьянской жизни и крестьянского мировоззрения противостояли тоталитарному мышлению иных «творцов нового мира», стремившихся к полной унификации и стандартизации культурной жизни по ими же скроенным лекалам. Пробуждаясь, крестьянство тянулось к подлинным культурным ценностям, и поэтому отвергала тот псевдокультурный суррогат, который под вывеской “революционной культуры” пыталась навязать обществу не имевшая связи с национальными корнями часть радикальной интеллигенции. Крестьянская культура, которая образно говоря, шагнула за пределы своего класса, стала общенациональным достоянием, сделалась непреодолимым препятствием на пути разрушительных экспериментов в области культуры. Можно было сколько угодно разрушать церкви, но для крестьянина каждая изба — церковь, в каждой избе есть красный угол с иконами. Именно эти здоровые, естественные процессы, протекавшие в глубине русского общества стали основой того возврата к традиционным культурным и национальным ценностям, который наметился в годы, непосредственно предшествующие Великой Отечественной войне и ставшие важной предпосылкой победы в ней.

Партия большевиков всегда уделяла культуре большое внимание, рассматривая ее как один из фронтов идейной борьбы. В силу этого заслуживает внимания политика, проводившаяся большевиками и в области культурного строительства. Стремясь привлечь культурные кадры к сотрудничеству, они ещё 18 ноября 1918 г. обратились за поддержкой к деятелям литературы и искусства. Но большинство из тех, к кому был обращён призыв, остались глухи к нему, позже не малая их часть, не в силах принять революцию, закончила свои дни в эмиграции. Это, конечно, вело к определённому упрощению и затуханию художественной жизни в стане. В этих условиях новой революционной власти, как отмечают некоторые современные авторы, пришлось взять на себя миссию духовного лидерства и приняться за восстановление пострадавшего в годы революции и гражданской войны духовного наследия.

Уже в составе первого Советского правительства, сформированного 27 октября 1917 г. был предусмотрен пост наркома Просвещения, который занял А. Луначарский. Декретом от 9 ноября при нём создаётся специальная Государственная комиссия по просвещению.